Они продержались около трех лет, а потом участки пошли с молотка. На долю Лестера, вложившего в них пятьдесят тысяч долларов, пришлось чуть больше восемнадцати тысяч; и кое-кто из умудренных жизнью людей уверял его, что он еще легко отделался.

Операции с пригородными участками были в самом разгаре, когда миссис Джералд решила переселиться в Чикаго. Живя в Цинциннати, она многое узнала об обстоятельствах жизни Лестера, вызвавших столько пересудов и нареканий. Вопрос о том, женат ли он на Дженни, так и остался открытым. Но до миссис Джералд дошла — правда, в искаженном виде — вся история Дженни и рассказы о том, как чикагская газета изобразила Лестера в роли миллионера, пожертвовавшего из любви к ней всем своим состоянием, а также совершенно точные сведения, что Роберт отстранил брата от участия в делах «Компании Кейн». Ей было обидно и больно, что Лестер губит себя.

Прошел год, а он ничего не сделал. Пройдет еще два года — и будет слишком поздно. В Лондоне он сказал ей, что у него почти не осталось иллюзий. Может быть, Дженни — одна из них? Что он, действительно любит ее или просто жалеет? Летти было очень интересно выяснить этот вопрос.

В Чикаго она сняла роскошный особняк на бульваре Дрексел. «Эту зиму я проведу в Ваших краях, — писала она Лестеру, — и надеюсь, что мы с Вами будем часто встречаться. В Цинциннати я умираю от скуки. После Европы здесь так… ну, Вы понимаете. В субботу видела миссис Ноулз, она о Вас спрашивала. Имейте в виду, что она прекрасно к Вам относится. Ее дочь весной выходит замуж за Джимми Севренса».

Лестер ждал приезда миссис Джералд со смешанным чувством удовольствия и неловкости. Она, конечно, будет устраивать вечера и приемы. Что, если ей взбредет на ум пригласить его с Дженни? Но нет, едва ли. Надо полагать, что теперь-то она узнала, как обстоит дело. И по письму ее это видно. Она намерена «часто встречаться» с ним — значит именно с ним, а не с Дженни. Он решил рассказать Летти все начистоту и предоставить ей самой определить, какими будут в дальнейшем их отношения.

Он выбрал для откровенного разговора минуту, когда они сидели в уютной гостиной вдвоем с Летти — прелестным видением в бледно-желтых шелках. Как раз в это время он стал сомневаться в успешном исходе своих земельных операций, настроение у него было неважное, и он как никогда нуждался в сочувствии и понимании. Дженни он еще ни слова не сказал о своих заботах.

Когда горничная удалилась, подав хозяйке чай, а Лестеру коньяк с содовой, Летти решила помочь ему и сама нарушила молчание.

— А я много слышала о вас, Лестер, с тех пор как вернулась из Европы. Расскажите мне о себе. Вы знаете, как близко я принимаю к сердцу все, что касается вас.

— Что же вы слышали, Летти? — спросил он спокойно.

— Ну, во-первых, слышала о завещании вашего отца и о том, что вы больше не участвуете в делах компании, а еще — всякие сплетни о миссис Кейн, которые меня не особенно интересуют. Вы меня понимаете. Но неужели вы не хотите упорядочить свою жизнь, чтобы получить то, что принадлежит вам по праву? Мне кажется, это такая огромная жертва, если, конечно, у вас нет настоящего глубокого чувства. Верно, Лестер? — спросила она лукаво.

Он ответил не сразу.

— Не знаю даже, что и сказать вам, Летти. Иногда мне кажется, что я люблю ее, иногда я в этом далеко не уверен. Я буду говорить с вами вполне откровенно. Никогда в жизни я еще не оказывался в таком затруднительном положении. Вы ко мне так хорошо относитесь, а я… не стану говорить, какого я мнения о вас. Но, во всяком случае, я не хочу иметь от вас тайн. Я не женат.

Он умолк.

— Я так и думала, — сказала она.

— И потому не женат, — продолжал он, — что слишком долго колебался. Когда я в первый раз увидел Дженни, я решил, что обольстительнее нет женщины на свете.

— Не много же я для вас значила в то время, — перебила его миссис Джералд.

— Если хотите, чтобы я говорил, не перебивайте меня — улыбнулся Лестер.

— Скажите мне одно, и больше я ничего не буду спрашивать. Это было в Кливленде?

— Да.

— Мне так и говорили, — подтвердила она.

— В ней было что-то такое…

— Любовь с первого взгляда, — снова не утерпела Летти, у нее стало очень горько на душе. — Это бывает.

