Если она уйдет, Лестер возвратится в свой прежний мир, в мир, где царит красивая, умная, безупречно воспитанная женщина, которая сейчас кружится с ним в вальсе. На глазах Дженни навернулись слезы; ей вдруг захотелось умереть. Право же, так было бы лучше.

Тем временем Лестер танцевал с миссис Джералд, а в перерывах между танцами беседовал с ней о знакомых местах и людях. Он смотрел на Летти и дивился ее молодости и красоте. Не такая тоненькая, как в юности, она и сейчас была стройна и прекрасно сложена, словно Диана. В ее холеном теле чувствовалась сила, черные глаза светились влажным блеском.

— Честное слово, Летти, — не выдержал он, — вы еще больше похорошели. Вы изумительны. Вы все молодеете.

— Вам, правда, так кажется? — улыбнулась она, вскинув на него глаза.

— Вы отлично знаете, что иначе я бы этого не сказал. Пустые комплименты — не по моей части.

— Ах, Лестер, медведь вы этакий, с вами уж и пожеманиться нельзя? Разве вы не знаете, что женщины любят пить хвалу по каплям, а не глотать залпом?

— О чем вы? — спросил он. — Что я такого сказал?

— Ничего. Просто вы медведь. Большой мальчик, непосредственный и упрямый. Но это пустяки. Вы мне нравитесь. Этого вам достаточно?

— Вполне, — сказал он.

Музыка смолкла, они вышли в сад. Лестер нежно сжал ей руку. Он не мог удержаться, у него было такое чувство, словно эта женщина принадлежит ему. А она всеми силами старалась внушить ему это. Сидя с ним в саду, глядя на развешанные меж деревьями фонарики, она думала; будь он свободен, позови он ее, и она пошла бы за ним. Она, пожалуй, пошла бы за ним и без зова, только он, вероятно не захочет. Он такой пуританин, так заботится о приличиях. Не в пример другим знакомым ей мужчинам он никогда не совершит низкого поступка. Никогда.

Наконец Лестер поднялся и стал прощаться. Наутро они с Дженни едут дальше, вверх по Нилу, в Карнак и Фивы и к вырастающим из воды храмам острова Филе. Вставать придется в несусветную рань, так что пора на покой.

— А когда вы собираетесь в Штаты? — спросила приунывшая миссис Джералд.

— В сентябре.

— Вы уже заказали билеты?

— Да, отплываем девятого из Гамбурга, пароходом «Фульда».

— Я, может быть, тоже осенью поеду домой, — засмеялась Летти. — Не удивляйтесь, если мы встретимся на пароходе. Я еще, правда ничего не решила.

— Нет, в самом деле, поедемте вместе, — сказал Лестер. — Я надеюсь, что вы не раздумаете… Мы еще, может быть, увидимся завтра утром.

Он замолчал, и она обратила на него печально-вопросительный взгляд.

— Не горюйте, — сказал он и пожал ей руку. — Мало ли что бывает в жизни. Иногда кажется, что дело совсем плохо, а выходит к лучшему.

Он думал, что ей, видимо, жаль терять его, а ему было жаль, что ее желание невыполнимо. И еще он говорил себе, что такой выход из положения для него неприемлем; а между тем это тоже выход. Почему он не сделал этого много лет назад?

Но тогда она была не так хороша, как сейчас, и не так умна, и не так богата… Ах, если бы!.. Однако он не может изменить Дженни или желать ей зла. Ей и так пришлось нелегко, и она храбро несет свое бремя.

На обратном пути Лестер и Дженни действительно провели еще целую неделю с миссис Джералд, которая решила, что попытается пожить немного на родине. Она направлялась в Цинциннати с заездом в Чикаго, рассчитывая и впредь хоть изредка встречаться с Лестером. Увидев ее на пароходе, Дженни очень удивилась, и тревожные мысли снова стали одолевать ее. Теперь положение было для нее ясно; не будь ее, миссис Джералд несомненно вышла бы замуж за Лестера. А сейчас… трудно что-нибудь сказать. Летти — самая подходящая для него жена по своему рождению, воспитанию, положению в обществе. Но в более широком человеческом плане Дженни все-таки была ему ближе, это она чувствовала безошибочно. Может быть, время поможет разрешить этот сложный вопрос: а пока они все трое по-прежнему оставались друзьями. В Чикаго они расстались: миссис Джералд проследовала в Цинциннати, а Лестер с Дженни снова водворились в своем доме в Хайд-Парке.

