– Но ты же знаешь, что я имел доступ к архивам. Я мог запомнить их даты рождения еще в прошлом году.

– Ух-пух. А почему ты запомнил день рождения только одного ребенка, а не всех? Зачем запоминать день рождения моего отца, если он не интересует тебя? Не сходится, дорогой. Ты намеревался разыскать своих предков и подготовился к встрече. Я понимаю, что ты объявился в церкви не случайно; ты явился туда, чтобы разыскать меня – я польщена. И с отцом ты познакомился в игорном доме тоже не случайно. А как ты узнал, где нас искать? С помощью частных детективов? Едва ли в архивах Фонда содержатся сведения о нашем приходе или игорном доме.

– Действительно, я проделал нечто в этом роде. Да, моя милая прародительница, я искал способ познакомиться с вами. И потратил бы на это годы, если бы потребовалось. Ведь не мог же я позвонить в вашу дверь и сказать: "Привет, ребята! Я ваш потомок. Можно войти?" Вы бы немедленно вызвали полицию.

– Надеюсь, что я поступила бы по-другому, дорогой, но спасибо тебе за то, что позаботился о нас. О, Лазарус, я так люблю тебя! И верю каждому твоему слову. Теперь я знаю, что Брайан вернется ко мне! Ух! Я чувствую такое воодушевление, какого не знала раньше, и хочу кое-что узнать. Расскажи мне о своей семье.

– Мне всегда приятно говорить о них, потому что я их люблю.

– Мне льстит сравнение с твоей женой Тамарой. Дорогой мой, если хочешь, можешь не отвечать: а что, у вас бывает, что двое мужей спят с одной женой?

– О, конечно. Но чаще наоборот: один из нас, Галахад – это еще один из твоих потомков, бабуля, – развлекает сразу двоих наших жен; он у нас совершенно неутомимый.

– Забавно, но мне нравится другой вариант. Любимый, мое представление о рае воплотилось бы, если бы вы с Брайаном оба очутились в моей постели.

Уж я бы постаралась сделать вас счастливыми. Но я не могу этого сделать.

Остается только мечтать... Я буду мечтать об этом.

– Ну да, представь себе, что ты раздеваешься перед нами в лесу, как та дамочка на французской открытке.

– Ох! Боюсь, что подумаю об этом – и вспыхну как спичка!

– Тогда лучше отвезти тебя домой.

– Да, пожалуй, так будет лучше. Я ужасно счастлива – и так будет всегда – и пылаю страстью... к тебе, к Брайану. Так хочется побыть женщиной с французской открытки... в лесу, посреди бела дня.

– Морин, попробуй уговорить Брайана. Я пробуду здесь до второго августа 1926 года.

– Ну, там посмотрим. А мне бы так хотелось! – Она помолчала. – А можно мне рассказать ему? О том, кто ты, откуда явился и что предсказал?

– Морин, говори кому хочешь. Тебе не поверят.

Она вздохнула.

– Наверное. К тому же, если Брайан поверит, что жизнь его предопределена, он может забыть об осторожности. Я горжусь, что он будет сражаться за нас, но не хочу, чтобы он рисковал понапрасну.

– Я думаю, что ты права, Морин.

– Теодор, у меня голова пухнет от того, что ты наговорил мне. Теперь я знаю, кто ты. Значит, и страна не твоя, и война не твоя – так почему же ты записался в добровольцы?

Лазарус помолчал и решил признаться:

– Я хотел, чтобы ты гордилась мной.

– О!

– Конечно, это не моя страна. Но она твоя, Морин. У других мужчин другие причины, а я буду воевать за Морин. Не затем, чтобы "принести миру демократию", – эта война закончится ничем, хотя союзники победят. Я буду воевать за Морин.

– О! Я снова плачу – ничего не могу поделать.

– Немедленно прекрати!

– Да, мой воин, да, мой Лазарус. А ты вернешься? Ты ведь и об этом должен знать.

– Дорогая, не беспокойся обо мне. Люди много раз пытались убить меня самыми разными способами, но я пережил всех покушавшихся. Я как тот самый старый кот, который в случае опасности всегда успевает вскарабкаться на дерево.

– Ты не ответил мне.

Он вздохнул.

– Морин, я знаю, что Брайан вернется домой – это отмечено в анналах Фонда. Он доживет до глубокой старости, но не спрашивай, в каком возрасте он умрет, – я не отвечу. Как не скажу, сколько тебе отпущено судьбой. В будущее лучше не заглядывать. Теперь обо мне. Я не могу знать своего будущего; оно еще не записано в анналах. И не может попасть туда, пока я жив. Могу только сказать, что для меня эта война не первая, а где-то пятнадцатая. Во всех предыдущих мне удавалось уцелеть, и потому на сей раз меня будут стараться убить изо всех сил. Любимая, я твой воин и буду убивать гансов ради тебя, но не позволю им убить меня. Я постараюсь сделать все, что могу. И не собираюсь откалывать номера, чтобы заслужить медаль. Это не для старика Лазаруса.

– Значит, ты не знаешь своего будущего?

– Не знаю. Но я обещаю, что не буду высовываться из траншеи без надобности. И не стану прыгать в немецкий окоп, не бросив туда прежде гранату. И постараюсь не принять живого немца за мертвого – я сперва удостоверюсь, что он мертв. И не буду экономить пули, если передо мной появится удачная мишень. Я старый солдат, а старым солдатом можно стать только в одном случае: если ты пессимист. Я знаю все эти фокусы, дорогая. К тому же я успокоил твои тревоги относительно Брайана, так что глупо беспокоиться еще и обо мне. Не надо!

Она вздохнула.

– Постараюсь. Если ты повернешь направо, мы можем доехать до проспекта, а затем через Линвуд к Бентону.

– Я довезу тебя до дома. Давай лучше поговорим о любви – зачем нам война? О нашей девочке Нэнси... Фонд уже ввел правило беременности в первом браке?

– Боже! Ты же все-все знаешь.

– Можешь не отвечать. Это дело Нэнси. Если Джонатан уйдет на войну а я не знаю, уйдет или не уйдет, – можешь быть уверена, что яйца ему там не отстрелят. Я просмотрел в анналах все записи о потомках твоих детей, но не стал забивать голову датами их рождения... У Джонатана с Нэнси родится много детей. А значит, он либо вернется – либо вовсе не попадет на фронт. – Это утешает. И сколько же у них будет детей?

– Экая любопытная девчонка! Да у тебя самой их еще будет достаточное количество, бабуся. Я не стану отвечать на этот вопрос. И о правиле беременности я не спрашивал.

– Это секрет, Лазарус.

– Лучше зови меня снова Теодором. Мы вот-вот приедем.

– Да, сэр штаб-сержант Теодор Бронсон, ваша развратная старая прапрапрапрабабушка будет вести себя осторожно. Кстати, сколько раз нужно повторить это "пра"?