Примите младшего брата Вашего мужа, капитана Джемса Ретедли, которого Вы не знаете. Примите как друга и брата и не переносите великого оскорбления, нанесённого Вам тестем и его семьей, на ни в чём неповинного, хорошего человека. Он поможет Вам добраться до моей деревни, а Дория сделает для Вас всё необходимое по части туалетов. Доверьтесь ей, не тратьте силы на мысли мелкие, думайте о сути, об огромном Вашем долге перед так сурово и внезапно покинутом Вами обожавшем Вас братом. Теперь надо так созреть силой духа и сердца, чтобы воздать должное дочери Вашего брата, отдать ей всю не доданную брату любовь и вынянчить её первенца. Приезжайте как можно скорее, со всем свойственным Вам мужеством".

Прочтя письмо, леди Ричард Ретедли закрыла глаза своей маленькой ручкой, рабочей и всё же прекрасной. Дория не прерывала её молчания, всем сердцем сострадая скорби, которая отражалась во всей фигуре женщины. Встав с кресла, леди Цецилия подобрала косы, обвила ими голову и собралась снова надеть чепец.

— Леди Оберсвоуд, лорд Бенедикт, как вы, по всей вероятности, будете звать его официально, тот, кто пишет вам под именем Флорентийца, интимно просил передать вам его просьбу не надевать больше чепца, а сменить весь туалет и приехать к нему в деревню так, как подобает леди Ричард Ретедли. Разрешите мне взять на себя все заботы. Посылая меня, лорд Бенедикт был уверен, что я сумею всё сделать как надо. Сегодня же привезу вам всё, вплоть до чулок и туфель, а завтра утром приеду за вами в десять часов утра с лордом Джемсом Ретедли, чтобы отвезти вас в деревню.

— Пусть будет так, как желает Флорентиец. Мне не приходило в голову посмотреть на вещи таким образом. Но если он прав — а он не может быть неправ — я должна понять, что совершила перед братом преступление. Делайте, что вам поручено, я не доставлю вам огорчений, леди Дория.

— Если я смею просить вас, леди Ретедли, то зовите меня просто Дория, как меня зовёт вся семья лорда Бенедикта и ваша племянница в том числе. Сейчас, будь я болтушкой, целый гимн сложила бы вашей с нею красоте, но я поеду по делам. Вернусь скоро, поскольку капитан был столь любезен, что оставил свой экипаж.

Дория уехала, и леди Цецилия снова села в кресло и принялась второй раз читать столь взволновавшее её письмо.

Между тем мистер Тендль, выехавший вместе с Дорией и капитаном из деревни, был особенно взволнован из-за возложенной на него задачи. Заехав домой, он узнал, что уже более недели его ждут письма, которые путешествовали из конторы домой и обратно и вновь проделывали тот же путь, появляясь в доме сразу после отъезда мистера Тендля. И дядя наконец приказал оставить их на квартире молодого человека. Слуга опустил письма в специальный ящик, запертый на ключ. И тут явилась пасторша, настойчиво требуя хозяина. Никакие уверения, что мистер Тендль в деревне, не подействовали, и пасторша ворвалась в дом. На помощь подоспела кухарка, им вместе удалось убедить расходившуюся даму, что хозяина действительно нет в Лондоне.

— Отдайте мои письма. Мы ему писали столько раз, а он и не думает отвечать, — кричала пасторша.

— Письма приносили из конторы, я отправлял их обратно, думал, там хозяин скорее их получит. Несколько раз рассыльный носил их туда-сюда, а сегодня их дядя — адвокат и лорд, — приказали оставить письма дома, ну я их и опустил в ящик.

— Какой лорд? Разве он лорд? — вскричала пасторша. — Так точно, они лорд, а как умрут, всё — и деньги, и титул — наследует хозяин. А письма, баста, спустил их в ящик.

— То есть как это спустили? Выкинули в мусор? — взбесилась пасторша.

