Саид взял все деньги у Кучака. Они впервые за несколько дней хорошо поели. Саид хвалил Кучака.

Поздно вечером хозяин пришел к ним в общежитие — тесную юрту — и расспросил о месте, где Кучак работал. Кучак охотно рассказал. Кучак развеселился. В кибитке раздался собачий лай. Все вскочили.

Кучак кричал: «Прочь, прочь!» — толкал ногами в темноте визжавшую собаку и наконец со смехом схватил Саида за ногу, и тот чуть не упал.

Саид удивился искусству Кучака подражать голосам животных, но ещё больше его удивила и насторожила скрытность Кучака. Ведь Кучак не раз и прежде «гонял собак», не давал Саиду спать ночью. Значит, Кучак к тому же и мстителен, и совсем не так уж прост, как казалось Саиду.

На другой день Саид усердно помогал Кучаку и поднимал курджум с мокрой глиной из дыры глубиной больше чем в человеческий рост. Там, на дне, работал Кучак. Хозяин стоял рядом и наблюдал. Все рабочие из общежития Кучака начали работать рядом. За неделю Кучак и Саид много заработали. Хозяин объявил эту дыру своей старой разработкой, выплатил им половину заработка и запретил добывать в этом месте.

Саид кричал и ругался, но это не изменило решения хозяина. Саид объявил, что умножит заработанные деньги, пошел играть в кости и все проиграл. Он пришел ночью, растолкал сонного Кучака и уговорил его снова идти в яму, где им хозяин запретил работать, и попытаться до утра намыть золота и продать его на стороне. Кучак неохотно повиновался. Они пошли, но утром явился хозяин и прогнал их.

Через несколько дней Кучак опять нашел богатое место. Все было бы хорошо, если бы не ежедневная игра Саида в кости с проезжающими. В один из дней во время игры в кости люди Кипчакбая схватили Саида.

Попался бы и Кучак, если бы не его способность лазать по горным крутизнам. С перепугу Кучак полез на такую кручу, что его преследователи не осмелились следовать за ним.

Взобравшись на горную кручу, Кучак оглянулся назад и увидел внизу толпу и всадников. Он посмотрел вперед и увидел дымящиеся склоны гор. Это пастухи пустили пламя по сухой, прошлогодней траве, очищая путь молодой зелени.

В долине, открытой всем ветрам и всем взорам, Кучак чувствовал себя беззащитным. Другое дело в горах: здесь Кучак был как дома…

Целый месяц Кучак скитался в горах, питался у гостеприимных пастухов и все же решил возвращаться прежней дорогой по краю пустыни, так как другой он не знал, а спрашивать боялся. Кучак шел по ночам и, если приближался всадник, он ложился на землю. Дорога была отмечена путевыми знаками. Между постоялыми дворами, лянгарами, стояло по десять потоев — усеченных глиняных пирамид; между этими башенками высотой в тридцать локтей были расставлены огромные плетенки с песком, расположенные в ста пятидесяти шагах друг от друга. Заблудиться было трудно. По дороге Кучак ловил силками голубей. Тысячи их жили в склепах — мазарах, построенных в честь святых. Потом Кучак пристал к каравану, играл на дутаре, принадлежавшем одному из караванщиков, пел, стерег верблюдов, дошел с караваном почти до Яркенда.

На последней стоянке перед городом Кучак увидел верблюдов, груженных известью, и узнал от караванщиков, что для работы на каменоломне, возле которой жгли известь, требуются работники. Это было недалеко, и Кучак, боясь заходить в город, пошел туда. Он увидел невысокие горы, каменоломню и три печи в земле, у обрыва. Белая пыль покрывала все вокруг. Кучака приняли на работу. Кучак работал изо всех сил, поднося камни к печи, а когда сел отдохнуть, крикливый надсмотрщик опять послал его за камнями. Кучак работал до захода солнца, и только после вечерней молитвы ему дали немного мучной болтушки и небольшую ячменную лепешку. — Но я голоден! Дайте еще! — требовал Кучак. Надсмотрщик, рослый дунган с грубыми, резкими чертами лица, молча смерил его суровым взглядом и покачал головой. — Тогда я не буду работать. Я не могу так много работать, если так мало еды… Где вы берете силы работать при такой еде? — спросил Кучак рабочих.

