— Где нашли? — настойчиво спрашивала Зейнеб. Она понимала, что от неё что-то скрывают.

— Ешьте плов, он стынет. Берите, берите! — приглашал Кучак, и голос его дрожал и срывался от волнения.

Джура взял рукой горсть горячего жирного плова и, сжав в пальцах, чтобы рис не рассыпался, бросил его в рот. — Хороший плов! — похвалил он и облизал пальцы. Плов был действительно вкусный, но Кучак ел плохо: он боялся за судьбу найденного золота. Если Зейнеб узнает о золоте, она расскажет аксакалу, и он заберет себе все богатства. На дне блюда обнажились изображения людей и зверей. — Смотрите: вот медведь, лисица! — весело говорила Зейнеб, показывая пальцем.

После плова пили чай.

— Слушай, Кучак, — сказал Джура, — Зейнеб рассказала мне, что после того, как из кишлака уехали большевики, туда из Кашгарии приезжал Тагай. Аксакал должен Тагаю золото ещё с прошлого года, и Тагай грозил, что он осенью опять приедет и заберет горностаевый тулуп аксакала и всех девушек. Он все расспрашивал, где красные джигиты и сколько их. Хотел узнать, где мы…

— Аксакал хочет, чтобы ты, Кучак, женился, — сказала Зейнеб. — Он говорит, что уже прошел год, как умерла твоя жена, и нехорошо мужчине быть неженатым. Он говорил еще, что и Джура должен жениться на его внучке Биби. А мне… — тут голос Зейнеб дрогнул, — мне аксакал велел готовиться стать женой Тагая. За меня Тагай даст аксакалу пять кутасов, десять коз и простит, что мы его не приютили зимой. Жаль, что все это я узнала после отъезда красных джигитов из рода большевиков. Они бы помешали всему этому, я уверена. Они говорили нам, что приедут в будущем году. А ещё они говорили, что в других кишлаках… кишлаков, оказывается так много!.. в других кишлаках больше нет аксакалов. — Как — нет аксакалов? — удивленно спросил Кучак. — А кто приносит жертвы духам?

— Ивашко сказал: духов никаких нет, — тихо сказала Зейнеб, — и аксакалы это знают.

— Не говори глупостей! — сказал Кучак сердито. — Как это нет духов?… Молчи!..

— А девушки Сет и Зара, — продолжала Зейнеб, немного смутившись, — вышли замуж за караванщиков из Дараут-Кургана… Тагай ещё говорил, что у него много лавок в Кашгаре и что я каждый день буду есть пшеничные лепешки и плов. Он прислал в подарок мне кольцо. — И она показала золотое колечко с бирюзой. Джура со злостью вырвал кольцо и швырнул его в костер. Зейнеб заплакала и, схватив полено, начала рыться в догорающих углях.

На другой день с утра Джура, Кучак и Зейнеб отправились к Сауксаю. Они несли на плечах полные курджумы вяленого мяса. Впереди бежали Тэке и Одноухая.

Зейнеб все время пыталась узнать, откуда у охотников серебряное блюдо и золотая цепочка. Кучак всячески стремился отвлечь её рассказами о чудесных, необычайных местах, попадавшихся им по дороге.

— О-о-о, Зейнеб, посмотри влево, глянь на гору! — кричал Кучак так, будто Зейнеб шла на другом склоне горы. — О-о-о, Зейнеб, смотри туда не моргая, и ты увидишь отверстие в вершине горы, откуда сверкает огненный глаз дракона. Смотри же! А ты говорила, духов нет!

— Да, сверкает, — говорила Зейнеб, пораженная странными красноватыми отблесками, время от времени появлявшимися в черной пещере на горе.

— О-о-о, Зейнеб, смотри направо, вон туда, где черные и синие камни! Видишь серую гору? Так вот, должен родиться такой батыр, который сможет взвесить всю землю, и эта гора будет служить вместо гири, как золотник.

— Ты все знаешь, Кучак, — насмешливо заметил Джура. — Скажи же: куда деваются старые луны, когда рождаются новые? — О, их разбивают на куски и из осколков делают новые звезды, — не задумываясь, ответил Кучак.

— А-а-а!.. — закричала Зейнеб, не находя слов, чтобы выразить свой восторг перед всеведением Кучака.

Джура не нашелся что сказать и нахмурился.

Разговаривая, они вышли на берег Сауксая. На другом берегу толпились женщины и подростки, пришедшие из кишлака. Они размахивали руками и что-то кричали, но шум реки заглушал их крики.

