Ичакоми ждала в своей пещере. Разговор занял не больше минуты. Она не задавала вопросов, просто быстро в нескольких словах объяснила все остальным женщинам, а затем и своим воинам. Все знали, что однажды наступит время уходить, поэтому подготовились заранее.

В течение нескольких минут мы поднялись и покинули пещеры, правда, не без сожаления. Они стали нашим домом — теплым, надежным, а разве человек может покинуть насиженные места без доли сожаления? Каждый раз он оставляет там, где жил, частичку себя. То же самое чувствовали и мы.

В последний раз оглядевшись вокруг, мы двинулись по узкой тропе. Если кто-то наблюдал за нами, то увидел, в каком направлении мы пошли. Но ждать больше не имело смысла.

— Ты грустный, — подходя, произнесла Ичакоми, пытаясь поймать мой взгляд.

Я пожал плечами:

— Хорошее было место. Теплое.

Кеокотаа шел впереди, за ним — начи, Ичакоми и я — замыкающий.

Идти становилось вся тяжелее. Местами тропа оказалась покрыта льдом, берег в некоторых местах обвалился. Я часто останавливался и смотрел назад — не идет ли кто-нибудь следом.

Снова становилось холодно. Приближалась ночь. Нужно было быстро найти убежище. Воздух стал другим. Я почувствовал, как будто кто-то холодным пальцем коснулся моей щеки.

Снег! Начался снегопад.

Кеокотаа не требовалось указаний. Он повернул людей в лес, и они быстро начали сооружать укрытие. Для этого выбрали несколько деревьев, росших близко друг к другу. Их сплетенные ветви создавали естественную защиту от снега. С помощью томагавков и ножей индейцы вырубили выемки и УЛОЖИЛИ в них жерди, от одного дерева к другому.

Пока трое из нас занимались строительством, остальные собирали ветки, чтобы уложить их в навес и по бокам. Дом наш достигал в длину около тридцати футов, конечно, он не был прямоугольным, а соответствовал расположению деревьев. К тому времени, как крыша была готова, снегопад усилился. Мы сделали крышу, покрыв ветви еловым лапником и кусками коры, и оставили в ней отверстия для дерьма. Поскольку работали все, то мы очень быстро справились с задачей и даже набрали дров. Вскоре костер горел и варилось мясо.

Валил густой снег, заметая наши следы. Проницательный следопыт, разгребая снег, все же смог бы найти вмерзшие в грязь отпечатки ног. Нам оставалось только надеяться, что среди врагов такого не найдется.

Осмотревшись, я убедился, какое удачное место для лагеря выбрал Кеокотаа. Наше убежище находилось в неожиданном удобном для защиты месте. За короткое время мы сделали его уютным и даже теплым — как только разгорелся костер.

Метель разгулялась вовсю. Найти нас теперь было практически невозможно.

Ичакоми снова подсела ко мне и завела беседу. Ее страшно интересовала жизнь английских женщин: как они ведут себя, как одеваются, чем занимаются.

Отец много рассказывал о театрах, поскольку Англия, где он вырос, сыграла большую роль в развитии театрального искусства и прославилась своими актерами. Он не увлекался травлей быков или медведей (одно из популярных развлечений в Англии), но обожал спектакли, и человек по имени Уилл Кемп был его любимцем. Я стал рассказывать Ичакоми о театрах, о том, как устраивали спектакли на постоялых дворах, когда труппы отправлялись на гастроли. Такие разговоры удерживали ее от вопросов обо мне, которые раздражали, вызывали беспокойство и заставляли задавать вопросы самому себе.

— А женщины? Женщины играли в пьесах?

— Нет, в Англии нет. Ходили слухи о том, что в Италии есть актрисы… В Англии роли женщин исполняли юноши.

Ичакоми сказала, что это глупо. Поразмыслив, я согласился с ней, но дело обстояло именно так.

Она засыпала меня вопросами, заставляя извлекать из недр памяти даже то, что я, казалось, забыл. Память хранит гораздо больше информации, чем мы предполагаем, и я начал размышлять над тем, что еще мог бы вспомнить.

А снег все шел и шел. Все давно спали, даже Кеокотаа. который, будучи по натуре человеком любознательным, очень хотел узнать побольше об Англии.

— А твой отец знаком с королем?

— Мой отец? Ну конечно нет! Короли не имеют ничего общего с йоменами, вот с рыцарями они немного общаются, да и то очень редко. По крайней мере, я так понимаю.

— Великое Солнце знает свой народ, знает каждого, — сказала Ичакоми. — У вашего короля есть Ни'квана?

— Кто-то в этом роде, канцлер или архиепископ, — замялся я, мне неприятно было обнаружить, что я представляю государственное устройство своей страны хуже, чем следовало бы.

— Ты говоришь о короле, но разве ты не упоминал, что в Англии правит королева?

— Королева Елизавета. Мой отец одобрял ее, хотя какое ей дело до его одобрения. Однако, по его словам, она была хорошая королева.

— Была?

— Да, королевы Елизаветы уже нет. Теперь там король. — Я сообщил это с некоторым оттенком удовлетворения. — На троне король Джеймс.

— Ты туда вернешься?

— Я не могу вернуться. Я там никогда не был. И к тому же здесь моя земля. Я остаюсь.

— Я рада.

Вот вам, пожалуйста, она снова перешла на личное.

— Пора спать, — выкрутился я. — Мне завтра идти на охоту.

Оказалось, что она совсем не расположена спать, о чем мне и заявила. Но я все же расстелил свои шкуры.

Весна в этом году обещала быть поздней.

Холод и снег загоняли мужчин в ловушки, заставляли их сидеть дома, рядом с женщинами. Не то чтобы мне не нравились женщины, вовсе нет, но я был не готов осесть в собственном доме и вечно торчать на одном месте. Кругом лежали неизведанные земли, и я так же, как и папа, мечтал о своих голубых горах, жаждал пройти по Сияющим горам до самых их пределов.

Последнее время Ичакоми перестала говорить о возвращении домой, хотя если бы она сейчас отправилась в путь, то сама стала бы Великим Солнцем. Я спросил, что она намерена делать, девушка замолчала, и пока она собиралась отвечать, я заснул — или притворился спящим?

Утром горы исчезли под покровом снега. Даже черные вершины утонули в господствующей белизне. Стояла чуткая тишина. Слышался скрип снега под мокасинами.

Дыхание вылетало у меня изо рта белым облачком. Внимательно оглядевшись вокруг, я не обнаружил ни врагов, ни зверей — только снег, лед и холод. Я сломал толстую ветку, раздался звук, подобный выстрелу из пистолета, потом сломал еще одну и бросил в голодный огонь, который вел отчаянную борьбу с холодом.

Вот она, моя земля — эти горы, этот лес, эти на время замолчавшие реки.

Вышел Кеокотаа и встал рядом со мной.

— Хорошо, — сказал он.

— Хорошо, — согласился я.

— Когда придет время травы, что ты будешь делать?

— Я пойду по горам тропами лося, оленя и медведя туда, где растут осины, к озерам, где отдыхает луна. Я найду истоки реки и напьюсь воды, вытекающей из-под скалы.

— Ты не лось, не олень и не медведь. Ты человек. Что ты будешь делать, когда у тебя начнут плохо сгибаться колени? Когда тебе не покажется мягким спать на земле? Когда холод поселится в твоих костях? Кто разделит с тобой жилище, когда упадет последний лист? — Между деревьями прошелся ветер. Хлопья снега соскользнули с еловых лап. — Как насчет Ичакоми? За таких женщин сражаются или их крадут.

— Она уйдет домой, к своему народу. Она может стать Великим Солнцем.

— Ха! И ты думаешь, что она вернется назад целой и невредимой? Ты надеешься, она минует коунджерос? Пауни? Оседжей? Какой-нибудь воин заберет ее в свой вигвам. Увидишь!

— И что из этого?

Его идея пришлась мне не по нутру, но я не хотел об этом даже думать.

— Ты говоришь с ней — она остается.

— Это невозможно.

Он пожал плечами:

— Я думаю, ты дурак. Такая женщина встречается один раз в жизни. Один раз! Я наблюдаю, как она ведет себя с тобой. Если ты скажешь, она разделит с тобой твой вигвам.

— Она интересуется нашими обычаями, как и ты. Я не интересую ее.

— Ха! — Пелена снега поднялась с одной из вершин и зависла на фоне серого неба, а затем медленно растаяла, как будто ее и не было. Подул ледяной ветер, замерзшие листья заскребли по жестким веткам. С деревьев посыпался снег, и я поежился. — Ты мой друг. Я говорю как друг. — На мгновение он замолчал, потом добавил: — У меня больше нет друзей.