— В Лаустофте? Это на восточном побережье? — спросил я. — Далековато.

— Два с половиной часа на автомашине из Лондона, — сообщил Бил.

— Разошлите всем уволенным письма о переквалификации и о приёме на работу. Со следующего месяца у вас будут все необходимые комплектующие и технологические карты новой продукции.

— Какой продукции? — очень удивлённо спросил старший менеджер, уже наверняка навостривший лыжи в сторону конкурента, слишком уж он был со мной высокомерен.

— Новой, — спокойно сказал я, предпочитая не распространяться о своих планах.

Мы вернулись в Лондон этим же днём и это ещё раз заставило задуматься меня о покупке автотранспортного средства. Но теперь я уже почему-то думал о мотоцикле.

— Час езды на двухколёсном монстре, это не такой уж и труд, — думал я, — зато, не забытое с «той» молодости ощущение «ветер в харю, а я х*ярю», звало в «то» прошлое. Но… Того прошлого уже не будет, — грустно вздохнул я. — Теперь у меня есть это, блять, британское. То ли детство, то ли юность, то ли взрослость, мать её возьми.

Вернувшись в школу «Сомерсета» и заперевшись у себя в комнате, хотя охранник сказал, что меня спрашивали менеджеры «фабрики» и «колледжа», я задумался о мобильной связи.

— Надо купить хотя бы военную версию радиотелефона, — подумал я. — Хотя… Сейчас мне, наверное, разрешат собрать свой радиотелефон. Может быть выделят и свою частоту.

В Британии существовало подобие мобильных сетей, но, как и во всём мире, государство жестко контролировало частоты. И, хотя в Британии радиотелефоны производила частная компания, но она контролировалась государством.

— На хер! — выругался я мысленно. — Не забивай голову ерундой. Всему своё время. Сейчас дают в мои руки средства телекоммуникации? Хорошо! Освой эту стезю. Никуда они не денутся без моих процессоров и других микросхем. А в них можно запихать чёрт знает что. И запихаем. Это я знаю как делать и без моего «искусственного интеллекта». А уж с ним мы такого тут наворотим, что хрен эти англосаксы разберутся и через сорок лет. Ха-ха-ха!

Я посмотрел на себя в зеркало. На меня спокойным, расслабленным взором смотрел молодой человек лет двадцати. Слава Богу, что резкие скачки изменений в моём теле прекратились на этом обличии. У тела Женьки день рождения был в апреле и по его метрике мне должно было в семьдесят седьмом стукнуть шестнадцать, а выгляжу я на двадцать. Джону в семьдесят четвёртом было «почти восемнадцать». У него день рождения в ноябре. Сейчас, в этом году должно исполнится двадцать один. Ну и нормально. Соответствуем! Хе-хе! Так держать!

Меня вдруг обуяла бесшабашная весёлость и я, схватив и включив гитару, начал выводить какой-то рок-н-рольный ритм, а потом, как-то само собой, я запел:

— Слепили бабу на морозе: руки, ноги, голова. Она стоит в нелепой позе — не жива и не мертва. А мне другой не надо нынче, пусть красивых в мире тыщи, нет её белей и чище, и другой такой не сыщешь. Хоть ты тресни.[1]

Только к середине песни я понял, что пою по-английски. И в рифму, мать твою! Ха-ха! Допев до конца, я тут же, пока не забыл, переписал слова на обороте какого-то документа и уставился в текст.

— Охренеть! — высказался я по этому поводу и включил воспроизведение. Магнитофон у меня автоматически включался на запись, как только в микшер поступал сигнал от какого либо инструмента или микрофона.

Звучало очень даже сносно и мне стало жаль, что я всё больше отвлекаюсь от музыки, а ведь хотел издать пластинку «Русские песни». Однако здесь я понял, что это не возможно. Сразу попаду под подозрение, ибо всё русское британцам было чуждо. Это не Америка, где продаются записи различных эмигрантских исполнителей, в том числе и русских. Кстати, по этой причине, наши с Сьюзи Кватро «Французский» и «Итальянский» альбомы очень хорошо продавались в Соединённых штатах.