Джура думал о том, что мяса много и переправлять его через реку придется не одну ночь, так как днем тают снега. Год назад женщины приходили вместе с аксакалом. Джура посоветовал ему перебросить ремень через теснину, с одного берега Сауксая на другой, и так переправить мясо. Аксакал, не терпевший никаких новшеств, рассердился, назвал это мальчишескими бреднями и настоял, чтобы делалось по-старому. В этом году аксакала нет. Почему бы не попробовать?

До глубокой ночи они носили мясо из своей пещеры на берег, а Зейнеб сторожила его. Ночью, дождавшись, когда талая вода пошла на убыль, Кучак взвалил на плечи курджум с мясом и, понукаемый Джурой, отправился на другую сторону. Воды в реке было много, и Кучак переправлялся очень долго. Женщины окружили его, взяли курджум, сварили мясо и всю ночь рассказывали о приезде каравана от большевиков.

Джура, не дождавшись восхода солнца, направился к скале Черный Ворон. Там берега реки сближались, образуя теснину. По ту сторону реки за Кучаком шла толпа женщин и подростков, а Джуру на этой стороне сопровождала Зейнеб.

Привязав камень на конец ременного каната, Джура раскрутил его над головой и бросил на другой берег реки. Кучак поймал и обвязал канат вокруг большого камня; то же сделал Джура со своим концом. Женщины, ещё ночью услышав от Кучака, что мясо будет переправляться на ремне, недоверчиво посмеивались. На ремень Джура надел свободно двигавшуюся петлю и к ней привесил курджум. К курджуму он за середину привязал аркан, один конец которого также перебросил Кучаку. Положив в курджум мясо, он крикнул: «Тащи!» — и сделал знак рукой. С противоположного берега донесся смех подростков. Кучак неуверенно дергал за аркан. Курджум качался, но не двигался.

Джура стоял, широко расставив ноги и сжав от волнения кулаки. Он знал: если его затея не удастся, над ним будут всю жизнь издеваться и непременно придумают ему обидное прозвище. Кучак дернул аркан, и курджум закачался в петле. Ремни размякли под действием брызг, и канат медленно опускался к реке, провисая под тяжестью мяса все ниже и ниже. Кучак растерялся и перестал тащить. — Пропало мясо! — кричали женщины.

— Тащи, тащи! — звонким голосом закричала Зейнеб, вскочила на камень, нависший над обрывом, и нетерпеливо затопала ногами. Вдруг она покачнулась и, взмахнув руками, упала в реку. Женщины завизжали от ужаса, а перепуганный Кучак неожиданно для себя легко потащил к себе курджум.

Молодой изобретатель этого не видел. Он прыгал по скользким прибрежным камням, стараясь не упустить из виду красное платье Зейнеб, мелькавшее в водоворотах Сауксая.

Девушку швырнуло о камень, и на мгновение она поднялась над водой. Этого было достаточно, чтобы аркан метнулся к ней и обвил её за плечи. Джура изо всех сил уперся ногами, удерживая Зейнеб на месте, и закрепил аркан среди валунов. Девушка сидела, прижатая течением к большому камню, оглушенная и задыхающаяся от пены, бьющей ей в лицо.

Позже, когда спала вода, Джура перетащил Зейнеб на берег. Помог ей сбросить мокрое рваное платье, закутал в свой меховой халат и понес к стоянке. Она была так слаба и беззащитна, что он невольно прижал её к своей груди.

Всю ночь Джура не спал и поддерживал костер, возле которого спала Зейнеб. Он смотрел на её черные кудрявые волосы, на сомкнутые веки с длинными дрожащими ресницами, на руки, гладкие и округлые… Он думал об этой красивой, резвой и жизнерадостной девушке и не отвечал на вопросы Кучака, перебравшегося с того берега.

Зейнеб проснулась как ни в чем не бывало. Она шутила и смеялась.

Развеселившийся Кучак показывал, как Джура прыгал по береговым камням, догоняя Зейнеб. Только Джура был суров и молчалив.

— А меня ты как переправишь? — спросила Зейнеб, когда все мясо было уже на другом берегу.

Джура нахмурился:

— Зачем тебе уходить? Ты нам ещё не постирала, а говорила, что аксакал велел выстирать все наше белье.

— Мы бы и сами управились, — возразил Кучак. Зейнеб задумалась. Она была самой красивой девушкой в кишлаке. Старухи, собираясь в бесконечные зимние вечера, прочили её за Джуру, но сам Джура об этом не говорил…