На теле Зейнеб выступала кровь, но девушка молчала. — Она ходит в рваном платье, на ногах у неё струпья. Никакой мужчина не полюбит такую женщину, — говорили между собой жены Тагая.

— Она немного сумасшедшая, — сказала о ней Курляуш. Нельзя было узнать жизнерадостную и порывистую Зейнеб в этой женщине с мертвенным взглядом.

— Ты завороженная, — говорила ей Курляуш. — Они изведут тебя, горемычная!

Но Зейнеб молчала. Ей все было безразлично. Еще зимой она начала кашлять, теперь же, весной, она часто не могла заснуть по ночам от приступов удушья.

— Перестань, ты мешаешь нам спать! — кричали жены. — Иди во двор!

Ночи стояли морозные, но Зейнеб уходила во двор. Однажды, когда она, прислонившись плечом к дереву, кашляла особенно сильно, к ней подошел ночной сторож.

— Я знаю, — сказал он, — ты умрешь. Однажды мой сын привел с высоких гор яка. Як начал кашлять и подох. Мы его разрезали. У него было легких больше, чем надо для долин, и лишние легкие сгнили. Вот и у тебя лишние легкие гниют. Смотри, ты выплюнула кровь. — И старик ткнул палкой в пятно, темневшее при свете луны. — Я не могу спать! — жаловалась Мими-ханум. — Пусть черномазая спит в сарае и делает грязную работу. Она так ослабела, что роняет из рук чашки и тарелки.

Зейнеб больше не прислуживала Мими-ханум. Она плела арканы и вспоминала, как Джура ловко закидывал аркан. Она меньше кашляла, багровые пятна с её щек исчезли. Думать о прошлом было её единственным утешением. Она выделывала жеребячьи шкуры, вымачивала их в квашеном молоке, смазывала бараньим салом, коптила и выминала руками. Она живо представляла себе, как бы выглядел Джура, если бы надел костюм из крашеных шкур, сделанный её руками. По вечерам Курляуш рассказывала ей различные забавные истории.

Однажды к женам Тагая пришли две гостьи. За одной из них бежала небольшая собака, похожая на снежный ком. А другая гостья несла на руках маленькую, все время дрожавшую собачонку с большими слезящимися глазами.

— А-а!.. — радостно закричали в один голос жены Тагая, лежа на подушках возле водоема. — Стол! Эй, там, принесите стол — мы будем обедать.

Зейнеб принесла стол и тарелки.

Толстая коричневая моська Мими-ханум обнюхала шпица и подошла было к дрожащей собачонке, но та подняла такой лай, что гостья снова взяла собачонку на руки.

— Еще тарелку, для шпица!

В отдалении послышался шум. Вскоре донеслись гневные крики, улюлюканье, свист. Все насторожились. Раздался выстрел, и спустя несколько мгновений на дорожку выбежал большой черный пес с белой меткой на груди. Он тяжело дышал: с большого красного языка капала слюна.

— Бешеный! — испуганно вскрикнула Мими-ханум и бросилась к дому.

За ней побежали гостьи. По дороге Мими-ханум упала. Курляуш втащила хозяйку в комнату.

Крошечная собачка осталась на столе, а шпиц, побежавший было за женщинами, заворчал и медленно возвратился к тарелке. Зейнеб, все время пристально смотревшая на черного пса, вдруг закричала:

— Тэке!

Пес вздрогнул, поднял уши и беззвучно оскалился. — Тэке! Тэке! — звала Зейнеб.

«Ну конечно, Тэке! — думала она. — Разве может быть у другой собаки такая белая метка на груди?»

Тэке подбежал к столу. Избалованные всегдашней защитой людей, комнатные собаки не испугались. Шпиц залаял, а моська зарычала. Тэке отбросил моську в сторону, и она беспомощно завизжала. — Пошел! Пошел! — злобно кричала Мими-ханум, но Тэке в ответ грозно ворчал, показывая огромные белые клыки. — Эй, Зейнеб, что же ты смотришь? Гони его вон!

Но Зейнеб не слыхала этих криков. Она смотрела на собаку и восторженно шептала: «Тэке! Тэке!» О, она теперь была уверена, что Джура жив, и не только жив, но где-то близко.

Жареная курица хрустела в зубах у Тэке.

Прибежал сторож с ружьем, и Тэке молниеносно скрылся через ограду.

— Ах, ты!.. — закричала Мими-ханум, подходя к Зейнеб, и замахнулась на неё кулаком.

Зейнеб, не обращая на неё внимания, потянулась и сладко зевнула. Зейнеб казалось, что она проспала много-много времени и только сейчас проснулась.

