— Милый, хватит пугать гостя, — сурово сказала его супруга, тоже выходя в сени, — да, в прошлом у вас были разногласия, но святой поединок показал, что он был прав, а ты — ошибался. Так возьми на себя, наконец, за это ответственность и перестань пугать этого бедного мальчика. Не для того к тебе приходят юные таисианы. Да и скажи уж честно, что и сам не помнишь, когда эти хлысты в руки-то последний раз брал.

— Нет, почтенная хозяйка, — я вежливо склонился перед таисианкой, после чего, с трудом выдавливая из себя слова, продолжил, — я, в самом деле, слишком рьяно и без почтения проводил этот святой поединок — и, поддавшись эмоциям, перешагнул черту допустимого. Кроме того, ваш супруг пошёл на это, — я указал на его трёхпалую ладонь, — чтобы доставить в этот мир мою спутницу, девушку по имени Мари. И потому я считаю, — я глубоко выдохнул, набираясь храбрости, чтобы сказать то, что хотел, — если он желает получить за это компенсацию — он в своём праве.

— Молодец, — одобрительно кивнул Кичандаш, хотя и не смог сдержать удивлённого блеска в глазах, — смирение и признание своей неправоты — важный шаг в собственном развитии. Ну, дабы не откладывать дело в долгий ящик, — он указал на дверь в противоположной стене, даже не сразу заметную, — выходи на задний двор.

Его супруга удивлённо посмотрела на меня, но ничего не сказала. Пожав плечами, она удалилась вглубь дома. Я же покорно двинулся, куда было сказано. Всё моё естество кричало о том, что это была ошибка, но я заставил себя молчать. Хватит. Стоило признать правду хотя бы сейчас: Кичандаш тогда был уверен, что поступает правильно. А я первым начал его оскорблять во время святого поединка Аорташа — и мои действия привели к тому, к чему они привели. А если быть ещё точнее — то нечестными картами я начал играть ещё до поединка, когда заставил Гульбашу увидеть страшный сон. Так что надо задушить гордыню и сделать это. Тем более, что жертвы Кичандаша стоили такой малости: не каждый решится повторить с собой то, что сделал он. Причём буквально по моей простой прихоти. Мы же не знали на тот момент, что Маша может стать аватаром для четвёртого мастера магии. Моя шкура неделю поболит, да и перестанет. А с учётом того, что травмы, нанесённые себе во время ритуала магии крови исцелить нельзя никак, Кичандашу без двух пальцев ходить теперь до конца жизни.

Во дворе одиноко стояла колода, на которой рубили дрова. Я всё понял и без слов. Сняв куртку, я животом улёгся на холодное дерево, ожидая суровой расправы. Кичандаш же, стоя надо мной, медлил, явно смакуя момент, которого он так долго ждал. Без куртки из кожи дракона тело сразу начал пробирать холод. Внезапно вспомнилось видео из моего мира о том, как жестоко в Сингапуре наказывали человека, который водил машину в пьяном виде. Надеюсь, Кичандаш до такого зверства не дойдёт. Сам же сказал, что калечить меня в его планы не входит.

Маг крови тем временем сделал замах… и в следующую секунду нагайка мягко опустилась на мою спину.

— Достаточно, — сказал он, глубоко дыша.

— Как? Всё? — я от удивления даже забыл встать с чурбака.

— Я хотел это сделать не потому, что желал причинить тебе боль, — устало сказал Кичандаш, — хотя святым прикидываться не буду — и это тоже. Но главное: мне хотелось усмирить твою гордыню. Но раз ты сам сумел её побороть — значит, и мне стоит сдержать свои инстинкты и не опускаться до уровня зверя. Однако, — в этот момент в мой затылок уткнулась рукоятка нагайки, — моя дочь по-прежнему страдает от кошмаров. По твоей милости. Так что, будь добр, помоги ей — и тогда мы будем в расчёте.

Несколько минут спустя я находился в комнате маленькой таисианки, что была на втором этаже. Девочка играла с куклами: одна была выстругана из дерева, вторая — сшита из соломы, третья — связана из старых тряпочек.

— Здравствуйте, — тихо сказала она, — я вас помню. Вы в моём сне украли моего папу, а потом дрались с ним на большой площади. Зачем вам нужно было драться?

Я сердито обернулся и посмотрел на Кичандаша: ну неужели нельзя было сразу объяснить всё своей дочери? И, к великому своему удивлению, увидел, что Кичандаш смущён, как никогда в своей жизни. Как видно, старый маг крови питал очень нежные чувства к своему дитя и всячески оберегал её от лишних знаний.

