– Остановитесь! – крикнул он и смело встал перед Джеком Мэггсом, расставив ноги и выбросив перед собой руки, словно защищался или благословлял.

Казалось, что Джек смотрит на него, но кто мог знать, что видел перед собой этот обезумевший взгляд.

– Стойте, Джек! Стойте! – Тобиас своими мягкими ладонями словно уперся в воздушное пространство между собой и Мэггсом. Делая ладонями движения, будто толкает перед собой воздух, он заставил Мэггса отступить к кровати. Решив показать все свое мастерство до конца, Тобиас сделал полшага вперед. Но Джек Мэггс еще полностью не сдался; полулежа на кровати, он оперся на локоть и в этой позе напоминал сжатую пружину. Он был остановлен, загипнотизирован, хотя Тобиас на этот раз не был полностью уверен в успехе этого сеанса.

Мгновение спустя он даже испугался, что проиграл. Джек Мэггс, широко открыв рот, внезапно издал крик, но не от боли, а от ужаса того, что видел только он один. Когда оглушительное «Нет!» вырвалось из его груди, он не вскочил, а встал, как, должно быть, встал бы Гулливер, если бы лилипуты не так крепко привязали его веревками. Распрямившись во весь свой рост, он головой коснулся потолка, заполнив собой комнату и закрыв свет окна. Тобиасу понадобились все его силы и смелость, чтобы сохранить свое превосходство.

– Сядьте! – скомандовал он. – Я приказываю.

Он стоял, опасаясь, что сделал что-то противоестественное нормальному ходу вещей, и невольно выпустил демонов, о которых он сам не знает, разворошил темное гнездо, кишащее омерзительными гадами. Не сводя глаз с субъекта, он украдкой поглядывал, нет ли поблизости чего-нибудь вроде хорошей палки или кочерги, чтобы в случае чего быть готовым к обороне.

– Ради всех святых, я приказываю вам не двигаться.

Джек наконец замер, моргая глазами.

– Тише, – повысил голос Тобиас. – Вы сейчас успокоитесь.

Пациент качнулся, наклонился посреди комнаты и стал тереть больную щеку.

– А теперь ложитесь на кровать. И не поднимайтесь до тех пор, пока я не дам команды.

Джек Мэггс сел на кровать, стащил с себя башмаки и тяжело опустил их на пол.

– Господи, – воскликнул он и лег на постель; его руки теребили лицо.

Тобиас думал, как бы ему навсегда утихомирить этого Призрака. Он, очевидно, забыл, если вообще осознавал, что гнев и ярость – это его изобретение, некая персонификация боли, которую он внушил чужому сознанию. Он приказал сомнамбуле описать ему того, кто преследует его. Он, конечно, и сам мог бы описать его – холодные голубые глаза, прямой хищный нос, светлые, пшеничного цвета волосы. Но его целью было заставить субъекта сконцентрировать внимание на Призраке, а потом, разработав какую-нибудь дьявольскую стратегию – он еще не знал какую, – отделаться от него раз и навсегда, бросив, как свинью в море.

И Тобиас вдруг указал пятно на стене.

– Он вон там, Джек, там.

Джек Мэггс сопротивлялся. Он тряс головой, закрывал глаза, мял щеку, давил на нее пальцами и вонзался в нее так глубоко, как лопата в глину.

– Он темноволосый, Джек? – спросил Тобиас, зная, что Мэггс любит спорить. – Он черный?

– А, нет, – вздохнул каторжник. – Он блондин, очень светлый.

– У него белая кожа?

– У него мой ребенок.

Тобиасу, уставшему и зному, хотелось поскорее лечь в постель, но он продолжал спокойным тоном устранять последнее препятствие.

– Тогда заберите у него ребенка, – сказал он. – Пойдите к Призраку, протяните к нему руки. Ему он не нужен. Он отдаст его прямо в ваши руки.

– Он по другую сторону стены.

Тобиас подумал, что субъект говорит о Призраке.

– Вы вынули кирпич, – раздраженно напомнил он Мэггсу. – А теперь надо вынуть второй. Если понадобится, вы будете ломать всю стену, чтобы добраться до него.

Мэггс печально скривился.

– Они бросили его в сортир.

– Призрак выброшен?

– Мой ребенок! Мой ребенок умер.

– А где же ваш Призрак, Джек? Расскажите мне еще раз, как он выглядит?

