Звездная яхта "Дора" зависла в двух метрах над пастбищем, диафрагма нижнего люка раскрылась. Лазарус обнял на прощание Лази и Лори, спрыгнул на землю, упал, поднялся и поспешно отбежал подальше от поля двигателей. Помахал рукой, и корабль поднялся, превратившись в круглое черное пятнышко на фоне звездного неба. А потом исчез. Лазарус быстро огляделся вокруг. Большая Медведица... Полярная звезда... о'кей, забор там, за ним – дорога и – клянусь духом Цезаря! – бык!

Лазарус перепрыгнул через забор в нескольких футах от морды быка и бросился бежать. Выскочив на середину грязной дороги, вдоль которой тянулись канавы, он остановился и подумал, что после такой пробежки выглядит не лучшим образом. Потом ощупал карманы, особенно запасной, спрятанный под нагрудником комбинезона, – все оказалось на месте. Не хватало только привычного бластера на бедре, однако любое оружие такого типа в этом времени и месте было бы, мягко говоря, неуместным. Поэтому Лазарус ограничился настоящей спинкой.

А где же шляпа? Осталась в канаве? Нет... она лежала в десяти футах от забора... все равно что в десяти милях – бык по-прежнему наблюдал за ним. Что ж, без шляпы можно обойтись, а если кто-нибудь обнаружит ее и решит, что она какая-то не такая, – он-то при чем? Кто скажет, что шляпа принадлежала ему? Значит, о ней можно забыть.

Так где же Полярная звезда? Городок должен находиться в пяти милях от дороги, там, куда полетела эта горлица. И Лазарус двинулся в путь.

* * *

Лазарус остановился перед типографией газеты "Демократ" графства Дейд и стал разглядывать газетные полосы в витрине. Но он не читал, он думал.

Нужно было успокоиться и решить, что делать дальше. Он прочел в газете дату и теперь пытался вспомнить, что с ней было связано. Первое августа 1916 года. Тысяча девятьсот шестнадцатого?

Он заметил в стекле отражение шедшего вдоль тротуара мужчины: немолодой, толстый, пояс с кобурой едва сходился на пузе, на правом бедре огромный шпалер, слева на груди звезда, в остальном он был одет почти как Лазарус.

Лазарус рассматривал первую страницу "Канзас-Сити джорнэл".

– Привет.

Лазарус обернулся.

– Доброе утро... шеф.

– Просто констебль, сынок. Гостишь в наших краях?

– Да.

– Проездом? Или остановился у кого-либо?

– Проездом. Ищу работу.

– Неплохой ответ. И чем же ты занимаешься?

– Вырос на ферме, а сейчас механик-универсал. За честный доллар сделаю все, что угодно.

– Ну, скажу тебе, нашим фермерам работники сейчас не нужны. Что до остального – летом дела идут не быстро. Ммм... кстати, а ты... ммм... не из этих, не из интернационалистов, а?

– Интер... чего?

– Сыпок, ты что, газет не читаешь? Мы люди приветливые, гостям рады всегда. Но не таким.

Представитель местной власти поднял руку, чтобы утереть пот, и сделал опознавательный жест ложи. Лазарус знал ответ, но решил воздержаться. Пристанет еще: а к какой ложе ты, собственно, принадлежишь? Незачем нарываться.

Констебль продолжал:

– Ну что ж, раз ты не из них, рад видеть тебя в наших краях. Может, кому-то и понадобится помощь. – Он взглянул на первую страницу, которую Лазарус якобы читал. – Ужасные штуки эти подлодки, правда?

Лазарус кивнул.

– И все же, – сказал офицер, – если бы люди сидели по домам да занимались каждый своим делом, ничего бы не произошло. Живи и не мешай жить другим, так я всегда говорю. К какой церкви ты принадлежишь?

– Ну, родня моя – пресвитериане.

– Да? Значит, не часто бываешь в храме. Что ж, я и сам иногда пропускаю службы, когда клев хороший. Видишь там церковь, чуть подальше? Колокольня за вязами. Найдешь работу – приходи как-нибудь в воскресенье к десяти утра. Мы – епископальные методисты, но разница невелика. Наше общество терпимо.

– Благодарю вас, сэр, непременно зайду.

– Хорошо. Повторяю, мы – народ терпимый. В основном у нас методисты и баптисты. Но на фермах иной раз попадаются и мормоны. Хорошие они соседи; всегда платят по счетам. Есть несколько католиков, и никто ничего против них не имеет. У нас даже есть еврей.

– Похоже, у вас очень неплохой городок.

– Это так, все свои, живем честно. И вот еще что. В полмили за церковью выставлен знак, ограничивающий городские пределы. Если не найдешь работы и жилья, чтобы был за ним еще до заката.

– Понимаю.

– Иначе я сам выдворю тебя из города. Без всякой грубости – просто так положено. У нас после заката – ни бродяг, ни ниггеров. Сынок, не я здесь устанавливаю правила; я их только выполняю. Это наш судья Марстеллор не любит бродяг. Кое-кто из наших добрых леди жалуется: у них, видишь ли, белье с веревок крадут и тому подобное. Тогда плати десять долларов или садись на десять суток. Плохо не будет – каталажка прямо у меня в доме. Деликатесов не обещаю, поскольку на каждого заключенного мне выдают лишь по сорок центов в день. Если хочешь, добавь пятьдесят центов – и будешь есть так, как мы. Понимаешь, мы не против бродяг. Просто судья и мэр говорят, что городок наш тихий и все его жители должны чтить законы.

– Понимаю. Я не обижаюсь, но думаю, что не предоставлю вам возможности посадить меня.

– Рад слышать. Скажи, быть может, я чем-нибудь могу помочь тебе, сынок.

– Благодарю вас, мне нужна помощь прямо сейчас. Есть ли у вас общественная уборная? Или придется искать кусты где-нибудь на окраине? Офицер улыбнулся.

– Уж такое-то гостеприимство мы в состоянии проявить. В суде есть настоящий городской туалет с бачком... но он не работает. Дай-ка подумать. В той стороне живет кузнец; он иногда пускает автомобилистов, проезжающих по дороге. Схожу-ка я с тобой.

– Это весьма любезно с вашей стороны.

– Рад помочь. А скажи-ка мне свое имя.

– Тед Бронсон.

* * *

Кузнец подковывал молодого конька.

– Привет, Дикон.

– Здравствуй, Том. Это мой молодой друг, Тед Бронсон. Видишь, пляшет канзасский квикстеп? Не разрешишь ли ты ему воспользоваться твоими удобствами?

Кузнец окинул взглядом Лазаруса.

– Ну давай, Тед. Только постарайся не просадить стену конюшни.