— Ай-ай! — испуганно крикнула жена Тагая. — Черномазая потягивается! Не смей при мне, не смей! — Мими-ханум, причитая на ходу, бросилась в дом.

— Чего она испугалась? — спросила Зейнеб.

— Ты что, слепая, что ли? — ответила Курляуш. — Ты прожила несколько месяцев в доме, а не знаешь, что она всего боится. Ты потянулась при ней, а ей кажется, что ты передашь ей свое горе. Зейнеб звонко и весело расхохоталась. Курляуш от неожиданности попятилась: впервые она услышала, как Зейнеб смеется. Зейнеб, широко раскрыв глаза, оглядывалась вокруг. Весенний ветер освежал лицо. Ей казалось, что деревья со всех сторон приветливо кивают ей ветвями. Зейнеб несколько раз глубоко вздохнула и пошла в сад.

— Куда ты, сумасшедшая! Туда нельзя: там мужская половина! — испуганно крикнула ей вдогонку Курляуш.

Но Зейнеб исчезла за колючими кустами роз.

Там на мгновение она остановилась; на невысоких шестах сидели ловчие птицы. Зейнеб заметила, что каждая птица прикована тонкой цепочкой к шесту. Она вспомнила орлов, паривших в памирских горах. Зейнеб поняла, что эти два беркута и два белых сокола принадлежат Тагаю и он с ними охотится. Она решительно подошла к птицам и быстро освободила их. Птицы сидели неподвижно. Кто-то шел по саду.

Она подхватила сокола на руки и изо всех сил подбросила вверх. Он взмахнул крыльями, чтобы не упасть, и, задевая листву, взлетел вверх. Зейнеб быстро подбросила второго сокола, а за ними, расправив крылья, взлетели беркуты.

— Ай-ай-ай! Что ты делаешь? — услышала Зейнеб испуганный мужской голос.

Зейнеб обернулась к говорившему. Это был молодой узбек, сокольничий Тагая. Подняв лицо кверху и схватившись обеими руками за голову, сокольничий с ужасом следил за полетом птиц. Засвистев, он выхватил из-за пазухи голубиные крылья и быстро влез на дерево. Оттуда он свистал и манил голубиными крыльями ловчих птиц. Зейнеб, улыбаясь, провожала птиц глазами, пока они не исчезли из виду. Потом легкими шагами она направилась в женскую половину. Там вторая жена Тагая качалась на качелях и грызла орехи. Увидев Зейнеб, она хихикнула. Вот попадет черномазой от Мими-ханум!

Зейнеб сразу же заметила на руке у неё свой браслет с желтым камнем.

— Отдай мой браслет! — сказала Зейнеб, протянув вперед руку. Жена Тагая передернула плечиками и так посмотрела на Зейнеб, как будто впервые увидела её, а потом презрительно захихикала. Зейнеб, не говоря ни слова, схватила её за левую руку, на которой был браслет, и, не обращая внимания на испуганный визг Змейки, сорвала браслет и надела себе на правую руку. Жена Тагая спрыгнула с качелей и, испуская вопли, умчалась в дом.

— Ты что это, а? — раздался сердитый крик Мими-ханум. Она выбежала в сад и замахнулась на Зейнеб нагайкой. Зейнеб презрительно фыркнула и, заметив парадные туфли Тагая, стоявшие на самом видном месте у порога отшвырнула их ударом ноги в угол.

Мими-ханум в ужасе закричала:

— Ты сумасшедшая! Разве может мусульманка так вести себя? Ведь это часть тела Тагая!

Она схватила туфли, вытерла их и поставила возле себя. Прибежала запыхавшаяся Курляуш. Зейнеб прошла в сад, под деревья, где варился суп. Выбрав из котла лучшие куски баранины, она с аппетитом принялась за еду на глазах у трех перепуганных женщин.

Зейнеб ничего не желала больше делать для жен Тагая и с утра наряжалась в их новые платья. Однажды утром Зейнеб запела. Голос у неё был звонкий и сильный; за эти несколько дней она очень похорошела. Жены перепугались, что девчонка может стать первой женой. Они обратились к Курляуш и, предложив ей огромные деньги, попросили её помочь им избавиться от Зейнеб. Курляуш согласилась. Прежде всего она посоветовала женам не спорить с Зейнеб, которая, как клялась Курляуш, сошла с ума, может всех убить и поджечь дом. Перепуганные женщины оставили Зейнеб в покое, и она делала что хотела.

Однажды утром Курляуш сказала: