– Что ж, тогда, может быть, в другой раз.

– Хорошо!

Какая одержимость в людях этой злосчастной профессии! Что только не ставят им в вину – они играют в гольф, они стремятся бывать в обществе. Ну хорошо, а чем прикажете им заняться, когда они не на подмостках? Читать пособия по актерскому искусству, написанные людьми, не имеющими о нем понятия? Или штудировать Шекспира?

Мисс Мастерс в углу надевала шляпку.

– Добрый день, – с улыбкой сказал Реджинальд, направляясь к двери.

– Привет. Так вы были здесь все это время? Хорошо, что я не знала, а то бы отключилась и – полный провал.

Реджинальд тут же попался на этот старый комплимент и был приятно удивлен, узнав, что кто-то может его бояться.

– Вы уже решили, куда пойдете на ленч? – неожиданно спросил он. – Может быть, сходим вместе в “Плющ”, чтобы вы могли убедиться, вправду ли я так страшен.

– Роскошно, – сказала мисс Мастере. – Я просто в восторге.

Мисс Мастерс называли человеком слова, которому она, по мнению друзей, была верна, пожалуй, даже слишком. Когда-то этим словом было “загибаться”, потом все стало для нее “дико” или, напротив, “мощно”, потом мир оказался “кошмарным”, а большинство событий в нем – “позорными”. К этим жизненным вехам теперь добавились “роскошно” и “чудовищно”, а уж когда все вокруг становится “чудовищно кошмарным”, что еще остается девушке, как не “отключиться”.

– Ну, нравится вам ваша роль? – спросил Реджинальд, когда для начала они заказали копченую семгу.

– Просто роскошная, – убежденно сказала мисс Мастерс.

– Правда? Я очень рад.

– Разве не потрясающе сидеть и слушать, как за тебя кто-то переписал книгу. Я хочу сказать, это, наверное, чудовищно. То есть кошмарно. Конечно, я не знаю, что там сделал Фил, но, по-моему, это полный провал – когда какой-то тип переписал твою роскошную сцену и оказалось, что он совсем выбросил Ночь в Гареме. Я бы определенно отключилась, если бы это я написала книгу, а Фил или кто другой впутал бы викария в историю с девицей, а ведь книга совершенно другого рода. Понимаете? Просто чудовищно.

– Да, это действительно обескураживает, – заметил Реджинальд. – Я пытаюсь не думать о пьесе как о моей книге, а когда мне удается узнать написанную мною фразу, я преисполняюсь гордости.

– Я, конечно, не читала вашу книгу, – сказала мисс Мастерс. – То есть я решила, что этого не нужно. Я хочу сказать, это могло бы оказаться обескураживающим.

– Определенно, – улыбнулся Реджинальд.

– По-моему, чудовищно, если в книге написано, что у героини черные волосы, а Фил переписывает, что белокурые, а Нед велит играть девушку с волосами мышиного цвета, а у актрисы собственные волосы каштановые. Это провал.

– Где вы познакомились с Латтимером?

– С Недом? В Вулвергемптоне. Вы бывали там?

– Нет. И даже не очень хочу.

– Да, там дико скучно. Я играла Рейчел в “Ночнике”. Нед сидел в одном из первых рядов – дожидался поезда, я думаю. Он специально пришел за кулисы, чтобы познакомиться со мной. Я только что кончила играть, и, когда услышала, что это знаменитый мистер Латтимер, чуть было не отключилась. Он спросил, почему я пошла на сцену. Ну, когда ты в таком кошмарном виде, то не можешь расписывать, что в десять лет прочла всего Шекспира или что обожаешь актрису миссис Сиддонс. Я сначала что-то мямлила, а потом выпалила: потому что у меня семь сестер и мачеха меня била. Ничего другого не пришло мне в голову. Нед Латтимер сказал довольно холодно: “Да, это все объясняет. Теперь мне понятно”. Потом он спросил, каких шекспировских героинь мне хотелось бы сыграть. Кажется, у меня был просто провал. То есть я начала колебаться между Пердитой из “Повести о двух городах” и Маленькой Нелл из “Кукольного дома”, как вдруг Алек, наш импресарио, я чуть было не бросилась ему на шею, говорит: “Из нее выйдет неплохая Виола, как ты думаешь?” А по лицу Неда было видно, что он вовсе так не думает. Тут я немного очнулась и сказала, что уже провалила роль Виолы один раз в театральной школе, другой – в Академии, и если я еще раз возьмусь за нее, похоже будет, что я определенно имею зуб на бедную девушку. Это Неду понравилось, и он велел мне приехать в Лондон и зайти к нему. Я так и сделала.