— Вы мне дадите говорить?

— Простите меня, Лестер. Что же делать, если мне взгрустнулось о прошлом.

— Ну, в общем, я потерял голову. Я видел в ней идеал, совершенство, хоть и знал, что она мне не пара. Мы живем в демократической стране. Я думал; сойдусь с ней, а потом… ну, вы знаете, как это бывает. Вот ту-то я и допустил ошибку. Я никогда не думал, что это окажется так серьезно. До этого мне не нравилась ни одна женщине кроме вас, да и то — буду откровенным до конца — я вовсе не был уверен, что хотел бы жениться на вас. Мне казалось, что женитьба вообще не для меня. И я сказал себе; лишь бы Дженни стала моей, а потом, когда надоест, можно и расстаться. Я позабочусь о том, чтобы она не нуждалась. Прочее мне будет безразлично. И ей тоже. Понимаете?

— Понимаю, — ответила она.

— Так вот, Летти, из этого ничего не вышло. Она женщина совсем особого склада. Ее душевный мир необычайно богат. Она не образованна в том смысле, как мы понимаем это, но обладает врожденной утонченностью и тактом. Она прекрасная хозяйка, безупречная мать. У нее какой-то неиссякаемый источник любви к людям. Отцу и матери она была предана всей душой. Ее любовь к дочери — это ее дочь, не моя — не знает границ. Светскости в ней нет ни на грош. Она никогда не блеснет метким словечком, неспособна поддержать легкий, остроумный разговор. И думает она, вероятно, медленно. Самые серьезные ее мысли даже не всегда выражаются в словах, но нетрудно понять, что она все время и думает и чувствует.

— Вы чудесно говорите о ней, Лестер, — сказала миссис Джералд.

— А как же иначе, Летти, — отвечал он. — Дженни хорошая женщина. Но что бы я ни говорил, порою мне кажется, что меня привязывает к ней только жалость.

— Сомневаюсь! — И она погрозила ему пальцем.

— Да, да, но мне много пришлось вытерпеть. Теперь-то я вижу, что должен был сразу жениться на ней. Но потом возникли такие осложнения и столько было споров и уговоров, что я как-то запутался. А тут еще отцовское завещание. Я, если женюсь, теряю восемьсот тысяч и даже гораздо больше, поскольку компания теперь реорганизована в трест. Да, пожалуй, два миллиона. Если я не женюсь, я через два года, даже меньше, лишаюсь всего решительно. Конечно, можно бы сделать вид, будто я с ней расстался, но лгать я не хочу, Это было бы слишком мучительно для ее самолюбия, она не заслуживает такой обиды. Положа руку на сердце, я сейчас даже не могу сказать, хочу я расстаться с ней или нет. Честное слово, просто не знаю, что мне делать.

Лестер умолк, закурил сигару и устремил невидящий взор в окно.

— Да, это очень, очень трудная задача, — сказала Летти, опустив глаза.

Потом она встала и, подойдя к Лестеру, положила руку на его крупную, красивую голову. Чуть надушенный желтый шелк ее платья касался его плеча.

— Бедный Лестер, — сказала она. — Ну и узел же вы затянули! Но это гордиев узел, мой милый, и придется его разрубить. Почему бы вам не поговорить с нею начистоту, вот как сейчас со мной, и не выяснить, что она сама думает?

— Это было бы очень жестоко, — сказал он.

— Но что-то нужно сделать, Лестер, уверяю вас, — настаивала Летти. — Нельзя больше плыть по течению. Вы себе страшно этим вредите. Жениться я вам не могу посоветовать — и право же, я забочусь не о себе, а впрочем, я с радостью вышла бы за вас, хотя вы когда-то и пренебрегли моей любовью. Не скрою; все равно, придете вы ко мне или нет, я вас люблю и всегда буду любить.

— Я это знаю, — сказал Лестер.

Он встал, взял ее руки в свои и заглянул ей в глаза. Потом отвернулся, Летти перевела дух, взволнованная его взглядом.

— Нет, Лестер, — продолжала она, — такой большой человек, как вы, не может успокоиться на десяти тысячах годового дохода. И нельзя вам сидеть сложа руки — вас слишком хорошо знают. Вы должны снова занять свое место и в деловом мире и в свете. Никто не станет чинить вам помехи, никто не заикнется о вашем прошлом; только получите свою долю отцовского состояния — и вы сами можете диктовать условия. А она, если узнает правду, наверное, не будет возражать. Если она вас любит, как вы говорите, она охотно пойдет на жертву. В этом я не сомневаюсь. Вы, разумеется, щедро обеспечите ее.