По возвращении из Европы Лестер всерьез стал подыскивать себе новое поле деятельности. Ни одна из крупных компаний не обращалась к нему с предложениями, главным образом потому, что у него была репутация сильного и властного человека, который, войдя в любое предприятие, непременно захочет играть в нем первую скрипку; о перемене в его финансовом положении ничего не было известно. Мелкие компании, о которых он собрал сведения, влачили жалкое существование или выпускали негодную, на его взгляд, продукцию. В небольшом городке на севере штата Индиана он, правда, обнаружил одно предприятие, имевшее, казалось, кое-какие перспективы. Во главе его стоял опытный мастер-каретник — таким в свое время был отец Лестера, — не наделенный, однако, особыми деловыми способностями. Он получал весьма скромную прибыль с пятнадцати тысяч долларов, вложенных в предприятие стоимостью тысяч в двадцать пять. Лестер решил, что с введением надлежащих методов и при наличии настоящей деловой хватки здесь можно кое-чего добиться. О быстрых успехах не могло быть и речи, крупные барыши если и были возможны, то лишь в очень отдаленном будущем. Все же Лестер подумывал о том, чтобы вступить в переговоры с хозяином этого предприятия, но тут до него дошла весть о создании каретного треста.

Все это время Роберт энергично занимался давно задуманной им коренной реорганизацией производства экипажей. Он всячески старался доказать своим конкурентам, что объединение сулит куда больше прибыли, чем соперничество и стремление вытеснить друг друга с рынка. Доводы его были так убедительны, что крупные компании сдавались на них одна за другой. Через несколько месяцев соглашение было оформлено, и Роберт стал президентом «Объединенной ассоциации по производству экипажей», располагавшей акционерным капиталом в десять миллионов долларов и основными средствами, равными трем четвертям этой суммы. Он достиг своего и был счастлив.

Лестер оставался в полном неведении относительно этих важных перемен. Несколько коротких газетных заметок о предполагаемом слиянии ряда предприятий по производству экипажей не попались ему на глаза, потому что он в это время был за границей. Вернувшись в Чикаго, он узнал, что муж Имоджин, Джефферсон Миджли, по-прежнему ведает чикагским отделением и живет в Ивенстоне; однако ссора с родными помешала Лестеру получить какие-либо сведения из первых рук. Случай вскоре открыл ему глаза на то, что произошло и — нужно сказать, — при довольно досадных обстоятельствах.

Поразительную новость сообщил ему не кто иной, как мистер Генри Брейсбридж из Кливленда, с которым Лестер встретился в клубе через месяц после приезда из Европы.

— Ты, я слышал, расстался с отцовской компанией, — заметил Брейсбридж с любезной улыбкой.

— Да, — сказал Лестер. — Расстался.

— А теперь какие у тебя планы?

— Да я тут обдумываю одно дело. Хочу завести собственное предприятие.

— Но против брата ты едва ли пойдешь? Он это не плохо придумал со своей ассоциацией.

— С какой ассоциацией? Понятия не имею. Я только что вернулся из Европы.

— Ой, смотри, Лестер, так ты все на свете проспишь, — сказал Брейсбридж. — Твой брат создал крупнейший трест в вашей отрасли производства. Я был уверен, что ты в курсе дела. Объединились все крупные компании — Вудс, Лайман-Уинтроп, Майер-Брукс. Твой брат избран президентом. Он, наверное, на одном распределении акций заработал миллиона два.

Лестер поднял брови, глаза его смотрели холодно.

— Ну что ж, я очень рад за Роберта.

Брейсбридж понял, что Лестер задет за живое.

— До свидания, дорогой, мне пора, — сказал он. — Когда будешь в Кливленде, заглядывай к нам. Мы с женой тебя любим, ты это знаешь.

— Знаю, — сказал Лестер. — До свидания.

Он побрел в курительную. После того, что он узнал, его новая затея потеряла для него всякий интерес. Хорош он будет в роли хозяина захудалой фабрики, когда его брат — президент каретного треста! Да Роберт через год пустит его по миру. Когда-то он сам мечтал о такой ассоциации. Он мечтал, а Роберт взял и создал.