— Ваша наемная убийца, Хавот-джайр, — говорит старец. — Она говорила о кораблях, плававших на север, к Ста Тысячам. О кораблях, которые были нагружены золотом для разрушения телестре…

— Что вы хотите этим сказать? — со скучающим видом спрашивает мальчишка.

— Ничего. Но если я опять услышу о кораблях КельХарантиша в Таткаэре, мне придется что-нибудь предпринять.

На молодом лице заметна досада.

— Я — Золотой! — Он впивается в Чародея взглядом. — Я — Повелитель! Сколько лжи ты, старик, наплел, внушая мне, что я всего лишь ничтожный человек, правящий умирающим городом? Здесь за власть платят цену, какой ты, старик, никогда не заплатил бы, никогда за все свои предыдущие жизни!

Изображение растаяло, куб стал прозрачным.

— Пусть побесится, — говорит Чародей, — он жесток, упрям и хитер, но я в состоянии простить ему это и посочувствовать.

Меня беспокоит одна вещь (и она не беспокоит меня так, как должна). В своих отчетах о технологии Народа Колдунов для правительства я полностью занялась рассмотрением их минувшей истории, упоминая руины в Пустошах. Я никогда не упоминала устройства связи, используемые Чародеем в Касабаарде.

Это неважно, не стоит упоминания, не беспокоит меня.

А должно.

Должно беспокоить!

На шее, на бровях и на ладонях выступил пот. Я встретилась с взглядом молодой женщины из Харантиша. Мигательные перепонки скользнули с глаз, желтых и чистых, как мед, со зрачками, в которых отражалась белая звезда.

Дружеские глаза на чужом лице… С мучительной болью воспоминание затопило поле моего зрения. Темное лицо мертвой женщины, Рурик Орландис. Смеющиеся желтые глаза на этом узком лице, вороново крыло гривы, ниспадающей на высокий лоб, она сидит верхом на мархаце , меч «харур » расположен справа, чтобы удобно было пользоваться левой рукой, правый рукав пуст и подколот — амари Рурик.

— Ах, Рурик, почему же случилось так, что мертва ты, а не твое предательство?

Мне снова угрожает память, этот прилив минувшего, и если уступить ей значит оставить их в беде…

Мы станем торговать.

Это так просто: что мне делать?

Если оставить их, я ничего не смогу поделать. Десять лет пропадут, как десять минут…

Ночь в Цитадели, в Таткаэре. Небольшая комната освещена свечами, в ней много людей. Здесь Халтерн н 'ри н 'сут Бет ру-элен, посол Короны, сама Корона, Далзиэлле Керис-Андрете, а также другие. И Рурик.

Наши взгляды встречаются, и я вынуждена отвести глаза. Она стоит, вся в голубом, блестя серебром, мерцающий свет свечей как медом покрывает ее черную кожу. Она, высокая и худая, держится прямо, хотя и с поникшими плечами.

— Моя цель заключалась в том, чтобы дискредитировать посланницу Земли, а значит, и ее мир.

Я спрашиваю напрямую:

— Почему бы не убить меня?

— Какая бы от этого была польза? Послали бы других. Я хотела избавить нас от вас и вашего мира.

И Далзиэлле Керис-Андрете, называемая Сутафиори, Корона Ста Тысяч, спокойно и удивленно говорит:

— В данном вопросе вы никогда не были со мной согласны, но я никогда не подумала бы, что из-за этого вы смогли бы стать предательницей.

— Я не предательница! — возмутилась Рурик. — Все, что я совершила, даже убийство, было сделано для Ста Тысяч.

Халтерн (тогда она была моложе):

— Даже принимая золото от Харантиша?

— Я не вижу никаких причин отказываться от золота врагов, если смогу использовать его на благо моих друзей.

Рурик сидит буквально в футе от меня, и я чувствую пульсирующее тепло ее живого тела, энергию взгляда. Ее рука спокойно лежит на столе, и она совсем не помышляет о том, чтобы хвататься за меч. Спокойствие профессионального солдата: Т'Ан Командующая, Т'Ан Мелкати.