– О, он солдат Короля, – с горечью ответил каторжник. – Он настоящий паскуда, таракан, а мой дорогой бедный мальчик лежит в сточной канаве. – К превеликому смятению Тобиаса, Мэггс разрыдался. – Господи, великий и добрый! Его нежная детская щечка разрезана.

Джек Мэггс лежал на кровати и, по-детски поджав к груди колени, горько плакал.

– Не заставляйте меня смотреть на это, – просил он, царапая больную щеку ногтями. – Боже, лучше мне умереть, смилуйся надо мной, прошу тебя!

– Послушайте меня, сэр.

– Оставьте меня, оставьте меня в покое.

– Я вылечу вашего сына.

– Вы не можете вылечить его. Он умер.

– Мы закроем его рану. Я прошу вас.

– Оставьте его в покое, вы, ублюдок, всюду сующий свой нос!

Но Тобиаса Отса осенило:

– Смотрите, Джек, смотрите, рана затянулась. Как только это произойдет, у вас тоже прекратится боль. Это та же рана, и та же боль.

– Я хочу, чтобы моя боль осталась.

– Нет, посмотрите на рану, она зажила! Боль прошла.

– Я хочу испытывать боль! – закричал Мэггс, поднимаясь на локте и впиваясь взглядом в Тобиаса Отса с такой настороженностью, что было трудно поверить, что он в гипнотическом сне.

– Мне нужна боль, глупец. Это все, что у меня осталось от него.

Тик не удалось победить, но воздействие магнитов дали Джеку Мэггсу некоторую передышку, и он смог залезть рукой под матрац, где хранил немалую часть своего спрятанного богатства.

Он повернулся спиной к Тоби, опустив свои широкие плечи так низко, чтобы тот не смог увидеть слишком много.

– Доверяя вам, пока даю десять, – сказал он. Выглядел он все таким же больным, но в глазах появился прежний разбойный блеск.

– Вы решились на чертовски нелегкую сделку, – грубо заметил он и схватил Тобиаса за руку. – Но вы, черт побери, убедитесь, что я выполняю свое слово.

Он притянул к себе писателя так близко, что до Тобиаса донеслось его нездоровое дыхание. У Тобиаса одна рука была сжата в кулак, но Джек Мэггс грубо разжал ее крючковатыми пальцами изуродованной руки.

– Завтра у нас встреча с этим джентльменом, – напомнил он.

– Он живет в Глостере.

– Тогда, парень, едем в Глостер. А когда я получу его, то вложу в вашу руку сорок этих золотых красавиц.

С этими словами он торжественно отсчитал в открытую ладонь Тобиаса Отса десять теплых золотых соверенов.

Позднее, когда нанятый экипаж вез его по Грэйт-Куин-стрит, пальцы Тобиаса нервно перебирали монеты в кармане. В быстро меняющихся картинах, рождавшихся в его беспокойном мозгу, он видел и обстоятельства, которые могут не миновать его. Как всегда, он верил своему богатому воображению и все, что возникало перед его мысленным взором, воспринимал так же реально, как улицу, по которой сейчас ехал. Он видел хижину, освещенную луной, удар кинжалом, упавшую на пол лампу, вспышку огня, а затем пожар в темноте австралийской ночи. Эти видения неизменно возвращали его к замыслу романа о Джеке Мэггсе. Он уже репетировал свою встречу со старым Чири Энтуистлом, издателем.

Затем так же внезапно его мыслями полностью завладели детали появления на свет Божий своего героя. С помощью гипноза он узнал, что младенцем Мэггс был сброшен с Лондонского моста, и теперь ему представлялось, что каторжник Мэггс мог оказаться, как Ричард Севэдж, незаконным сыном знатных родителей. С этого он, пожалуй, и начнет свою беседу со стариной Чири Энтуистлом. Он уже видел себя шагающим взад и вперед по комфортабельному кабинету старого издателя, который с удовлетворением слушает его, сложив руки на брюшке, обтянутом жилеткой.

Но вернувшись к действительности, он вдруг обнаружил, что экипаж стоит, а взглянув в окно, увидел, что кучер экипажа и водитель омнибуса стоят посреди улицы с поднятыми друг на друга кулаками.

Вот где он может сразу же заработать две гинеи. И всего за какой-нибудь час: скетч «Перебранка в Хай-Холборне».

Если прибавить скетч о мальчишке-подметальщике (две гинеи);