— Может быть, да, а может, нет, — произнес строго Арман Карас. — Я должен сообщить о поломке врат Совету танов. У вас будет возможность рассказать свою историю. Если ей, конечно, поверят…

— Что значит «если»? — взорвался в очередной раз Флинт. — Как у тебя язык повернулся упрекать моих друзей во лжи?

— Почему я должен верить на слово, что у вас в руках действительно шлем принца? Это может быть простая подделка, обман.

Казалось, Флинта вот-вот разорвет от ярости. Упреждая новый взрыв, слово взял Рейстлин:

— Есть простой способ узнать правду, Ваше Высочество.

— И какой же? — подозрительно спросил Карас.

— Надеть шлем, — ответил Рейстлин.

Новоявленный принц с ужасом посмотрел на мага:

— Ни один гном не осмелится этого сделать! Совет решит, как лучше поступить.

— Давайте я его надену! — с надеждой выкрикнул Тассельхоф, но никто не обратил на него внимания.

— Мне нет нужды доказывать Совету или кому-то еще, что я не лжец! — Флинт едва мог говорить, до такой степени раздосадовало старого гнома происходящее. Он повернулся, встав лицом к друзьям. — Я предупреждал вас: приходить сюда — большая ошибка! Не знаю, как поступят остальные, но я ухожу! И если этому шлему здесь не рады, я заберу его с собой.

Флинт вновь обхватил шлем и зашагал по коридору по направлению к сломанным вратам.

— Остановите его! — приказал Арман Карас. — Взять их!

Солдаты исполнили приказ мгновенно. Стурм опустил глаза и увидел стальной наконечник копья у собственного горла. Танис почувствовал, как что-то острое уткнулось ему в спину. Карамон занес было кулак, однако Рейстлин шепнул ему на ухо несколько слов, и великан, сердито глянув на гномов, опустил руки по швам. Тассельхоф сделал выпад своим хупаком, но один из воинов выбил оружие из ручонок кендера и, схватив его за волосы, приставил к горлу нож.

Услышав шум, Флинт обернулся. Его лицо побагровело от ярости, вены на висках вздулись. Поставив шлем Граллена у своих ног, он выхватил боевой топор, намереваясь защищаться.

— Я отправлю душу первого же гнома, рискнувшего ко мне приблизиться, к праотцам, клянусь Реорксом!

Арман Карас отдал короткий приказ, и четверо воинов двинулись на Флинта с оружием наготове.

— Нас всех поубивают из-за этого глупца. Танис, останови его! — прошептал Рейстлин.

Танис крикнул Флинту, чтобы тот сдавался, но разъяренный гном продолжал сыпать проклятиями, выписывая своим топором в воздухе широкие дуги. Старик едва ли слышал Таниса. Гномы надвигались на него, опустив копья. Флинт отбивался топором. Но в это время один из воинов Армана проскользнул мимо Флинта и, подкравшись сзади, ударил его по ногам, так что тот рухнул словно подкошенный. Хилары навалились на него всем скопом. Один выбил из рук топор, другие крепко держали руки и ноги.

— Торбардин — это ловушка! Этого стоило ожидать! Я предупреждал тебя, Танис! — Флинт продолжал отчаянно сопротивляться, пытаясь высвободиться. — Я же говорил, что так они и поступят с нами.

Связав ему руки, гномы снова поставили изрыгающего проклятия Огненного Горна на ноги. Все, включая Армана Караса, не сводили глаз со шлема Граллена, стоявшего на полу. Там, куда опустил его Флинт. Никто из них не рискнул подойти ближе и уж тем более прикоснуться к проклятой вещи.

— Я понесу, — предложил Рейстлин.

Казалось, Карас уже был готов принять предложение, но после минутного размышления все же отрицательно покачал головой.

— Нет, — твердо произнес гном. — Если это проклятие пришло в Торбардин, то пусть уж лучше оно падет на мою голову.

Когда Арман нагнулся за шлемом, прочие хилары отпрянули, ожидая, что вот-вот разразится катастрофа.

Карас взял шлем с таким видом, будто берет в руки какую-то мерзость.

Ничего не произошло.

Он поднял шлем, утерев пот со лба.

— Заберите у них оружие и свяжите их, — велел он своим подчиненным.

