Дора улыбнулась.

– Я не Клеопатра, Вудро.

– Это ты так полагаешь, девушка. Но мне виднее. Длинноногая Лил, я встречал тысячи и тысячи женщин – гораздо больше, чем ты, – и скажу, что по сравнению с тобой Клеопатра просто домохозяйка.

– Болтун, – прошептала она. – Не сомневаюсь только в одном: ты еще не встречал женщины, которая сумела бы тебе отказать.

– Это верно, но лишь потому, что я никогда не рисковал, опасаясь отказа, и дожидался, когда мне предложат. Всегда.

– Значит, дожидаешься приглашения? Хорошо, я приглашаю. А потом начну готовить обед.

– Не торопись. Лил. Сначала я брошу тебя на постель и задеру юбку. А потом проверю, нет ли с другого конца седых волос. А ежели найду, могу выщипать, чтобы ты не трудилась.

– Животное. Негодяй. Развратный старый козел. – Она восхищенно улыбнулась. – Полагаю, мы больше не будем выщипывать седые волосы?

– Мы говорили о волосах на твоей голове, прабабушка. Но с другого конца ты молода, как прежде, поэтому мы очень тщательно повыдергаем все сединки из этих дивных каштановых кудрей.

– Милый старый козел. Давай, если сумеешь найти. Но здесь я слежу за сединой еще внимательнее, чем за сединой на голове. Дай-ка я разденусь.

– Подожди-ка. Вот это длинноногая Лил, самая горячая девка во всей Счастливой долине, всегда у нее спешка! Раздевайся, если хочешь, а я пойду найду Нортона и прикажу ему оседлать Женишка. Пусть напросится на ужин к сестрам Марджи и Лайл. А потом я вернусь, чтобы выщипать незадачливые седины. Боюсь, что с ужином мы опоздаем.

– Если тебя это не волнует, то и меня тоже, любимый.

– Вот это моя Лил! Дорогая, в долине не найдется мужчины старше четырнадцати лет, который не хотел бы сграбастать тебя и попытаться подыскать другую долину, при малейшем намеке с твоей стороны. Твои собственные сыновья и зятья – не исключение.

– Да ну тебя! Опять болтаешь.

– А хочешь пари? Пожалуй, не будем все-таки тратить время на выщипывание седых волос с обоих концов. Пойду распоряжусь, чтобы наш младший сын исчез на всю ночь, а когда вернусь, на тебе должны быть только рубины и улыбка. Поскольку ужина не будет, мы закусим чем-нибудь холодным, возьмем одеяло, залезем на крышу и будем наслаждаться... зрелищем заката. – Да, сэр. О, дорогой, я люблю тебя! Долго и часто?

– Выбор я предоставляю длинноногой Лил.

(Опущено около 39 000 слов.) Лазарус осторожно приоткрыл дверь, заглянул в спальню и вопросительно посмотрел на свою дочь Эльф, удивительно красивую женщину средних лет с огненными рыжими кудрями, слегка тронутыми сединой.

– Входи, папа, – сказала она, – мама не спит.

И, взяв поднос с ужином, собралась уйти, Лазарус взглянул на него, прикинул, что исчезло после того, как поднос на его глазах унесли из кухни, – и результат, приблизительно равный нулю, его не обрадовал. Ничего не говоря, он подошел к постели и улыбнулся жене. Дора улыбнулась в ответ. Он склонился над женой и поцеловал ее, потом сел туда, где только что сидела Эльф.

– Ну как ты, моя дорогая?

– Хорошо, Вудро. Джинни... нет. Эльф принесли мне вкусный ужин. Мне очень понравилось. Только перед тем, как она стала меня кормить, я попросила надеть мне на шею рубины... Ты это заметил?

– Конечно же, красавица моя. Когда это длинноногая Лил ужинала не в рубинах?

Дора молча закрыла глаза, Лазарус выглядел спокойным. Он следил за ее дыханием и считал сердцебиения, глядя на жилку на шее.

– Ты слышишь их, Лазарус? – Глаза ее вновь открылись.

– Что, Адора?

– Своих диких гусей. По-моему, они пролетают над домом. – Ах да, конечно.

– Что-то они рановато в этом году.

Дора устало закрыла глаза. Он ждал.

– Любимый! Спой мне песню Бака.

– Конечно, Дора-Адора. – Лазарус откашлялся и запел:

Дора вновь закрыла глаза, поэтому остальные куплеты Лазарус напевал негромко. Но когда допел, она улыбнулась.

– Спасибо тебе, дорогой. Это было прекрасно, это всегда было прекрасно. Я чуть-чуть устала... Если я посплю, ты никуда не уйдешь? – Я всегда буду здесь, дорогая. Поспи.

Дора снова улыбнулась и уснула. Дыхание ее становилось все тише.

И пресеклось.

Лазарус долго не мог решиться позвать Джинни и Эльф.