— Ну так зачем же всё-таки выпустили? И как, главное, выпустили?

— А никто его не выпускал. Это я вывез его. Я же говорю. Не знают про него наверху.

— Никто? Даже шеф?

— Говорю, никто. Нельзя им знать.

— А мне? Почему мне доверились?

— Во-первых, чтобы вы не захотели его выкрасть, или, того хуже, ликвидировать. Ведь было подобное на уме?

— Выкрасть? Было-было. Это вы мою докладную читали? Когда он ещё только-только заявил о себе, наши местные эксперты нам сообщили, что — гений. Тогда бы никто и не заметил. Сейчас-то поздно уже. Сейчас сделали бы жёсткий вербовочный подход через каких-нибудь арабов.

— Вот-вот. Знаю я наши методы вербовки. Покалечили бы парня, разозлили.

— Мы бы там ни каким боком, вы же знаете.

— Знаю, знаю, потому и поторопился.

— А с будущим? С развалом зачем подошли? Ведь сообщу по команде. Вынужден.

— Ну, тогда, точно и СССРу пи*дец и России скорее всего, он самый!

— А какая разница? — вскинув брови и улыбнувшись, спросил Дроздов. — Что с компьютерами, что без них?

— Неужели не понимаете?

— Дроздов отрицательно покрутил головой.

— Знаю, что понимаете, но поясню свою позицию. Одно дело разрушить строй, подчинить крепкое государство конторе, расставив во главе его своих, но верных государству людей, понимающих, что такое суверенитет и безопасность, а другое дело — разрушить экономику и промышленность, а потом восстанавливать по чужим технологиям. Это две большие разницы.

То, что мы пыль пускаем в глаза, создавая в международных институтах «западников», никого не обманет. Западу всё равно какой у нас строй. Им вынь, да положи дешёвые ресурсы, а лучше, бесплатные, рынки сбыта их продукции. И чтобы промышленность не конкурировала. Не нужна им наша промышленность. Или не понимаете?

— Это я понимаю. Всегда так было. Я историю знаю. Но неужели вы думаете, что микроэлектроника, это главное в промышленности. А тяжёлое машиностроение? Металлургия? Добывающие отрасли? Это у нас самое передовое!

— Самое передовое? А трубы большого диаметра и насосы для прокачки нефти и газа, закупаем в ФРГ.

— Вы намекаете на сделку «Трубы в обмен на газ» от семидесятого года?

— И на «Трубы в обмен на нефть» шестьдесят второго года. Не успевают наши «доценты с кандидатами».[1]

— Кстати, знаете мнение ГДР по этому поводу? Раз уж у нас пошла такая пьянка…

— В общих чертах. Скажите.

— Они осуждают нас за то, что мы не блокируем капстраны, а поддерживаем капитализм ресурсами. Они считают, что мы предали коммунистическое движение. И полагают, что именно начиная с шестидесятых годов Советское государство начало превращаться из фактора мировой революции в помощника мировой контрреволюции, поддерживая ее экономически — включением социалистических экономик в капиталистическое мировое разделение труда. Эта реинтеграция приведёт СССР от «социального государства» к неолиберализму. Они считают Брежнева, как это ни парадоксально, отцом «глобализации».

— Во-о-от… А вы спрашиваете, почему я вербую вас на свою сторону. Не всё так гладко в «перестройке» социализма. Боюсь, что некоторые на верху преследуют не совсем патриотические цели. Да и глупо было бы полагать, что англосаксы не воспользуются нашим раздраем, чтобы не разрушить СССР до основания и снова ограбить начисто. Как в революцию семнадцатого. Это их метод идти до конца и выгребать кладовые дочиста. Вам ли не знать? А это нам надо?

— Согласен, товарищ полковник. Значит вы полагаете, что наше руководство может преследовать не совсем патриотические цели?

— Вы когда-нибудь сплавлялись на плоту по бурной реке? — вдруг спросил полковник.

— Не доводилось, — с интересом вскинув брови, посмотрел на собеседника Дроздов. — К чему этот вопрос?

— А к тому, что на плоту несколько гребцов. По меньшей мере — два. И, вдруг один из них умышленно или по неопытности гребёт не туда… Что будет?

— Однозначно — катастрофа!

