Их первая совместная поездка была в библиотеку патентов на Чансери-лейн. И хотя это была не какая-то срочная поездка, а всего лишь очередное удовлетворение желания хозяина – на сей раз поглядеть на чертежи нового вспомогательного двигателя, экипаж мчался на бешеной скорости, обгоняя все другие экипажи и повозки с таким риском и надменностью, что даже самые задиристые кучера Лондона – а их было большинство на улицах города – уступали дорогу красивому фаэтону с золотым львом на дверце. Для Эдварда Констебла стало очевидным, что его хозяин действительно получил «подарок» в лице второго лакея.

У патентного отдела библиотеки Констебл, открыв дверцу, помог хозяину сойти; тот, благополучно обойдя лужу, быстро засеменил вверх по ступеням крыльца. Один вид Перси Бакла, эсквайра, с его впалыми щеками и утиной походкой обычно портил настроение лакея. Для него было своего рода пыткой обслуживать и повсюду сопровождать такого безродного простолюдина, как его хозяин, но в это утро Эдвард Констебл почти не думал о мистере Бакле. Его мысли были заняты его сотоварищем, вторым выездным лакеем, хотя умение того справляться со своей работой занимало в раздумьях Констебла самое малое место.

Лакеи стояли рядом на пешеходной дорожке, ведущей к входу в библиотеку. Их разделяло всего несколько дюймов, но Мэггс все время старался сохранять дистанцию. Это раздражало Констебла, для которого чувства вины и благодарности стали теперь непосильным грузом.

– Вы занятный парень, – начал он.

Мэггс повернул к нему свое невозмутимое лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.

– Если я поступил с вами не по-дружески, – продолжил Констебл, – собственно, здесь ни к чему «если», потому что я именно так с вами и поступил…

– Это все в прошлом. Забудьте.

– Мой друг умер. Это сделало меня несчастным и злым, а когда я чувствую себя таким, то говорю то, о чем потом сожалею.

– Тогда больше не говорите.

– Но я должен говорить, – вскричал Констебл. – Помогите мне, мистер Мэггс, я должен многое сказать вам. Я человек, который всегда отдает долги.

– Старая леди порядком выпорола вас, и я с превеликим удовольствием заткнул ей рот. Но если вы хотите поблагодарить меня за это… Кстати, вы знаете нашего кучера?

– Фостера?

– Вы, должно быть, достаточно знаете его, не так ли?

– Он работал у мистера Квентина, когда мы были в Бате.

– Вам приходилось оказывать ему какие-либо услуги?

– Мы знаем друг друга, мистер Мэггс. Что вам нужно? Только скажите.

– Скажите ему, что Джек Мэггс хотел бы приложиться к той фляжке, к которой он изредка прикладывается.

– Я ваш должник, мистер Мэггс, и помню это.

– Вот вам мой совет. Спросите его.

– Но, мистер Мэггс, вы просите о том, чего я не могу сделать.

– Ваша деревянная культя в порядке, не так ли? Пойдите и скажите этому старому фермеру, что его брат лакей хочет потанцевать с его сестрицей мисс фляжкой.

– Я сам люблю джин, мистер Мэггс, но никто не должен видеть лакея в ливрее, пьющим из фляжки.

– Вы сами сказали, что я мошенник, а не лакей… Рыцаря Радуги не тянет на спиртное, а вот подлеца… Ну давайте же, мистер Констебл, у меня разболелась щека. Вы же не хотите, чтобы я пошел в этот паршивый трактирчик? Я уверен, они будут только рады, если я раскошелюсь у них. Странное явление эти распивочные, они очень любят нас, мошенников. Мы для них, что дар небесный,

– Я поговорю с Фостером, мистер Мэггс.

Тощий долговязый кучер, откуда-то с западной части Англии, сидел на облучке, закутав ноги ковром, и со своего высокого трона вел переговоры с Констеблом долго и с завидным упорством. Наконец договоренность была достигнута, и он передал лакею свою фляжку.

– Вы заплатили ему? – полюбопытствовал Мэггс.

– Счел за честь. – Констебл окинул взглядом обе стороны улицы; на ней, кроме них, не было никого, похожего на господскую челядь. – А теперь пейте, – сказал он Мэггсу.

Увы, в тот самый миг, когда Мэггс приложил фляжку к губам, на ступенях крыльца библиотеки показался как всегда спешивший Перси Бакл.

– Куда теперь, сэр? – спросил его кучер, однако он не успел помешать мистеру Баклу увидеть то, что ему не следовало бы видеть. Хозяин нахмурился и всплеснул руками в перчатках.

