Каторжник закрыл за ним дверь, но остался стоять перед ней.

– Спасибо, – поблагодарил его Тоби, дав понять, что он тоже уходит, но Мэггс не двинулся с места.

– Мистер Отс, – вдруг сказал он. – Мне необходимо перекинуться с вами парой слов.

– Сейчас я не могу даже думать об этом… – возразил Тобиас Отс.

Каторжник, выйдя вперед, приблизился к Тобиасу так близко, что тот уловил в его дыхании запах рома. Не успев опомниться, он вдруг почувствовал, как его ноги оторвались от пола, а затем его стали трясти так сильно, что у него застучали зубы. Запах алкоголя усилился. У Тобиаса теперь была возможность разглядеть поры на носу своего мучителя, его твердые, словно из железа, бакенбарды, начавшийся тик щеки и темные, полные ярости глаза.

Жизнь Тобиаса рушилась.

Самый ужасный четвертый год своей жизни Тобиас провел в сиротском приюте в Шропшире, где терпел постоянные обиды и побои. После приюта он прожил год в Девоне, у матери, которая, не стесняясь, выражала свое недовольство его присутствием. В беззащитном пятилетнем возрасте привезенный ею в Лондон Тобиас вскоре был отдан на воспитание своему отцу, но жестокое отношение этого джентльмена заставило его сына вскоре самому искать себе дорогу в городе, готовом любого втоптать в грязь.

Он был брошен на произвол судьбы, но не превратился в бездомного бродягу или отребье.

Ему не пришлось учиться в настоящей школе, но он сам научился читать и писать, силой собственной воли он сам воспитал себя, сделал человеком и кудесником в этом большом неласковом городе.

Теперь ежедневно в «Морнинг кроникл» и раз в две недели в «Обзервере» Тобиас Отс создавал свой Лондон. Увлеченно, сам себе удивляясь, он придумывал ему названия, чертил его карты, расширял улицы и сужал грязные переулки, рисовал его пейзажи и глядел на них, словно в грустные окна своего детства. Он представлял себе собственную респектабельную жизнь: жена, ребенок, свой дом. Он сам создал себе имя юмористическими рассказами. Он преуспевал, отрастил брюшко, стал другом титулованной дамы, вторым его другом был известный актер, третьим – кавалер Ордена английского королевства, четвертым – тоже писатель и наставник юной королевы Виктории. Ему было даже страшно оглянуться назад, так далеко он ушел.

До того утра, когда его шутка и розыгрыш убили человека.

А потом – отказ доктора иметь с ним дело, и этот каторжник, из отбросов общества, позволил себе схватить его и трясти, словно кролика.

– Вам лучше успокоиться, сэр, – сказал он Джеку Мэггсу, хотя это он, Тобиас Отс, стал по злой прихоти судьбы преступником. – Если хотите, чтобы все кончилось благополучно, держите себя в руках, – крикнул он испуганно.

Освободившись от рук Мэггса, Тобиас стал искать пуговицу, оторванную во время потасовки.

– Вот ваша пуговица, сэр. Дайте мне ваше пальто. Горничная займется этим.

– Успокойтесь, – велел ему Тобиас.

– Хорошо, сэр. Я буду спокоен.

На какое-то мгновение этот хулиган успокоился, хотя не сводил с писателя своих полных презрения темных глаз.

– Вы оторвали мне пуговицу, – удивленно сказал Тобиас. – Разве вы не лакей, Джек Мэггс? Вы же слуга, черт побери!

Ничего не ответив, Мэггс вызывающе сел в хозяйское кресло и скрестил свои массивные ноги.

– Я застрял здесь, – сказал он. – Две недели. Похоже, я уже застрял по пазуху в этом болоте.

Он потер свою заросшую темной щетиной щеку, и Тобиас заметил подергивание щеки от начинающегося тика.

– Вы увязли со мной, и я увяз с вами. С каждым прошедшим днем и вам и мне становится только хуже. Для меня вы придумали вашу эпидемию. Вы, разумеется, не могли предполагать, что это может окончиться так прискорбно.

– Я едва ли повинен в случае с пневмонией.

– Я же сказал, что вы не могли этого предполагать. После этих слов наступила пауза, и Тобиасу показалось, что ему угрожают.