— А где лучше? — пожимая плечами, отвечали ему. Кучак познакомился с честными и простыми людьми. Они жили в постоянной нужде и питались мучной болтушкой или горстью риса. Одни безропотно трудились из последних сил и терпеливо сносили ругань и побои. Но были и непримиримые. Эти громко роптали и громко требовали. Их обычно скоро прогоняли с работы или отдавали полиции. Кучак особенно запомнил одного молодого китайца, подбивавшего всех прекратить работу, пока не увеличат плату. Этот китаец Ли говорил о том, что в соседнем с ними Советском Союзе рабочие давно уже стали хозяевами и прогнали кровососов. Он говорил о Сунь Ят-сене — защитнике трудящихся. Кучак громогласно повторял слова Ли. Кучак тоже хотел получать больше и питаться лучше. Он тоже возненавидел хозяина.

Кучак даже переложил слова Ли на песню и пел её. — Ты что же, подговариваешь рабочих объявить забастовку? — однажды спросил Кучака надсмотрщик.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь? Твой взгляд гневен, и ты сердишься на меня. Я же говорил только о том, что нас надо лучше кормить. Работа очень тяжелая. От этой белой пыли, едкой, как перец, глаза сами плачут, а кашель разрывает грудь. Если меня не будут лучше кормить, я умру.

— Уходи или умирай, а наш хозяин не увеличит плату, — угрюмо сказал надсмотрщик. — Все требуют от нашего хозяина денег: и рабочие, и хозяин горы — за камни известняка, и хозяин топлива, и хозяин каравана — за перевозку.

— Кто это выдумал брать за камни деньги?! — воскликнул Кучак. — Этого быть не может! За камни?! — снова воскликнул он. — А ты не врешь? Зачем ты обманываешь бедного киргиза?… Нет, нет, меня не проведешь!

Надсмотрщик был удивлен наивностью Кучака. А Кучак, гордясь своей осведомленностью, поучал надсмотрщика:

— Если вы платите хозяину горы за камни, то он вас просто околдовал. В моем кишлаке горы в сто раз больше и богаче. Есть там и камни, которые горят, есть и соль, и золотой песок. Надо — бери сколько хочешь, и все бесплатно. Я не вру!

— Это где же так? — спросил надсмотрщик и, узнав, что это «у нас» на Памире, задал такую взбучку «красному агитатору», что Кучак еле унес ноги.

Кучак шел на север.

«Как странно устроен мир! — удивлялся Кучак. — Честные люди бедствуют, а богачи не имеют ни стыда, ни совести». В предместье города, где останавливалось много верблюдов и лошадей, он, как и другие, пробовал собирать навоз и торговать им. Но и здесь ему не повезло. Его прогоняли собственники домов, подбиравшие навоз для своих садов, а на улицах опережали мальчишки. Удобрение ценилось очень дорого, и за человеком, пошедшим по своей нужде, сразу следовал мальчишка-сборщик… Получая гроши от скупщика удобрений, Кучак покупал зерна кукурузы и проса и ел их сырыми.

Как-то он попробовал попросить милостыню. Ему подали раз-другой. В этот день Кучак впервые за долгое время наелся досыта и на другой день ещё затемно вышел просить на базар. Неожиданно его окружили нищие и побили. От них Кучак узнал, что улицы и кварталы распределены между общинами нищих и никто не имеет права просить без разрешения старшины нищих Чера, которому каждый должен отдавать две трети милостыни и выполнять все его поручения. Нищие окружили Кучака плотным кольцом и повели его к Черу. Злобный старикашка Чер сидел в чайхане. Узнав, в чем дело, он долго ругал Кучака, приказал обыскать его и отобрать последние медяки. Кучака пугал пытливый взгляд маленьких хитрых глазок Чера. Кучак уже научился не доверять людям и поскорее выскользнул за дверь.

И потянулись длинной чередой голодные и сытые дни. И голодных дней было больше. Ой, как их было много, и они походили один на другой, как близнецы. И чего только не перепробовал Кучак, чтобы добывать пропитание! Он вставал с мыслью о еде и ложился спать с той же мыслью. По бедности и чтобы избежать любопытных взглядов в чайхане, Кучак спал под открытым небом. Велико же было недоумение, а затем и негодование Кучака, когда собственник земли потребовал с него налог «канум пулу» за спанье под открытым небом. Громко кляня собственника за жадность, Кучак удалился в твердой уверенности, что бедняк не поступил бы так. Вот тогда-то Кучака и осенила удивительная догадка. В этой стране земельных собственников не существовало одинаковой справедливости для всех, было как бы две правды: правда имущих и правда неимущих, правда сытых богачей и правда голодных бедняков.