— Но всё было так однозначно, — потупившись, пробормотала я.

Его Величество вздохнул и приблизился ко мне. Он посмотрел на меня, а после взял за плечи и привлек к себе. Я, хоть уже и успокоилась, все-таки всхлипнула и прижалась щекой к его плечу.

— Какой же вы бываете трогательной, — с улыбкой в голосе произнес государь. — Я совершенно не могу устоять перед вами. Даже когда вы дерзите, я испытываю удовольствие. Я готов вам позволить это, но с условием, что вы научитесь видеть меру.

Я подняла на него взгляд и встретилась с чуть насмешливой улыбкой. Государь провел по моей щеке тыльной стороной ладони, стирая след тех нескольких слезинок, которые я проронила в первые минут его отповеди. После взял за подбородок и произнес:

— Не огорчайте меня больше, Шанни.

Он впервые назвал меня сокращенной формой моего имени, и вышло это так проникновенно, что я зарделась и поспешила отвести взгляд.

— Государь, я могу задать вопрос? — спросила я, глядя на пуговицу на его сюртуке.

— Спрашивайте, — позволил мне монарх.

— А что до герцога…

Взгляд монарха неуловимо поменялся, став из лучистого колючим.

— Вы помните, что я говорил о вмешательстве в дела, которые касаются меня?

И я, едва помирившись с королем, снова вспыхнула:

— Значит, ему можно вытворять, что угодно?!

— Вам непременно нужно сунуть нос, куда вас не просят? — сердито спросил государь.

Он отошел от меня и направился к столу, а я последовала за королем, пылая праведным негодованием. Государь уселся в кресло и взял в руки новый лист бумаги, заполненный ровными строчками.

— Ваше величество…

— Вы свободны, — сухо произнес монарх, а я опять покосилась на папку. Он, перехватив мой взгляд, передвинул ее на другой край стола, и я вздохнула. — Что-то еще?

— Неужто его светлость…

— К вам он больше не приблизится даже в мыслях…

— Я же не о том!

Король вскинул на меня взгляд и спросил ядовито:

— Так вам хотелось бы, чтобы он приближался?

— Еще чего! — воскликнула я.

— Тогда не вижу повода вам задерживаться здесь дольше. Я отпустил вас.

Поджав губы, я присела в реверансе.

— Всего доброго, Вашего Величество, — сказала я не менее сухо.

— И вам, ваша милость, — раздраженно отмахнулся король, взявшись за перо.

И уже подходя к двери, я подумала, что ни за что, ни за что и никогда не буду по нему скучать. Вот уж радости! Как можно скучать по человеку, который защищает пакостника и отравителя? Да он же сам себя опоил! И что это значит? Что герцог общался с ведьмой. Так разве же он не совершил тяжкого преступления? Тогда зачем защищать его? Только из-за фаворитки… или принцессы.

Я обернулась. Государь сидел, откинувшись на спинку кресла, и смотрел мне вслед. Присев в еще одном реверансе, я открыла дверь и вышла прочь, гадая, что сотворила в этот раз, когда собиралась всё исправить? О, Хэлл, где же ты? Верни мне разум, похоже, я в нем нуждаюсь…

Как же ощущается дыхание осени, даже если до нее еще остались пара недель. Окончание лета приметно и весьма отлично от середины и, уж тем более от начала. Вроде еще есть тепло, вроде бы трава по-прежнему зеленая, и цветут цветы, однако уже видишь первые желтеющие листья и понимаешь, что скоро всё изменится. Даже небо начинает казаться иным, словно исчезает неизъяснимая его легкость, уступая место чему-то более тяжеловесному и основательному. Появляются грусть и меланхолия, предваряя скорое окончание беззаботной поры и возвращение к унылой повседневности.

До крика не хотелось прощаться с «Жемчужиной» и возвращаться в столицу, теперь казавшуюся серым монолитом, наполненным тягостной суетой. И если бы не скорая встреча с родителями и сестрицей, я бы уж точно ощутила себя несчастной от переезда и возвращения к полноценной службе при ее светлости, когда начнутся ежедневные появления под дверьми ее покоев, ожидание пробуждения, а после сборы герцогини от ночного вазы до последней вколотой шпильки. И чем больше об этом думалось, тем сильней было осознание, что служба фрейлины не для меня. Только вот деваться было некуда, разве что совсем покинуть дворец, но делать это хотелось еще меньше, чем надевать на свою госпожу нижнее белье и платье.

Наша жизнь наладилась. Сначала вернулся барон Гард. Это произошло через четыре дня после нашей ссоры с государем в его кабинете. Мы встретились уже у герцогини, куда наш бравый Фьер прибыл после того, как привел себя в порядок. Кидаться ему на шею было бы дурным тоном, потому я просто пожала бывшему узнику руку и поздравила с восторжествовавшей справедливостью и освобождением.

— О чем вы, ваша милость?! — возмутился Гард. — Меня там продержали лишних четыре дня! Мой добрый страж сказал мне по секрету, что поступил приказ освободить меня к вечеру, но вдруг все переменилось, и я остался под замком. А вы говорите справедливость.

Я скромно промолчала, что, кажется, стала виновницей лишних дней заточения. По времени выходило, что это после нашего с разговора с королем, бедняга Фьер был лишен свободы еще на некоторое время. Вместо чистосердечного признания в своей догадке, я посочувствовала Гарду, пожурила правосудие за промедление и умиротворенно вздохнула, радуясь тому, что мой друг вновь рядом. По нему я успела сильно соскучиться, и теперь не терпелось утащить его от всех подальше, наговориться и подурачиться.

— Завтра вы моя, — шепнул мне барон. — Столько хочется обсудить.

— Непременно, — прикрыла я глаза с самым заговорщическим видом.

А на следующий день мы отправились на пирс, взяли лодку и уплыли подальше от любопытных глаз и ушей. Барон увез меня к маленькому островку, располагавшемуся ближе к правому берегу. На этом островке, среди зарослей ивы, стояла старая беседка, облупившаяся краска которой даже добавляла какого-то мрачного очарования самому месту. И вот тут я позволила себе от души обнять его милость, показывая свою радость от его возвращения.

— Как же я вам рада, Фьер, — искренне призналась я, всё еще продолжая сжимать барона в крепких объятьях. — Мне вас ужасно не хватало. А вся эта история с вашим заточением ужасно злила.

— И я рад снова видеть вас, Шанриз, — произнес он с улыбкой. — Надеюсь, вы не верили в то, что я мог навредить вашему коню?

— Ни минуты! — жарко заверила я и отстранилась.

Оглядев беседку, мой спутник скинул сюртук и накрыл им скамейку. Благодарно кивнув, я присела. Сам барон садиться не стал, он прислонился к опоре у входа в беседку и скрестил руки на груди.

— Рассказывайте, Шанриз, — велел Фьер. — Хочу знать обо всем, что пропустил.

Наше свидание затянулось, потому что сначала я делилась теми крохами событий, которые произошли в отсутствие барона, и своими переживаниями. Потом Гард рассказал, как провел свои дни в заточении, и я была вынуждена признать, что ему там и вправду жилось недурно. И кормили сытно, и подавали горячую воду, и даже свечей надавали в избытке, что позволило узнику проводить время за чтением книги, которую его милость попросил ему принести.

— В общем-то, было недурно, — подвел итог Фьер. — Если бы еще и гулять выводили, я бы даже поблагодарил за возможность побыть в уединении и подумать. Впрочем, переживания все-таки были. Еще и моя выходка с этой мухой… — Я хмыкнула, и Гард, посмотрев на меня, коротко хохотнул: — Не удержался. Он сидел весь такой напыщенный, рисовался, а мне эта злосчастная муха попалась на глаза, когда я выходил из столовой ненадолго. Вот и прихватил ее, а когда герцог отвернулся, бросил ее в бокал с вином. Да он даже ее не заметил! — воскликнул барон. — Проглотил вместе с вином еще и похвалил за благородный вкус. — Я округлила глаза, а после рассмеялась, представив себе сей пассаж. Его милость широко улыбнулся и продолжил: — Мое веселье закончилось, когда его светлость бредить начал и рваться назад во дворец. Тогда и выяснилось, что мою проделку заметили. Государь допросил сразу же, вроде бы удовлетворился моими объяснениями, и я даже не ожидал, что меня все-таки возьмут под стражу. А когда стали допрашивать, то и вовсе стало не до смеха. Мало того, что появились сомнения в моей искренности, так еще и выдвинули предположение, что никакой мухи не было, и я просто отговорился, чтобы скрыть, что подлил приворотного зелья. Впрочем, допрос был один, и я сказал, что готов принести магическую клятву в своей правоте. Уж не знаю, это ли удовлетворило графа Ликскута, или же государь понимал, что на мне нет вины, но всё остальное время я просто отъедался, читал, спал и болтал со стражей. Милейшие ребята, мы очень сдружились за это время с теми, кто меня охранял. А вам, стало быть, Сикхерт принес мою записку?