– Чего там помнить. Как и все мальчишки, я провел свое детство, стараясь скрыть от взрослых свои истинные интересы. – Вытерев губы, Лазарус задумался. – В целом я успешно справлялся с этим. Несколько раз меня поймали и отлупили – это научило меня осторожности, умению держать язык за зубами и не слишком завираться. Ложь, Айра, искусство тонкое, и оно явно отмирает.

– Неужели? А по-моему, меньше лгать не стали.

– Ложь отмирает как искусство. Бесспорно, лжецы повсюду в изобилии, их примерно столько, сколько и ртов. Знаешь ли ты два самых артистичных способа лжи?

– Скорей всего, нет, по мне хотелось бы узнать. Неужели их только два?

– Насколько мне известно. Прежде всего, лгать нужно с честным лицом но это умеет едва ли не всякий, кто способен не краснеть. Первый способ лгать артистично таков: следует говорить правду, но не всю. Второй способ так же требует правды, но он сложнее: говори правду, даже всю... но настолько неубедительно, чтобы слушатель принял твои слова за ложь.

Я обнаружил это лет в двенадцать-тринадцать. Дедуся по матери научил: я многим в него пошел. Натурально старый черт – не ходил ни в церковь, ни к докторам, говорил, что и те и другие только прикидываются, что знают что-нибудь. В восемьдесят четыре года он щелкал зубами орехи и выжимал одной рукой семидесятифунтовую наковальню. Потом я сбежал из дома и больше его не видел. В анналах Семей сказано, что он погиб несколько лет спустя при бомбежке Лондона во время битвы за Британию.

– Знаю. Конечно же, он тоже мой предок, и я получил имя в его честь Айра Джонсон. <В то время, когда старейшина, по его утверждению (как и далее), покинул дом, Айре Джонсону было менее восьмидесяти лет. Айра Джонсон был доктором медицины. Долго ли он практиковал и лечился ли сам или прибегал к помощи других врачей, неизвестно. (Дж.Ф.45-й).> <Айра Говард – Айра Джонсон. Похоже на случайное совпадение: в те времена библейские имена имели широкое распространение. Специалисты по генеалогии Семей не сумели обнаружить родства между ними. (Дж.Ф.45-й.)> – Верно, именно так его и звали. Но я звал его дедусей.

– Лазарус, меня интересуют именно подобные вещи. Айра Джонсон не только ваш дед и мой пращур. Он был предком многих миллионов людей, обитающих и здесь, и повсюду – однако до сих пор для меня это было просто имя да две даты – рождения и смерти. И вдруг вы оживили его – человека, личность уникальную, яркую.

Лазарус задумчиво посмотрел на него.

– Положим, "ярким" он мне никогда не казался. Я бы назвал его противным старым дурнем, и, как считалось тогда, он, безусловно, не способен был хорошо повлиять на меня. Ммм, в городе, где жила моя семья, что-то поговаривали о нем и молодой училке. Это был скандал – по понятиям тех лет, конечно – и я думаю, что мы уехали из города именно поэтому. Я так ничего и не узнал, что там случилось – тогда взрослые ничего не рассказывали. Но я многому у него научился: он уделял мне больше времени, чем мои родители. Кое-что запомнилось. "Вуди, – говорил он, – всегда плутуй, играя в карты. Ты все равно будешь проигрывать, но не так частой крупно. И когда проигрываешь – улыбайся". Все в таком духе.

– А что-нибудь еще из его слов вы можете вспомнить?

– Ха! Через столько-то лет? Нет, конечно. Впрочем... Однажды он взял меня за город, чтобы поучить стрелять. Мне было тогда лет десять, а ему – не знаю... он всегда казался мне на девяносто лет старше Бога. <Айре Джонсону было семьдесят лет, когда Лазарусу было десять. (Дж.Ф.45-й.)> Он пришпилил мишень, послал одну пульку прямо в яблочко, чтобы показать мне, как надо стрелять, передал мне винтовку, небольшую такую однозарядку 22-го калибра, годную только, чтобы стрелять в цель и по консервным банкам, и сказал: "Ну вот, Вуди, я ее зарядил, а теперь бери и делай, как я показал. Прицелься, расслабься и нажимай". Так я и сделал, но выстрела не последовало.

Я сказал об этом деду и потянул затвор. Он хлопнул меня по руке, взял винтовку и отвесил мне хороший пинок. "Вуди, что я говорил тебе об осечках? Или ты собираешься всю жизнь прожить одноглазым? А может, себя решил убить? Если так, я могу показать несколько более простых способов". Потом он сказал: "А теперь смотри", – и сам открыл затвор. Тот оказался пустым. Ну, я и говорю: "Дедуся, ты же сказал мне, что зарядил ружье". Черт возьми, Айра, я же сам видел это.

"Верно, Вуди, – согласился он. – Но я обманул тебя – сделал вид, что заряжаю, а патрон оставил в руке. Ну, а теперь повтори, что я тебе говорил о заряженных ружьях? Хорошенько подумай и не ошибись – иначе мне придется снова хорошенько огреть тебя, чтобы мозги получше работали". Я подумал – недолго, у дедуси была тяжелая рука – и ответил: "Никогда не верь на слово, когда тебе говорят, что ружье заряжено". "Правильно, – согласился он. – Запомни на всю жизнь и придерживайся этого правила, иначе долго не проживешь". <Этот случай слишком не ясен, чтобы быть вымышленным. См. Энциклопедию Говарда: "Древнее вооружение, огнестрельное стрелковое оружие".> Айра, я запомнил это на всю жизнь – и не забывал даже тогда, когда такое оружие вышло из употребления, чем неоднократно спасал себе жизнь. А потом он велел мне заряжать и сказал: "Вуди, спорим на полдоллара – у тебя ведь найдется полдоллара?" У меня было много больше, однако мне уже доводилось с ним спорить, поэтому я сказал, что у меня только четвертак. "Хорошо, – сказал он, – тогда спорим на четвертак – в кредит я не спорю, – что ты выстрелишь даже мимо мишени, не говоря уже о яблочке".

Потом он положил в карман мой четвертак и показал, что я сделал не так. На сей раз, прежде чем он закончил, я сумел сам сообразить, что нужно делать с ружьем, и теперь уже сам предложил ему пари. Он расхохотался и велел радоваться, что урок обошелся мне так дешево. Передай, пожалуйста, соль.

Везерел исполнил просьбу.

– Лазарус, если бы мне удалось сосредоточить вас на воспоминаниях – о вашем деде или ком угодно, я не сомневаюсь, что нам удалось бы узнать бездну всяких интересных вещей, не важно, считаете вы их мудростью или нет. За эти десять минут вы сформулировали с полдюжины основных житейских истин... правил – назовите их, как хотите – причем явно непреднамеренно.