Мы со Стивом Фербером иногда музицировали, но бас-гитарист он был не очень хороший. Не удавалось получить удовольствие от музыки, как с Сьюзи. Да-а-а… Вспомнив девушку в чёрном кожаном комбинезоне, я вздохнул. Сейчас мне казалось, что стоило мне проявить настойчивость, я бы смог её удержать, но, в то же время, я понимал, что это не так. Сьюзи не отказалась ни от Ленни, ни от Майкла с Ники. Они сейчас гастролировали в Европе и эксплуатировали мои итало-французские песни. Очень удачно и вовремя мы с Сьюз выпустили эти альбомы. И у меня зародилось подозрение, что Сью, сразу поняла, как и ей, и её группе с них будут преференции, потому что она сразу после выхода пластинок отправилась в Европу. И перед этим, она усиленно репетировала с коллективом и даже приглашала меня им помочь. А я, что? Помог, конечно! Со мной у них, почему-то, песни сложились намного быстрее. Взгляд Сью говорил мне о многом: и о том, как она мне благодарна, и о том, что она рвётся в бой. А я… Я, в принципе, этого и хотел, передавая ей чужие песни. Их у меня было очень много. Самому петь? Да я охренею. А передавать кому-то другому? Кроме Сьюзи Кватро других, уважаемых мной зарубежных музыкантов, не было. Все они были в чём-то ущербны. То гомики, то сатанисты, то наркоманы, то вообще не понять что.

За вечер я набросал план развития бизнеса, исходя из тех объёмов, что позволяли выпускать передаваемые мне мощности компании «Паи». У меня были чертежи заводов и разработанные заранее проекты моих «хотелок». Зарядив данные площадей и коммуникаций в «Авто-кад» и поковырявшись с плановыми показателями, я минут через двадцать получил несколько вариантов предварительных проектов размещения «моих» цехов.

Компьютер вывел проекты на печать, начертив и чертежи, и спецификации к ним на тонкой перфорированной с обеих краёв бумаге. Принтер, печатающий на ватмане у меня тоже был, но не здесь. Он, в отличии этой «тумбочки» имел размер небольшого шкафа и находился в офисе завода микропроцессоров.

На следующий день мы встретились с лордом Райдером и он показал мне их «хотелки», выраженные в количестве микросхем, процессоров и контроллеров. Я хмыкнув, развернул перед ним свои «хотелки» и план их реализации.

Глянув на чертежи и схемы, присутствующий на встрече эксперт, которого мне представили, как доктора технических наук Уильяма Остина — профессора авиационной техники, с удивлением посмотрел на меня.

— Мне сказали, что вы учитесь на втором курсе «Королевского колледжа» в Лондоне? Это правда?

— Правда.

— Но здесь работа на уровне диплома инженерного факультета. Это ваша работа?

— Скорее, это работа моей компьютерной программы, расчёты делал я, ну, и ставил задачи, конечно.

— Правильно поставить задачу — это восемьдесят процентов любого успеха. Но, если я правильно понимаю, вами заложен выпуск процессоров, согласно объемов и площадей тех помещений, что вам предоставляет «парламентская комиссия».

— Естественно.

— И вы, если я правильно понимаю, готовы увеличить мощности, если вам предоставят другие, более просторные помещения? Не отвечайте, уже понял, что вопрос глупый.

Профессор снова полистал спецификации и осмотрел чертежи и схемы цехов в разрезах.

— Очень интересно. У нас есть подобные программы, но чтобы за один вечер решить… Это -феноменально, молодой человек!

— Я сам очень быстро считаю, но моя программа считает гораздо быстрее меня.

— Да-да… Мне рассказывали про ваш «Авто-кад», что он сам делает расчёты. Я как-то не особо верил. Теперь понимаю, что зря. Гордыня… Да-а-а… Тяжкий грех…

— Какое ваше мнение, сэр? — почему-то нервно спросил лорд Райдер.

— Моё мнение, сэр, что мы должны упасть в ноги этому молодому человеку, попросить его так, чтобы он понял свою выгоду и отдать ему всё, что у нас есть. Если мы этого не сделаем сейчас, то через два-три года кто-нибудь: джапы или французы, передерут его технологии и затоварят рынок процессоров более современными.

— Ну, это вряд-ли, — подумал я.

— А что он хочет? — усмехнулся председатель парламентской комиссии. Сегодня мы сидели в другом «его» кабинете, расположенном в здании на Бридж-роуд.