– Я не дождусь, – продолжал Джек, – когда смогу пуститься в путь, но я не могу сделать этого, пока не найду Генри Фиппса. Как только увижусь с ним, тотчас же уеду. Задержка не входила в мои планы, но такова жизнь. – Он промолчал. – А то, что вы сделали с магнетическими флюидами мистера Спинкса…

Тобиас Отс посмотрел в лицо каторжника – кустистые черные брови, сухие потрескавшиеся губы. Это было отталкивающее, недоброе лицо.

– Думаете, меня можно шантажировать?

– Я хочу получить то, что мне причитается: имя этого «Ловца воров».

– Убирайтесь к черту, жулик вы эдакий! У Мэггса дернулась щека, тик усилился. Тобиас заметил это.

– Вы мне обещали.

Глядя в сверкающие гневом глаза противника, Тобиас вдруг понял, что потерять его он не может.

– Вы продали мне четырнадцать дней, Джек Мэггс. Я воспользовался лишь одиннадцатью из них.

– Но прошло уже две недели со дня нашего договора.

– Вы были у меня на сеансах всего одиннадцать раз. Каторжник прижал свою изуродованную руку к дергающейся щеке.

– Два дня, – принялся объяснять Тобиас, – у меня ушло на поездку в Брайтон – туда и обратно.

Мэггс шикогда ничего не просил. Это было видно по нему – он будет стоять прямо с высоко поднятой головой. Но сейчас все было не так, и Тобиас необъяснимым образом понял, что Мэггс готов был сломаться.

– У меня есть деньги. – Джек попробовал улыбнуться, но тик не позволил ему этого. – Двадцать гиней. Как вы на это смотрите? Я заплачу вам за адрес этого человека. Если будут другие расходы – я в вашем распоряжении.

Сумма потрясла Тобиаса. Он как-то резко и недоверчиво хохотнул.

– Тогда назовите вашу сумму. – Мэггс уже сидел на краю кресла. Подергивание мышц лица разительно изменило его – от боли оно стало странно бледным и морщинистым. – Тридцать, если хотите. И тогда я исчезну из жизни всех вас.

– Мне очень жаль, старина, – холодно сказал Тоби. – Но вы должны вернуть мне мои три дня.

– Ради всех святых, сжальтесь. Я не могу ждать три дня. Я не выдержу этого.

– Но вы по-прежнему мой субъект, сколько бы ботинок ни меняли.

Но Мэггс почти не слышал его. У него закатились глаза, и он с глухим стоном схватился обеими руками за лицо.

Тобиас смотрел, как его противник медленно опустился на подушк:и кресла. Горничной, внезапно появившейся из темноты, он сказал:

– Вы можете послать его ко мне завтра утром в девять. Я полечу его.

Когда Тобиас вернулся домой, уже стемнело. Он нашел жену, свояченицу и экономку в кухне, купающих в железной ванночке жалобно плачущего ребенка.

– Что это? Что случилось?

Женщины даже не обернулись в его сторону, и это заставило его пульс лихорадочно забиться.

– Что здесь происходит? – крикнул он, протискиваясь в их круг, и увидел своего сына: лицо бледное, крохотная грудка ребенка воспалена. Вчерашний нарыв превратился в очень твердую опухоль багрового цвета. Когда же папа коснулся ее пальцем, сынок издал жалобный крик.

– Что с ним, Господи! Что это!

– Ведьмино молоко, – пробормотала экономка, тоже легонько коснувшись опухоли кончиками пальцев. – Твердая как камень, – заключила она.

– У него температура, – пожаловалась жена. – Я послала сына бакалейщика за доктором Гривсом, но мальчишка, видимо, чем-то рассердил доктора. Он прогнал его, так ничего и не ответив.

– Этот мальчишка! – сердито воскликнула старая экономка. – Его лучше послать обратно в Ирландию. Ему и его мамаше здесь делать нечего.

– Проклятый Гривс, – невольно вырвалось у Тобиаса, и три женщины с испугом уставились на него, но он стал улыбаться, ворковать и размахивать руками над больным младенцем.

– Гривс… о, этот Гривс, – наконец промолвил он. – Бедный старый Гривс.

– Что случилось с доктором Гривсом?

Что он мог им ответить? Поэтому, быстро сказав, что он сам поедет за доктором, он бросился вон из дома на Лембс-Кондуит-стрит, по которой, к счастью, гремя колесами, проезжал экипаж.