Рок-клуб заявил себя еще одним игроком, и договорился о правилах. Это было недолго, но позволило как раз засиять их звездам.

И вот на этой поделенной и, в принципе, благообразной поляне появляюсь я, весь из себя, с новым звуком, и обоймой хитов. Даже продравшись сквозь формальности и литовку текстов, я начну карьеру с развлечения оленеводов. А если нет — то управа быстро найдется.

Стать автором и впаривать хиты исполнителям? Хм. Авторов дофигища. Уже сейчас вполне сложилась схема, когда автор спецом, под себя, создает коллектив или исполнителя. А к Пугачевой, и другим звездам, сплоченная банда авторов меня и близко не подпустит. И, чтобы подпустили, нужно долго и нудно искать возможность.

И как же все в этом времени медленно! В нулевые Земфира находила себе гитаристов в интернете. Рэперы там же искали авторов, и тексты. А здесь все — лично, и с плясками…В общем, ну его. Если совсем припрет, можно будет вернуться к вопросу.

Да и не нужна мне слава. Вот не хочу, включив телевизор любоваться на себя.

Домой мне пришлось звонить. Дверь мне открыл Сурков, в одних спортивных штанах.

— Ты кто? — спросил он.

— Пошел в жопу! Ты чего сбежал?

— Нам надоело игнорировать крики и стоны.

Только сейчас учуял, что в квартире вкусно пахнет, а на кухне маняще шкварчит. Ага, Серегина подружка делает завтрак. Настроение скакнуло вверх. Молча отодвинул его, и прошел в свою комнату. Там разделся догола, завернулся в полотенце, и пошел в душ.

За кухонный стол я уселся свежевыбритый, благоухая тройным одеколоном. Одетый в Адидас, с тремя полосками на рукавах и штанах. Сурков, изучив мой гламурный, для этих времен, прикид сказал:

— Значит, к Верке у тебя время заехать было. А с друзьями увидеться — западло?

— Я же извинился.

— Мало и неубедительно!

Девушка Лена, одета в сурковскую футболку, под которой, похоже, ничего нет. Она улыбнулась мне, повернулась к плите, и налила чашку божественно пахнущего кофе. Только сейчас сообразил, что в этом времени еще не пил настоящий кофе. Обходился растворимым. А на вокзалах и в поездах дают какую-то бурду с цикорием, или тот же растворимый. И вот эта Лена нашла у нас с матерью кофе, кофемолку, и сварила в турке! Я вдохнул аромат, встал, и бухнулся перед ней на колени:

— Лена! Молю тебя о милости! Выходи за Суркова замуж? А я буду по утрам ходить к вам пить кофе? А?

Они оба заржали на всю квартиру.

— Да я же замужем! Ты что, не помнишь?

Пока я пил кофе, мне, посмеиваясь, напомнили то, что рассказывали вчера. Лена замужем за старпомом рыболовецкого сейнера, что болтается сейчас в Атлантике. По полгода его нет дома. Сменяется, приплывает на пару недель и снова в море. Брак у них настоящий, но чисто по расчету. Его, неженатым, в море не выпустят кадры. А ей и вовсе хорошо. Ты, Коль, не переживай насчет Светки, у неё жених есть, тоже на сейнере. Они и заявление подали. Я и забыл как оно все сейчас в СССР. В длительные командировки зарубеж неженатых не пускают.

Мне, тем временем, навалили полную тарелку картохи, жареной на сале. После этого Лена вышла, переоделась, наказала помыть посуду, и упорхнула, попросив не забывать.

Я долил кофе. Сурков закурил:

— Ну и как я тебя с похмелья?

— Смотреть противно.

— Давай, рассказывай, что там с планом.

— Блин, все как обычно! Сначала берем Берлин, потом обходим Голландию с тыла и говорим, «Ну что, суки, не ждали?»

— Кончай, Дух. Нужно определяться. И сейчас самое время.

Дух — это моя детская кличка. Мы тогда все в индейцев играли. Ну, Гойко Митич, и вот это вот все. Я был Великий Дух. Так и прилипло. И в двадцать первом веке я был Дух. И нас не парили ни армейские контаминации, ни шахидские аллюзии.

— Я тебя огорчу, Серега. Просто бросаться в залив и плыть — не наш метод. Так что торчать нам здесь еще не меньше года. Нормально подготовиться. Сам уход — можно и через Норвегию, как ты предлагаешь. Уж сбежим, от погранцов-то.