— Если уж вы хотите знать про причины, — невозмутимо говорит Рурик, — то некоторые я могу назвать. Земля нас уничтожит. Она либо изменит нас до неузнаваемости, либо разрушит саму нашу планету. Поскольку я люблю Сто Тысяч — люблю больше, чем свою жизнь, — потому и пыталась защитить ее.

Я говорю:

— Мы никогда не стали бы этого делать.

— Никогда — это долго, — говорит она, — и, поскольку мы — отсталый мир, который ничего не может вам предложить, мы, возможно, будем избавлены от войны. Но и тогда мы обречены на изменение. Вы совершенно иные, нежели мы, и если вы придете сюда, то нам не останется ничего другого — только изменяться. И если когда-нибудь выяснится, что у нас есть нечто требующееся Земле… тогда да поможет нам Богиня, потому что тогда, Кристи, нам никто уже не поможет!

Этот голос мертв уже десять лет, а она прожила немного дольше, с клеймом изгнания. Ах, это не жизнь.

— Я знала… — Мой голос стал хриплым. — Знала женщину, в чьих жилах текла Золотая кровь и которая имела дела с вашим городом, Калил… что с ней стало? Что станет со мной?

— Кристи! — резко сказала Халдин Дамори.

Образы расплылись, растеклись, как вода, уходящая в песок. Я увидела перед собой рыжевато-коричневое лицо и темную гриву Халдин Дамори. Ни следа внимательного взгляда желтых глаз Калил… Я сидела на одной из скамей, покрытых тканью из дел'ри , не имея ни малейшего понятия о том, как на ней оказалась. Один из наемников Халдин стоял в двери с обнаженным харуром .

— А-а-а… — Я встала, покачиваясь. Если бы это была физическая боль, я смогла бы, жалуясь и крича, стерпеть ее, но не этот страх, не эту пустоту, внезапно открывающуюся под ногами, не…

— Т'Ан , пожалуйста, помолчите! — Халдин Дамори схватила меня за обе руки. Хватка была крепкой. Ее темные глаза прикрыли перепонки. — Что с вами такое? Вас отравили? Что?

Я чувствовала, что горло воспалилось, и вынуждена была кричать. Когда я смогла сфокусировать свой взгляд, то не увидела никого кроме Халдин и полдюжины других молодых мужчин и женщин, ее наемников.

— Я сказала, что вы больны. Я велела Колдунам из Харантиша выйти на тот случай, если они… — Она отпустила мои руки. — Это были они?

Хавот-джайр.

Это было все, что я оцепенело смогла выговорить. Со сверхъестественной ясностью вспомнились слова, которые Халтерн Бет'ру-элен сказал мне в телестре Раквири…

— … поскольку вы провели некоторое время внутри Башни и покинули ее такой изменившейся…

Такой изменившейся.

Что же это такое, чего я не могу вспомнить?

Мне грезилось, что мы спускались вниз, в лабиринты Коричневой Башни, в сухой прохладный зал, освещенный слабым голубым переливчатым свечением, а там — неземные машины в форме саркофагов…

А когда она покинула Башню в Касабаарде, чтобы отправиться с нами в Таткаэр для дачи показаний, то представляла собой нечто большее, чем зомби: Хавот-джайр, которую Чародей подверг допросу…

Я знала точно, с холодной уверенностью, что мне нужно делать. Я нащупала в своей поясной сумке монеты, ценимые в Ста Тысячах. Прикосновение этого холодного металла угрожало переполнить меня воспоминанием о том, как я когда-то посылала с поручением наемника Блейза Медуэнина. Разве я не сказала несколько дней назад: «Как будто повторяется мой год на Орте, но только в более мрачном ключе»?

Халдин Дамори, колеблясь, взяла монеты.

— Т'Ан …

— У вас по-прежнему контракт со мной. Оставьте половину вашей группы здесь, в Махерве: я не хочу подпускать эту женщину, Калил бел-Риоч, близко к тем людям из Компании, что тут находятся. Не убивать ее, запомните. Я никогда не имела в виду убийство. Не подпускайте ее к ним.

Темногривая наемница из Медуэда ответила:

— Мы постараемся, Т'Ан .

— А вы, Халдин, — я подавила прилив синестезии, этой зрительно-сенсорной памяти, грозившей затопить мое сознание, — вы возглавите остальную часть группы. Вы — моя охрана.

— Но где, Т'Ан ?