— Вот и я о том же. А у нас гребцов гораздо больше двух. Гораздо. А кормчего, почитай, что и нет…

— Значит вы затеяли свою игру и вовлекаете в неё меня? Почему вы считаете, что я отступлю от присяги?

— Чем же моя игра противоречит вашей присяге? Да и моей тоже? Моя, игра, как вы называете мои простые действия по охране моего, ценнейшего для нашей страны источника информации, не идёт в разрез с присягой служить и защищать Родину.

— А может быть именно то, что она падёт к основанию пирамиды глобализма с полностью разрушенной экономикой и будет точкой отсчёта её промышленного развития. Строят на том месте, где ничего нет. Может быть цель разрушения — получение технологий.

— Благая цель? — полковник скривился. — Может и так, но я не могу, имея на руках «флэш рояль» сбрасывать карты.

— Вы только не нажмите «случайно» кнопку на ручке вашего портфеля, товарищ полковник, — усмехнувшись произнёс Дроздов.

[1] Тут отсылка к песне В. Высоцкого.

— Я ещё не сказал нет. Вы же видите, что я говорю с вами очень откровенно. И знаете, что меня больше всего склоняет принять вашу сторону?

— Что?

— То, как выводили наши войска из Афганистана. С «минимальными жертвами», блять! Это же кем надо быть, чтобы разменять жизни наших бойцов, отправленных воевать, на мнение капиталистического мира. А значит, что-то пошло не так в нашей «перестройке». Хвост завилял собакой[1]?

— Вы про президента СССР Горбачёва? Я не знаю. Джон не рассказывает много о будущем. Но если этого Горбачёва кто-то возвёл на пост главы государства, то он или преступник, или что-то пошло не так.

— В справке «о будущем» сказано, что Горбачёва в восемьдесят пятом на пост генерального секретаря возвела группа политиков уже после смерти нашего с вами теперешнего шефа Юрия Владимировича Андропова, который возглавит ЦК после Брежнева. Причём, через убийство предыдущего генсека Черненко.

— Что-то я запутался, кто когда и кто за кем умер?

Полковник вздохнул.

— Мы с вами рассуждаем. Так?

— Да.

— Так вот, мы с вами видим, что процессы изменения строя идут с шестидесятых. Начаты они не нами, но изменения коснулись и структуры нашей службы, особенно финансирования, э-э-э, внешних структур. Финансирование всё больше стало проходить по внебюджетным фондам, размещённым за пределами СССР и контролируемым «операторами», которые никакой иной работы не совершают. Это укрепляет нашу службу и всё больше выводит её из под контроля партии, так как информационные потоки сходятся на нашем руководителе, минуя партийные структуры. Вы согласны?

— Так и есть. В этом цель перестройки нашей, э-э-э, службы. Вывести из под учета и контроля западными структурами наших сотрудников. Ну и, таким образом, усилить её. И что?

— А то, что усиление одной службы, приводит к ослаблению системы управления, которое от центрального комитета утекло в министерства, и на предприятия, а те, в свою очередь, пошли по пути наименьшего сопротивления и замкнулись на зарабатывании прибыли себе родимым, а не государству. Вот всё и развалилось. Я так думаю. Оно уже сейчас валится. Я упоминал про плот ипро то, что гребцов у нас очень много, а нормального «кормчего» нет. Так вот Юрий Владимирович, который хотел стать этим кормчим, проправит чуть больше года и скоропостижно скончается. У него ведь и сейчас почки больные. Но мне, почему-то, не верится в его естественную смерть. Тем более, что на его жизнь покушались. Э-э-э… Будут покушаться. Возможно.

Полковник замолчал, но Дроздов ждал продолжения.

— Понимаете, Юрий Иванович, я не верю в то, что наша служба разрушила СССР. Если так, то они должны были предусмотреть передачу власти. Тут что-то пошло не так.

— Думаю, что хотели, как лучше, а получилось, как всегда, — скривившись, проговорил Дроздов.

— Вот и я о том же, — вздохнул гость.

— Не пойму тогда, что вы предлагаете?

— Думаю, надо вычислить предателей и постараться не допустить поворота. У нас есть некоторые фамилии. Вот их и нужно взять на контроль. Чтобы, возможно, в нужный момент ликвидировать. А пока, надо наблюдать за процессами и выполнять нашу работу.