Гномы скрутили им руки — всем, кроме запретившего дотрагиваться до себя Рейстлина. Воины недоверчиво покосились на колдуна, потом переглянулись и оставили его в покое. Арман остановился, помогая подняться больному гному, и двинулся вперед по темному коридору.

Танис брел, то и дело спотыкаясь и ощущая уколы копья.

— Думаю, сейчас не время просить их предоставить убежище восьми сотням людей, — прошептал Рейстлин, подходя к нему.

Полуэльф бросил на него угрюмый взгляд.

Гном, следовавший сзади, вновь ткнул его в спину.

— Шевели ногами! — произнес он на своем наречии.

Они продолжали все дальше и дальше углубляться под гору с проклятием гномов — и, похоже, их собственным — в руках.

Беглецы пробирались по узкой теснине. Двигались они медленно, вынужденные то смотреть под ноги, обходя валуны и расщелины, то устремлять взгляды в затянутое тучами небо, где в любую минуту могли появиться драконы. Драконов они не видели, зато постоянно ощущали их леденящее кровь присутствие. Нагоняемый чудовищами страх был не столь силен, как раньше, ведь они парили высоко в небе, скрытые облаками, он не лишал воли, но вселял в души странников тоску, отягчая сердца тревогой, и люди начали падать духом.

— Ущелье слишком опасно для драконов. Но почему они продолжают кружить над нами? — спросил Речной Ветер у Элистана. — Им нужно только подождать, пока мы выйдем с другой стороны, что рано или поздно придется сделать. Стоит нам оказаться на открытом месте — они нападут на нас. А мы даже не знаем, как далеко отсюда до Торбардина и примут ли нас там, даже если доберемся.

— Я чувствую страх, — тихо ответил Элистан. — Он словно тень лежит на моем сердце, но, друг мой, тени появляются благодаря солнечному свету. Не только драконы смотрят на нас с высоты. Стоит чаще напоминать об этом людям.

— И мне в том числе, — вымолвил задумчиво варвар. — Должен сознаться, моя вера в богов подвергается тяжелым испытаниям.

— И моя, — спокойно отозвался Элистан, чем изрядно удивил Речного Ветра, недоуменно поглядевшего на служителя Паладайна.

Тот смиренно улыбнулся:

— Вижу, ты не ожидал услышать от меня подобных слов. Непросто дается вера, друг мой. Мы не можем ни увидеть, ни услышать богов. Не можем идти с ними рядом, как с любящими родителями, которые нянчат и балуют нас, держа за руку, чтобы мы не оступились. Однако, полагаю, мы скоро разозлились бы и стали непослушными, если бы они так поступали.

— Разве не грешно сомневаться?

— Сомневаться вполне естественно. Мы же смертные. Наш разум мал, как камешек, по сравнению с божественным, бескрайним, словно небеса. Богам ведомо, что нам не понять их путей. Они долготерпеливы и милостивы.

— И все же они обрушили на землю горы, разгневавшись единожды, — заметил Речной Ветер. — Тысячи погибли, еще тысячи были обречены страдать. Как ты это объяснишь?

— Никак, — ответил Элистан просто. — Мы можем испытывать сострадание, гнев. Это так понятно. Ярость закипает во мне, когда я размышляю об этом. И беспрестанно спрашиваю: почему?

— И все же ты остаешься верным, — восхитился Речной Ветер. — И любишь их.

— Скажи, а дети? Неужели они никогда не сердятся на своих родителей? Никогда не сомневаются в них и не обижаются? Неужели ты хотел бы, чтобы твои дети были смиренными и покорными и всегда ждали ответов от тебя, слушались бы беспрекословно.

— Конечно, нет, — подумав, рассудил Речной Ветер. — Такие никогда не смогли бы найти своего места в мире.

— А любил бы ты своих детей, даже если бы они проявляли непослушание?

— Я сердился бы на них, но все же любил бы! — тихо признался варвар, и взгляд его скользнул по толпе, отыскивая Золотую Луну. Его жена шла среди людей, мягко разговаривая с ними, утешая и поддерживая. — Ведь это же мои дети.

— Так же любят нас и боги Света.

Один из варваров приблизился и некоторое время держался поодаль, не желая прерывать беседу, но по всему было видно, что он принес важные вести. Речной Ветер повернулся к нему, со вздохом оставив Элистана.