– Однако, вы ведь знаете… – растерянно промолвил он, глядя то на Фостера, то на Мэггса, и, помолчав, сказал: – Знаете, сегодня я займусь новым делом…

– Новый патент, сэр? – воскликнул Фостер, хотя сам, видимо, побаивался, что сегодня именно тот день, когда он навсегда распрощается со своей серебряной фляжкой.

– Новый книжный магазин, – поправил его Перси Бакл. – Самый большой в Лондоне.

Констебл распахнул перед хозяином дверцу экипажа.

– «Боус и Боус», сэр? – спросил он нервно.

– Вот и не угадали, мой друг, – поправил его мистер Бакл, вынимая из кармана конверт с адресом. – Нечто совсем другое. Это будет Дворец муз в Лейкингтоне.

– Никогда не слышал о нем, сэр, – признался Констебл.

– Что ж, вы не знаете Лондона так, как знаю его я, – торжественно сказал Перси Бакл. – Это на Финсбери-сквер.

– На Холборн-Хилл? – сокрушенно простонал кучер.

– Боюсь, что так, – подтвердил Перси Бакл. – Боюсь, что это на старой доброй горе Холборн-Хилл.

У подножия Холборн-Хилл лакеи, сойдя с запяток, бежали рядом с каретой, пока кучер изо всех сил хлестал лошадей. Мэггс, помогая Перси Баклу выйти из экипажа на Финсбери-сквер, чувствовал, как весь взмок и устал.

– Отдайте мне это, – внезапно сказал ему хозяин.

– Простите, сэр, что?

– Фляжку, – сказал Перси Бакл, чувствуя, как красные пятна выступают у него на щеках.

Констебл, застыв, смотрел на Мэггса и видел, с какой ненавистью он глядел на Перси Бакла и как ежился и дергался хозяин под взглядом слуги. Но затем, к его великому облегчению, Джек Мэггс все же вынул из заднего кармана серебряную фляжку кучера и вложил ее в руку хозяина.

Ливрейный лакей, которого застают пьющим на улице, может считать себя счастливчиком, если его тут же не уволят, но Джеку Мэггсу, не настоящему ливрейному лакею, конфискация хозяином фляжки показалась настолько незаслуженной обидой, что кровь ударила ему в лицо.

Он был просто вне себя, когда вернулся в дом, и не сразу сообразил, для чего миссис Хавстерс сует ему в руки тряпки и воск. Она провела его в маленькую темную каморку в самом конце дома. Здесь, где он не мог следить из окна за улицей, он должен был полировать кожаные обложки книг мистера Бакла.

Считают меня слепцом, черт побери. Он приехал в Лондон не для подобных унижений. Для них он что ломовая лошадь. Он приехал сюда, чтобы повидаться с Генри Фиппсом. Этот джентльмен, возможно, в данную минуту вернулся домой и даже ничего не знает.

За ужином Мэггс сел на тот стул в кухне, с которого лучше всего была видна улица, и не отрывал от нее глаз. Он выпил свою пинту пива еще до того, как произнесли молитву перед ужином. Игнорируя вопросы миссис Хавстерс о тайных экспериментах мистера Отса, он буквально проглотил свой кусок охотничьего пирога, отказался от хлебного пудинга с маслом и, не дождавшись разрешения, не извинившись, первым покинул кухню и поднялся по мрачной лестнице к себе, оставив притихших слуг слегка напуганными.

В своей комнате, закрыв дверь на засов, он сменил бриджи и белые чулки на одежду потеплее – ту, в которой прибыл сюда.

Накануне ночью он мало спал, его глаза с отяжелевшими веками глубоко запали, а волосы были полны лондонской сажи, но он даже не подумал припудрить их. Открыв плотно закрытое маленькое чердачное окно, он высунулся из него и осмотрел улицу. Пару раз тяжело вздохнув, он уже готов был вылезти на крышу, но почему-то остановился и пробыл в этой неудобной позе еще более часа, прислушиваясь к стуку колес и голосам, доносившимся с улицы.

Потом вдруг напряг свое громоздкое большое тело и наконец вылез на крышу.

Держась одной рукой за оконную раму, он стал нащупывать ногой надежную опору для перехода на крышу дома Генри Фиппса, но вдруг распластался на крыше, раскинув руки и ноги, похожий на паука, ибо сквозь шум колес экипажей услышал звук, более опасный и относившийся лично к нему: