— Вижу я ваших. Они не скрываются.

— Не скрываются, — кивнул головой генерал. — Как идут дела по формированию банд-группы?

— Рок-группы, товарищ генерал, — укоризненно взглянув на него, сказал я.

— Да, какая разница? — махнул он рукой. — Всё равно, бандиты вы. Вы ещё хуже — диверсанты.

— Вот те здрасте! — всплеснул я руками. — Сами организовали, а сами отбаяриваетесь? Не-не-не… Я сидел бы сейчас в Париже и рисовал свои акварели, да музычку время от времени поигрывал, пластинки выпуская и денежку зарабатывая.

— Денюжку! — пробурчал генерал. — Всё бы тебе денюжку зарабатывать. Капиталист прямо какой-то. Ты где рос?

— А я же говорил. Тлетворное влияние того мира, в который превратили СССР ваши коллеги. Там сплошной капитализм. Да и мы тут к тому и идём, похоже. Нет? Я ошибаюсь?

— Ладно, не умничай, — вздохнул генерал. — Ещё не всё ясно. А ты, много будешь знать, скоро состаришься.

Я поперхнулся водой, закашлялся и вернул стакан на стол.

— Э-э… Это, что, намёк на моё здоровье?

— Поговорка это. Значит слушай. Действительно в кулуарах ходят слухи о создании подконтрольного управлению «И» неформальной организации, объединяющей такие банды как ваша, только взращённые на нашей, блять, земле. Таких, оказывается, тьма тьмущая. В каждой подворотне, в каждом доме культуры. Даже в сёлах и деревнях на палках играют самоструганных. Эта организация вроде как должна сдержать самых буйных. То есть, они сами себя, вроде как должны задушить.

— Херня это всё! — сказал я. — Они придушат конкурентов, а сами станут жирнее в три раза. Вы будете думать, что вы контролируете их, а они будут думать, что им всё сойдёт с рук и будут тоже давать подпольные антисоветские концерты. Как и те, которых этот ваш «Рок клуб» будет гнобить и не пущать.

— Ты даже название знаешь?

— Я даже имена фамилии и отчества знаю, если эта «неформальная организация» появится в восемьдесят первом году в «Питере». Но он нахрен не нужен, этот ваш «Рок клуб». Эти прикормленные вами твари станут кумирами в центре, а на периферии станут восприниматься, как боги. А потом будут хвалиться, что они, сука, боролись с коммунизмом. Этот ваш выкормыш Стас Намин, внук Микояна! Вырастет в ярого антисоветчика и будет гордиться этим. Не надо запрещать играть другим. У всех должны быть равные возможности. Не создавайте дефицит. Что у вас за манера, создавать во всём дефицит?

Генерал помолчал, потом сказал.

— Юрий Владимирович хочет с тобой встретиться.

У меня самопроизвольно распахнулся рот.

— Э-а-а… Это какой Юрий Владимирович? Ваш, что ли?

— Наш-наш, товарищ лейтенант.

— Да вы охренели! — просипел я и впился ртом в стакан с водой, активно стуча о стекло зубами.

Пока я пил и пил воду, генерал рассказал мне, что после четвёртого курса МФТИ и окончания военной кафедры, мне было присвоено звание лейтенанта бронетанковых войск и я был принят на службу в комитет государственной безопасности.

Мою подноготную вышестоящему начальству генерал вынужден был вскрыть, потому что… Потому, что так получилось. Спалился, мой генерал, короче. Как спалился, я тогда не знал, но погорел он, как говорится, на доверии. Однако за самоуправство его не наказали, а повысили и даже похвали.

— Так что ты, э-э-э, Пьер, не щимись. Юрий Владимирович в курсе всего и очень благодарен тебе. Он теперь на многое по другому смотрит. Ты был прав, они пытались маневрировать в том, что творила антипартийная группа. Их вычислили, показали Леониду Ильичу, и сейчас постепенно изводят. А за технологии обещал представить к государственной награде. Так, что готовь дырочку.

— Ага. Во лбу. Учёты у вас старые остались?

— Не-не. Пересмотрели. Нелегалов всех перевели на закрытый учёт. Даже старых. Перетасовали как колоду карт. Кого-то просто, как ты говоришь, от-фор-ма-тировали и законсервировали. И сделали это одномоментно.

— Брежнева перестали наркотой пичкать? — спросил я.

— Перестали-перестали. Врачей отстранили. Через Щёлокова Леониду Ильичу доложили.

— Что, и со Щёлоковым сговорились? — я почувствовал, как мои глаза вылазят из орбит.

— Сговорились, — вздохнул генерал. — Одно дело делаем.

— Да, ладно⁈ — опешил я. — Не уж-то поняли, что из-за вашего противостояния…

— Поняли-поняли, э-э-э, Евгений. Не заводись.

— Оху*ть! — прошептал я.

Я совсем не ожидал, что моя жизь так развернётся. Совсем. Где КГБ, и где я?

— Зачем мне служба в, э-э-э, КГБ? — спросил я. — И как это возможно? Без меня, мен женили? Так получается?

— А ты бы хотел проходить по учётам, как агент? Раз уж раскрылась наша авантюра, то лучше уж так. Не хочешь же ты пойти в армию танкистом?

— Я, вообще-то, французский подданный, — напомнил я. — У меня паспорт Французский.

— Напомнить, по чём у нас бьют, Женя? Перестань переливать из пустого в порожнее. Сам потом поймёшь, что так — лучше всего. Уже через три года получишь старлея, ещё через три — капитана, потом — майора…

— Ага! А потом — переворот и «американцы в городе».

— От Брежнева получено разрешение вести оперативную разработку политбюро. Помогла твоя информация о предателях внутри партийного аппарата. А про Огородника разрешено снять фильм. Как ты и говорил, дело решили показать Юлиану Семёнову, чтобы он написал сценарий. Мы не вмешивались в выбор сценариста. Так само складывается. Но пока процесс не пошёл.

— А по Калугину что-то сделали?

— По Калугину работают. По нему и по Яковлеву. Твоя справка о нём лежит в сейфе у Юрия Владимировича. Это у него настольная книга, он говорит. Как и все твои другие записки о будущем. Надо же… Я, наверное, книгу напишу с таким названием: «Записки о будущем». Фантастическую. Вот, уйду на пенсию и напишу. А про «Рок клуб»… Это ты зря. Есть мнение, что именно он снимет социальную напряжённость. Это местные партийные бонзы из всего создают дефицит, как ты правильно сказал. У них сущность такая — «заккукливать» ситуацию вокруг себя. Я читал записки и предложения сотрудника, закреплённого за музыкантами в Ленинграде. По команде Андропова, между прочим. Он сильно озабочен молодёжным движением. То хиппи, то фашисты, то, сейчас, рокеры. Есть предложения, поступившие с самого верха, начать управлять этим процессом. Партия пытается спихнуть проблему на «комитет», но это их работа. Есть мнение не заниматься музыкой, если нет идеологической диверсии. Если внутри движения нет агентов влияния зарубежных спецслужб. Поэтому, «комитет» не собирается создавать в Ленинграде ячейку капиталистического общества. Наоборот.

Я пожал плечами.

— Почему только в Ленинграде? Рок-клубы надо создать везде по Союзу. Понятно, что вы думаете, что в одном месте легче контролировать процесс, но нет. Наоборот. Если где-то разрешено играть рок, а везде запрещено, то обязательно возникнут «перегибы на местах». Пусть музыканты имеют возможность «высказаться». А ещё лучше — записаться.

— Вот это и скажешь Юрию Владимировичу при встрече. Собирайся.

— Так вечер уже. Почти ночь.

— Это нормальное для него время. Поехали.

Глаза Юрия Владимировича сквозь затемнённые стёкла очков как не странно не казались ни маленькими, как при близорукости, ни большими, как при дальнозоркости, и мне подумалось, что причина носки очков была иной, нежени плохое зрение. Видимо из-за затемнённых стёкол очков, в кабинете руководителя Комитета Государственной Безопасности было очень светло.

— Так вот ты какой, Евгений Семёнов, — оракул будущего, — безо всякой окраски в голосе проговорил Андропов. — Здравствуй. Молодец, что приехал.

Я удивился.

— А как иначе?

Андропов усмехнулся.

— Иначе? Иначе бывает, что не возвращаются. Сам ведь знаешь. Читаю твои предсказания каждое утро. Как это у тебя получается, видеть будущее?

Я покрутил головой.

— У меня нет ответа. Как и на то, что творится с моим телом.