— Так получилось, — тихо ответил я, — по одному очень важному делу у меня было своё мнение, у твоего папы — своё. Договориться словами у нас не получилось… пришлось драться.

В этот момент я тоже смущённо умолк. Какое враньё… я даже не попытался тогда договориться словами! А сразу бросил вызов. А нужна ли вообще была та драка? Но, с другой стороны, тогда бы мне не открылось знание магии слёз…

— Как и все мальчишки, — фыкнула Гульбаша, — вы, наверное, вообще никогда не вырастаете. Только повод дай — тут же чешую один другому драть побежите. А что за дело-то хоть было?

— Мой товарищ… помог мне очень сильно, когда я ещё был человеком. Ты же знаешь, что я лишь наполовину таисиан? Так вот твой папа считал его виновным и хотел наказать. А я вступился за него.

— А, ну это ерунда, — с явным облегчением махнула рукой девочка, — главное, что вы дрались не из-за моей мамы. Старшие мальчишки всё время из-за девчонок дерутся. Самое главное, что вы не хотите увести у нас маму.

— Нет, — я не удержался от улыбки, — я не претендую на вашу маму. Я просто пришёл… к тебе. Скажи, тебе кошмары снятся с тех пор, как я тебе… приснился?

— Раза два в месяц точно, — грустно сказала девочка, — я так от них устала. А ты… — она снова посмотрела на меня, оторвавшись от своих кукол, — ты можешь сделать так, чтобы кошмары ушли?

— Могу. Если ты мне разрешишь, — улыбнулся я, не обращая внимания, что девочка от волнения перешла на «Ты».

— Здорово! — сказала Гульбаша, вскакивая на ноги, — папочка, можно этот дядя, что тогда побил тебя на главной помощи, уберёт мне кошмары?

Лицо Кичандаша в этот момент надо было видеть. Вопреки раздражению, унизительным воспоминаниям и злости он умудрился сохранить ласковый взгляд и даже сказать:

— Конечно, доченька. Ведь для этого дядя сюда и пришёл.

— Здорово, здорово! — обрадованно сказала девочка, снова обращая взор на меня, — что мне надо делать, дяденька?

— Ничего сложного, — с улыбкой ответил я, — ложись в свою кроватку и закрывай глазки.

— Не надо разговаривать со мной, как с маленькой, — сурово сказала Гульбаша, тем не менее, послушно укладываясь на кровать, — мне уже двенадцать лет! Скоро мальчишки уже из-за меня драться начнут.

— Прямо так и начнут? — снова с улыбкой спросил я, подходя к изголовью маленькой постели.

— А то, — гордо сказала девочка, закрывая глаза, — особенно этот противный Карьяш. Вечно в играх даёт мне самые скучные роли, вечно норовит что-нибудь такое сделать, вечно норовит гадость сказать или за хвост дёрнуть. Уух! Ну ничего, вот вырасту я — он за мной ещё собачкой побегает! Вот тогда я отыграюсь.

— Ага, — пробормотал сзади Кичандаш, — Карьяш, значит… Хорошо, запомним…

— Папочка, я запрещаю тебе что-либо делать Карьяшу! — отчеканила Гульбаша, — это мои трудности, я с ними сама разберусь. Ты же сам учил меня быть самостоятельной. И вообще, я тебя, конечно, очень люблю, но я не хочу, чтобы ты распугал всех моих будущих женихов.

Я, уже подносивший руки к голове девочки, даже замер от неожиданности. Ну как же хорошо Гульбаша для своих лет соображала и понимала ситуацию. И в самом деле, уже рассуждает, как взрослая. Посмотрев же в это время на перекосившееся лицо Кичандаша, на котором, вопреки всему, сохранялось страдальческое любящее выражение, я впервые осознал, что любить своих детей — тяжёлый труд. Хотя, возможно, плоды этого труда — самое величайшее счастье, какое бывает на этом свете…

— Дяденька, вы там что, уснули? — недовольно спросила девочка, — я уже давно готова.

Помотав головой, выбрасывая из неё лишние мысли, я снова протянул руки к вискам девочки. И в этот самый момент на видимом только мне ментальном уровне череп Гульбашы оказался заключён в стальную оболочку. То же самое, что было с троллём Таркусом. Однако стоило мне остановиться, как в голове раздался голос Аорташа: