Я говорю: «Мы бедные, простые люди, нас нетрудно и обмануть. Закон против нас. Давайте мы сами построим себе жизнь, сами выберем себе судей и сами напишем законы и все богатства себе возьмем. Каждый получит в собственность лошадей, баранов. Ячмень сеять будем. Что мы, бессловесные твари, рабы? Мы хотим быть уважаемыми людьми».

Много я говорил такого, а тут из толпы выходит мулла в зеленой чалме, а лицо у него платком обвязано — зубы болят. Потом уже все поняли, что кто-то нашептал Казиски, что мы потихоньку собираемся.

Очень ученый был мулла, он мне прямо по корану ответил. «Мечты, говорит, о будущем, как лучше жить — слепые и ненужные грезы. О них пророк сказал: „Грезы идут от дьявола“. Если кого-либо будут мучить эти грезы, пусть он плюнет налево, ищет у бога убежища против видения. Ты, говорит, говоришь об ужасе рабства, но сам пророк сказал: „Каждый из вас способен делать то, для чего он был сотворен“. Даже пророки неравны перед богом в своем достоинстве, а вы хотите сравнять всех людей. Умершие в битве перейдут в рай, а грешники, забывшие аллаха, падут в бездны ада и будут среди знойного ветра и кипящей воды. В тени от черного дыма не будет им ни прохлады, ни отрады. А вас, говорит, праведников, ожидают в раю неземные услады. Захотевший увидеть мучения своих неверных врагов сможет подойти к окну, в котором он увидит муки отверженных, и радость войдет при этом в его сердце. Такова участь тех, кто пойдет за знаменем пророка и наместников его. Покоритесь вере во имя бога милостивого и милосердного. Все это, говорит, написано в коране, и знающие подтвердят это». Некоторые кричали: «Правильно!», а я рассердился очень — я не люблю, когда мне перечат, — вскочил и говорю: «Зачем мне райская жизнь на небе после моей смерти? Ты дай мне райскую жизнь, пока я живу на земле! Посмотри: баи толстые от многих чаш кумыса, не один десяток баранов переварился у каждого в желудке, они сидят дома, ласкают жен и слушают манасчи, а нас, бедняков, послали на смерть. Эту войну придумали богатые, чтобы за них воевали бедные. Почему курбаши идут сзади всех, когда мы на крепость идем? Ведь они тоже попадут в рай, если их убьют? Отвечай!»

Мулла вынул маузер и закричал:

«Это большевик, ловите! Мы узнали, кто его подослал! Держите его!»

Пять человек побежали ловить, а другие сидят и насвой сосут, пройти им мешают. Я спрятался в толпе и кричу: «Горный кишлак заняли красные! Шайтан Максимов во главе десяти тысяч окружает нас! Не сегодня-завтра всех перебьет!» Мулла видит — дело плохо, побежал жаловаться курбаши. Темно уже было. Прискакал Тагай со своими басмачами, стали они ловить меня, а кого ловить, и сами не знают. Я им помогал ловить… — Кучак довольно засмеялся. — С того дня и пошло: что ни день — десятка два новых басмачей и разбегутся. Казиски приказал караулить и ночью никого из становища не выпускать. Выйдет кто-нибудь по нужде, а за ним вооруженный басмач из тех, что пришли с Тагаем или Казиски. Потом Чжао в крепости стал воду из камней добывать… — Это мы знаем! — крикнула Зейнеб. — Дальше, дело говори. — Мешать будешь — совсем не расскажу, — рассерженно сказал Кучак. — А крепость басмачам не сдается. Держится. Тагай два раза предсказывал её гибель, а я — наоборот. Ему перестали верить, мне они больше верят. А тут ещё воду кто-то отравил в крепости. Хотел узнать имя предателя, никто не знает. Говорят, дружок Тагая. Мне потом Саид сказал, что это Чжао сделал. Но зачем тогда Чжао было выдумывать воду из камней?

Осмелел я, опять собрал людей и говорю: «За кого воюете? В какую сторону смотрите? Убегайте — плохо будет!» Другой раз собрал. А на четвертый вечер басмачей видимо-невидимо собралось. Имам Балбак пришел. Зло меня взяло. Я стал горячий, как кипяток, думал — все равно умирать, наговорил ему много, и стали меня ловить. Днем у Максимова сижу, а ночью к басмачам хожу. А тут басмачи стали беспокоиться: разведчики у них исчезают. Оно и понятно. Какой заедет в ущелье, а отряд Максимова на что? «Пора!» — сказал однажды Максимов. Ночью он разделил свой отряд надвое и послал на гору, ближе к басмаческому становищу. Хитро придумал! Это было в пятницу. А утром, только что басмачи сделали намаз, вдруг слышат: «врр-ррр-ррр!.. — и все сильнее, как будто большая муха летит. Басмачи смотрят влево, смотрят вправо — ничего не видно. А Максимов мне говорит: „Это аэроплан. Садись на коня, бери бомбы, скачи к басмачам. Сам не бойся: это такая железная птица, она нам помогает“.

Сел я на коня, скачу, а из-за горы птица летит, большая-большая, и «врр-ррр-ррр» кричит. Испугался я, конь несет — тоже испугался, а птица все ниже, ниже… Басмачи не заметили меня, на небо смотрят, а я ворвался в середину табора, кричу: «Ангел смерти прилетел! Спасайтесь, бегите, кто жить хочет!..» Бросились басмачи бежать. Я никогда не видел, чтобы люди так бегали, а Казиски кричит: «Не бойтесь, это аэроплан, стреляйте!» Куда там! Винтовки побросали, бегут в горы. А тут Максимов начал наступать со своим отрядом. Басмачи окружены — некуда деться. Начали все сдаваться в плен…

Потом Максимов говорил, что я очень умный. «Если бы не ты, — сказал он, — мы бы погибли. Ты великий человек, Кучак…» — Положим, он этого не говорил, — сказал Муса. — Ну, правда, не говорил, — быстро согласился Кучак. — А ты сам хорош — у нас в Мин-Архаре был, а ещё просишь проводника… — Потом спорить будешь, — сказал Абдулло-Джон. — Продолжай дальше, что было.

— Басмачи бегут, — продолжал рассказ Кучак. — А когда аэроплан по земле побежал и остановился, оттуда вылез Джура. — Какой Джура? — громко крикнула Зейнеб. — Какой Джура, говори скорее!

— Что ты торопишься? «Какой Джура»! Наш Джура. — Так почему ты мне сразу не сказал, что Джура жив? Все о себе… А Джура…

От волнения Зейнеб не могла вымолвить ни слова. Ком невыплаканных слез стоял в горле, и в ушах звенело. Значит, старуха Курляуш наврала. Джура жив. И здесь! О судьба! А может быть, Джуру убили в схватке?

— Джура жив? — Зейнеб подбежала и обеими руками повернула голову Кучака к себе, чтобы видеть его глаза.

— Конечно, жив! Джура жив! Ты что? — Кучак с трудом освободил голову, но Зейнеб села напротив и все время смотрела в глаза Кучаку.

— Я говорю, — аэроплан на земле сел, из него вылезли Джура, Тэке… Из крепости Козубай бежит, наши друзья бегут. Тэке визжит, на Джуру прыгает. Джура обнимает Козубая. Я русского обнимаю. Все обнимаются, потом пулеметы на лошадей — и за басмачами. Джура сразу вскочил на коня. С ним вместе отправились Саид, Чжао и ещё много людей. В тот же день приехало много-много кизил-аскеров. У всех красные звезды на шапках, все на лошадях, у всех одинаковые лошади, одинаковые седла. Они, когда Максимов послал письмо, не могли прибыть сразу, потому что перевалы завалило снегом и несколько дней прочищали путь. Ночью пришел ещё отряд. А потом все пошли добивать басмачей. Теперь везде будут кизил-аскеры. Нам там делать больше нечего. Максимов говорит: «Ты, Кучак, великий человек, если бы не ты…»

— Ну вот, опять за свое! — сказала Биби. — Ты правду говори. Это интереснее.

— А ты молчи, маленькая еще! Старших слушай, умных. Меня Максимов… Ну ладно уж! Теперь пограничники добивают басмачей возле границы, а я с Мусой взял прибывших сарыкольских комсомольцев, джигитов и прямо через Биллянд-Киик к вам. Вот как я басмачей кончил. «Ты людей знаешь, дороги знаешь, — сказал мне Максимов. — Действуй!» А Козубай мне руку пожал и говорит: «Ты, Кучак, — герой!» Вот: сам Козубай мне сказал, что я герой! И это уже правда! Потом убитых бойцов похоронили. Начальники слово говорили, и я говорил. Тагай скрылся в горах. Имам Балбак — тоже. Надо быть настороже. Как говорит пословица: вода спит, а враг — нет.

Пастушья звезда стояла высоко над горой. Ничто не нарушало безмолвия памирской ночи, и даже, казалось, застыл сам воздух. Затаились птицы, задремали звери, а высоко-высоко в небе дрожали и искрились звезды, посылая на землю скупой, призрачный свет. И только беспокойные люди, не давая отдыха ни себе, ни лошадям, двигались цепочкой по гребню горы все вперед и вперед. Тихо шел отряд. Скрипела галька под копытами, да изредка раздавался испуганный храп коня, почуявшего зверя. Измученные лошади шатались от усталости и спотыкались даже о небольшие камни. Уже несколько дней Джура и его спутники преследовали по пятам Тагая.