– В сопровождении мачехи?

Мисс Мастерс сверкнула улыбкой и ответила отрицательно. Как это ни кошмарно для мачехи, ей пришлось отключиться в своем Вулвергемптоне.

Ленч продолжался. Мисс Мастерс, подумал Реджинальд, забавная собеседница, с ней приятно поболтать во время короткого ленча; во всяком случае, пока закусываешь копченой семгой. Но только подумать о том, чтобы жениться на ней! Возможно, это просто роскошно в первые пять минут, зато потом кошмарно и чудовищно. Он бы не выдержал и отключился. И полный провал. Определенно.

Жениться на ней! Он не может представить себе в роли жены никакой другой женщины, кроме Сильвии. (Женщине представить себе другого мужчину в роли мужа, наверное, еще сложнее.) Реджинальду вдруг вспомнилась заметка об одном бракоразводном процессе, на котором адвокат сообщал какие-то подробности и, в частности, сказал: “Первые три месяца они были совершенно счастливы, а затем между сторонами возникли разногласия”. Это навсегда врезалось ему в память. Как же невысоки требования к браку у этих “сторон”! Пока они были “совершенно счастливы”, брак можно было бы считать удачным; но три месяца, конечно, несколько не дотягивают до среднего уровня. Бедняжки не ждали многого, и за одно это могли бы быть вознаграждены более щедро.

– Чего бы вам хотелось, мисс Мастерс?

“Возникли разногласия”. Что же, теперь, после шести неправдоподобно счастливых лет, между ним и Сильвией возникли разногласия? Чепуха. Как можно быть женатым на ком-нибудь, кроме Сильвии?

– Ничего, кроме холодного мяса?

– Да, да. Я просто отключаюсь, если днем ем горячее.

Значит, если бы он женился на мисс Мастерс, то был бы вынужден ежедневно есть на ленч холодное мясо. Вот так. Назад в Вестауэйз, подальше от всяких подлецов, и кровопийц, и от сатиров вроде Ормсби. Настала весна, скоро будет лето. Весна и начало лета в Вестауэйзе с Сильвией. Уезжать на один день в Лондон вместе с нею, уезжать без нее и, зная, что она встретит тебя, возвращаться к ней... и к цветам на клумбах, и к белым и розовым лепесткам, слетающим с деревьев.

– Неужели? – спросил Реджинальд.

Он повел взглядом по залу и вдруг увидел Сильвию. Сильвию! Она сидела с кем-то, кого Реджинальду не было видно за перегородкой, делившей зал, и, улыбаясь, оживленно беседовала с этим неизвестным мужчиной.

Ормсби! Ну конечно! На минуту он ощутил ненависть к Ормсби и, на одно страшное мгновение, ненависть и к Сильвии. После вчерашнего вечера – еще и это! Затем ее собеседник наклонился вперед, и Реджинальд увидел, что это всего лишь мистер Фондеверил.

Благодарность, и раскаяние, и любовь к Сильвии переполняли его так, что трудно было дышать. Ему хотелось вскочить и замахать руками. Ему хотелось кинуться к Сильвии, упасть к ее ногам и умолять о прощении. Ему хотелось расцеловать мисс Мастерс. Он и расцелует ее на премьере, вот увидите, и ее, и Корал Белл, и всех остальных (всех, кроме мистера Венчура). О Сильвия, как я благодарен тебе!

– Простите меня, – сказал Реджинальд, поворачиваясь к мисс Мастерс и вдруг осознав – это, впрочем, не могло согнать с его лица счастливой улыбки, – что невнимателен к ней. – Я просто увидел...

Он удержался и не произнес чудовищных слов, слов кошмарных и едва ли не позорных – “свою жену”. Пригласить девушку на ленч, а потом отключиться, потому что просто увидел дорогую женушку, – вот это да! Его спасло то, что именно тогда мисс Мастерс сама заметила Сильвию.

– Клянусь Еленой Рубинштейн! – воскликнула она. – Досточтимым Пондом и его ангелами! Клянусь тенями от самой Элизабет Арден! Вот это да!...

– Что случилось?

– Нет, нет, не смотрите. Смотрите на меня.

Реджинальд посмотрел на мисс Мастерс.