Я тоже закурил, и отхлебнул кофе.

— Так что план простой. Восстанавливаемся на учебу. Ты — к себе в Политех. И в свободное время достаем деньги. Так вышло, что я знаю несколько мест, где можно добыть. И без тебя мне не справиться. Потом переправляем бабки за рубеж. И уже потом ломимся в мир насилия и разврата.

— Ты куда перевестись думаешь?

— А вот сейчас и решим, — я встал и пошел в прихожую. Достал из кармана кителя трехкопеечную монету. — Орел, или решка?

— Решка.

Я подкинул монету и шлепнул её на тыльную сторону кисти.

— Орел. Я перевожусь в Финансово-экономический институт имени невинно замученного товарища Вознесенского.

Мама приехала в воскресенье днем. Войдя в квартиру, она обняла меня, а потом принюхалась.

— Сколько девушек здесь уже побывало?

Ну вот как? Весь вчерашний день был посвящен уборке. Всей нашей развеселой компанией мы, в полдень, завалились ко мне домой и приступили.

В день памятного разговора с Сурковым, мы решили продолжить всенародные торжества, в честь моего возвращения. Хотя сначала долго сидели и обсуждали. Я сходил и принес Сереге пачку полтинников.

— Помни, Сурков, мою щедрость. Ты ведь, кроме костюма Найк и кроссовок Адидас рвань рванью. А погода скоро испортится.

— Хм. А ты, Дух, похоже не врешь. И вправду знаешь денежные места. И одно уже бомбанул. Ты жмот, иначе бы не расщедрился.

— Не твое дело. Просто знай, если все выйдет, то нам нужно будет переправить за бугор около шести лимонов долларов. Может больше, как получится.

Вот тут его проняло. Деньги, что я дал — ну, мы всю жизнь всем делились. У нас были в школе одни джинсы на двоих. Носил тот, кто шел на танцы. А вот названная сумма уже не укладывалась в обычной советской голове.

— Врешь? — с надеждой спросил он.

— Нет. И сказал я это тебе, Сержик, для того, чтоб ты не маялся херней. А то ввяжешься опять в бокс, и будешь задаром морды бить. Есть дела поважнее.

В прошлой жизни, в конце лета, Сурков поехал на соревнования. А потом на сборы. Потом, еще какие-то соревнования… Нафиг нужно? А Сержик — он так подписывал письма, что писал мне в армию. Знал, что если кто-то увидит, будут меня обсирать до конца службы.

— Это, конечно, меняет дело, Душина. Я возьму себе четыре миллиона. Не благодари. И что за лимоны?

— Дикий ты, и жадный. Не знаешь, как четкие пацаны миллионы называют, а туда же.

— Я, в понедельник, с матерью и сеструхой в Судак еду. На три недели. Маманя расстаралась для меня, спецом после службы.

— Вали, надоел уже.

— А ты здесь все эти богатства умыкнешь и свалишь?

— Четыре миллиона говоришь?

— Пошли уже. К Иве сходим.

Иво Бааль — третий наш друг, товарищ и однокашник. В отличие от нас, избежал армии. Спокойно поступил в мореходку, которую недавно и закончил. И теперь работает механиком на буксире в Ленинградском порту.

Вообще-то, в Ленобласти восьмидесятых, живет сейчас много этнических скандинавов. В соседней квартире живет семья Вихвиляйнен. С нами в классе учился Серега Карлссон. С Ивой все сложнее. Его отец — капитан дальнего плаванья Васин. Встретил его мать, красавицу-эстонку Ингу Бааль. Родился мальчик, мама назвала его Иво. В отделе кадров Балтийского пароходства капитану Васину сказали, что развод с первой женой негативно повлияет на продление выездной визы. Скорее всего, капитан, визу вам прихлопнут. Так он и жил с ними, формально будучи женатым на другой женщине. Ну как жил? Получил большую квартиру в нашем городе. И из морей возвращался сюда.

Ива объявился только в пятницу. Когда мы уже отмечали не мое возвращение, а получение мной паспорта. Знакомые еще до армии девчонки, мы с Сурковым. Ива у нас красавчик бредпиттовского типа. Голубоглазый блондин. Утащил нас всех на пирс. Так называется у нас в городе лодочный кооператив. Стоянка лодок с небольшими двухэтажными домиками, типа таунхаузов. В бухте реки, что течет через город. Недалеко от Финского залива.