— В какой мусор? В ящик спустил, говорят вам. Чем бы закончился этот диалог, неизвестно, если бы кухарка не догадалась указать на привинченный к стене и запертый на ключ почтовый ящик. На требование пасторши подать ключ возмущённый слуга пригрозил констеблем, если дама сейчас же не покинет дом. Передавая всё это, слуга был так комичен в своём возмущении и оскорбленном достоинстве, что Тендль, далеко не смешливо настроенный, покатывался со смеху. Отпустив слугу, он вынул целую пачку писем; несколько писем было надписано почерком Дженни. Перечтя их, Тендль тяжело вздохнул. Как бы он был счастлив ещё совсем недавно, держа в руках письма Дженни! А сейчас он понимал, что это листки предательства, лжи, измены, Тендлю некогда было горевать, ему надо было незамедлительно выполнять поручение. Примчавшись в контору и передав дяде письмо лорда Бенедикта с его распоряжениями, Тендль долго обсуждал вместе с ним юридическую сторону завещания.

Составив акт и официальное извещение для пасторши и Дженни, адвокат послал племянника в пасторский дом.

Дженни, так долго ждавшая Тендля, переходила от одного настроения к другому. Девушке было невыносимо признаться самой себе в своих ошибках, и она предпочитала взвалить на мать свои беды и неудачи. Пасторша стойко сносила капризы дочери и уверяла её, что ничто для неё ещё не потеряно. Что она получила письмо из Константинополя от одного старинного друга, с которым пастор ей запрещал общаться под угрозой немедленного развода, и что теперь этот друг посылает к ней в Лондон двух очень богатых молодых людей. Из того же письма она узнала очень хорошую новость: если она пожелает выполнить одно маленькое разумное поручение, то сможет стать богатой, В письме есть намёки на то, что молодые люди не женаты, а у неё две незамужние дочери. Пасторша убеждала Дженни не иссушать свою красоту, развлекаться и ждать молодых людей.

Именно эту беседу и нарушил своим появлением Тендль, которого впустила служанка, не найдя нужным доложить о нём. "Господи!" — воскликнул про себя Тендль, входя в комнату и ничем внешне не обнаружив своего потрясения. Обе дамы валялись на диванах в халатах не первой свежести, растрёпанные, и перед каждой стояла тарелка с какими-то объедками.

На чрезвычайно вежливый, официальный поклон Тендля пасторша нашлась быстрее, чем Дженни, вскочила с дивана и стала объяснять молодому человеку, что Дженни больна, что она очень тяжело переживает отсутствие Алисы и смерть отца, и не менее горько ей, что в минуту скорби она обидела его, Тендля. Вырученная матерью, Дженни сделала несчастное лицо, закуталась в шаль и разбитым голосом спросила, получил ли Тендль её письмо.

— Я получил все ваши шесть писем сразу, мисс Уодсворд, так что не знаю, о котором из них вы сейчас говорите.

Пасторша хотела было ускользнуть, но Тендль её удержал, сказав, что дело, по которому он пришёл, касается их обеих и не терпит отлагательства.

— Ну что же, Дженни, говорила я тебе, что так и будет, что именно этими словами и начнёт мистер Тендль, — перебила молодого человека пасторша, опускаясь в кресло рядом с Дженни.

Дженни протянула руку мистеру Тендлю и пригласила его сесть поближе. Она сказала, что из-за сильных головных болей в последнее время плохо слышит. Пожав протянутую ему ручку, но отнюдь не поднося её к губам, как ожидала Дженни, Тендль сел на указанное ему место и продолжал тем же официальным тоном, каким начал:

— Я сейчас являюсь послом от двух инстанций. Первая — это мой дядя адвокат, который просит передать вам, леди Катарина, вот это извещение о том, что требуемые вами проценты с капитала, оставленного вашим мужем его сестре Цецилии, не могут быть вам выплачены.

— То есть как не могут быть мне выплачены? Как это понимать? — одновременно вскричали пасторша и Дженни, чрезвычайно взволнованные.

— Встретилось препятствие к выдаче, ибо сестра пастора, леди Цецилия, предъявила свои права.

— Сестра пастора? Да это миф, которым он меня пугал, когда я требовала, чтобы он не изображал из себя бедного человека, а жил так, как позволяли ему средства. Никогда не существовало такой женщины и имя её не произносилось в семье никем, кроме моего чудака мужа.

— Этот капитал не принадлежал пастору. Он поступил к нему от родни мужа леди Цецилии, лордов Ретедли, баронов Оберсвоуд. Из завещания вы обе узнаете, что этот капитал должен через десять лет поступить в распоряжение лорда Бенедикта, который употребит его на благотворительные цели по своему личному усмотрению.