DA CAPO: VI

"Лагерь Фанстон, Канзас Дорогие близнецы и семья!

Хочу вас удивить. Встречайте теперь капрала Теда Бронсона, исполняющего обязанности сержанта, смиреннейшего из мастеров муштры во всей национальной армии Соединенных Штатов. Нет, мои контуры не перепутались. Просто я на короткое время забыл основной принцип игры в прятки. Помните? Иглу легче всего спрятать в коробке с иголками. Значит, чтобы избежать ужасов войны, проще всего вступить в армию. Даю пояснения, ведь никто из вас никогда не видал войны или армии.

По глупости я намеревался спасаться от войны в Южной Америке. Но там я ни за что не сошел бы за местного жителя, как бы складно я ни научился разговаривать по-испански. Кроме того, там полным-полно германских шпионов, которые, естественно, сочли бы меня американским шпионом, а потому вполне могли бы устроить какую-нибудь пакость – и каюк старичине-молодчине, благослови Господь его невинную душу. К тому же у тамошних девиц дивные жгучие глаза, подозрительные дуэньи... и отцы, обожающие без всякой причины палить в гринго. Нездоровая привычка. Нездоровое место.

Но если бы я остался в Соединенных Штатах и пытался уклониться от армии... Один неосторожный шаг – и я оказался бы за холодными каменными стенами, на хлебе и воде. Да еще меня заставляли бы дробить камни. Непривлекательная перспектива.

Но в военное время армии отдают все лучшее – а на легкую угрозу здоровью, происходящую от стрельбы, можно не обращать внимания. Ее легко избежать.

Как? Эра тотальной войны еще не наступила, и существует множество мест, где трус (то есть я) может избежать любых оскорблений действием со стороны незнакомцев. В эти времена схлопотать пулю может не всякий. Гибнет же еще меньше, но я не намерен допускать подобного риска. В настоящем "здесь и сейчас" военные действия осуществляются в определенных районах, к тому же в армии столько должностей, что служить можно и не на передовой, а там, где человек в форме – всего лишь привилегированное гражданское лицо. Я попал на такую службу и скорее всего не покину ее до конца войны. Нужно же кому-нибудь учить этих отважных и бестолковых сельских парней, делать из них нечто похожее на солдат. А умелый инструктор в армии ценится, и офицеры не желают с ним расставаться.

Итак, исполнившись воинского пыла, я узнал, что мне не придется воевать. Я буду учить маршировать, стрелять, обращаться с оружием, со штыком, вести поединок без оружия, обучать их полевой гигиене, всему, что угодно.

Мои удивительные познания в военных вопросах вызывают здесь удивление, поскольку военного опыта у меня нет (не могу же я признаться, что дедуся научил меня стрелять через пять лет после окончания этой войны, а потом – еще через пять лет – я учился обращаться с подобным оружием, будучи кадетом, и что все последующие столетия мне время от времени приходилось этим заниматься).

Здесь уже поговаривают, что я служил солдатом во Французском иностранном легионе – этот корпус одного из наших союзников состоит из головорезов и воров, беглых преступников, знаменитых отчаянной драчливостью, – дезертировал, записался в американскую армию под другим именем. Мне приходится возражать; я хмурюсь, когда кто-нибудь проявляет излишнюю прыть, однако изредка "по ошибке" салютую на французский манер ладонью вперед, но немедленно поправляюсь. И все уверены, что я оттуда. Мои познания во французском во многом обусловили мой перевод из исполняющего обязанности капрала в капралы и представление в сержанты. В лагере находятся французские и британские офицеры и сержанты, обучающие нас окопной войне. Все французы разговаривают по-английски, но их английский канзасские и миссурийские плуг-жокеи понимают с трудом. Тут в качестве посредника в дело вступает ленивый Лазарус. Так что из французского сержанта и меня получается один хороший инструктор.

Я-то был бы хорош и без этого француза – если б мог учить всему, что знаю. Но я учу рекрутов тому, что положено. Методы рукопашного боя остаются неизменными во все времена, меняется лишь название, но главное правило постоянно: начни драку первым, дерись быстро и самым бесчестным способом.

Возьмем штыковой бой. Штык – это нож, прикрепленный к стволу ружья, обе части образуют подобие римского пилума, использовавшегося две тысячи лет назад и с тех пор не изменившегося. Казалось, следовало ожидать, что искусство штыкового боя в 1917 году достигнет совершенства. Однако это не так. Согласно здешним уставам, штык предназначен для защиты, а не нападения. А ведь быстрый штыковой контрвыпад может изумить противника, никогда не слышавшего о подобном. Существуют и другие приемы... В XXVI столетии по григорианскому календарю была – или будет – война, в которой владение штыком станет искусством... (Против своего желания я принял в ней участие.) Как-то утром на плацу я на пари доказал, что способен справиться сперва с сержантом-инструктором регулярной армии США, потом с британцем, а потом с французом.

Получил ли я разрешение преподавать то, что продемонстрировал? Нет. А точнее: нет, нет и нет, черт побори! Умение мое не соответствует уставу, и излишняя прыть едва не стоила мне должности. Поэтому я вернулся к преподаванию в соответствии с догмами "священных" уставов и наставлений. Впрочем, книжица, которой пользуются в Платтсбурге, где служит мой отец и ваш предок, вовсе не дурна. В ней делается упор на агрессивность в штыковом бою, и это неплохо, ибо штык – жуткое оружие в руках человека, который готов пользоваться им и убивать. Но мне не удастся научить своих ребят другим приемам. И мне не хотелось бы видеть этих розовощеких и храбрых мальчишек в бою с каким-нибудь наемником из XXVI столетия, у которого одна цель – остаться в живых даже ценой жизни противника.

Эти мальчишки способны выиграть войну, более того – они выиграют ее и уже сделали это, если смотреть из того времени, в котором вы находитесь. Но многие из них погибнут. И смерть их будет бессмысленной.

Я люблю этих ребят. Все они молоды, ретивы и рвутся в бой, желая доказать, что один американец стоит шести немцев. (Неверно. Хорошо, если один американец одолеет одного немца. Ведь немцы – опытные вояки, и об их благородстве в бою говорить не приходится. И этим зеленым юнцам придется биться и умирать, пока немцы не сдадутся.) А они так молоды! Лаз к Лор, большинство ребят моложе вас, а некоторые из них даже гораздо моложе. Не знаю, многие ли прибавили себе лет, но иные даже еще не бреются. Иногда по ночам слышны рыдания: кто-то плачет, тоскуя по маме. Но на следующий день он проявит прежнее рвение и усердие. О дезертирах нечего говорить; мальчишки просто рвутся в бой.