II

В летнюю ночь к этому имению имама прискакала на лошадях группа людей. Человек, бывший впереди, приказал спутникам ждать его у глиняного забора и подъехал к воротам один. Там он отыскал кнопку, расположенную на высоте человеческого роста, и трижды нажал её пальцем.

— Кто здесь? — послышался тихий голос из за двери.

— Искатель истины, — ответил прибывший.

— Мир искателям! — донеслось из за двери.

— Никто не изменит судьбы, предначертанной аллахом.

— Люби свою веру… — начал голос за стеной.

— …но не осуждай другие! — поспешно добавил прибывший. Ворота распахнулись, пропуская гостя, и тотчас же закрылись.

Молчаливые слуги приняли лошадь.

— Это вы, господин Тагай? — спросил его кто то, вышедший ему навстречу.

— Я! — ответил Тагай, сбрасывая чалму.

— Пойдемте, имам вас ждет.

Они прошли под деревьями.

Открылась дверь внутреннего дворца. Тагай очутился в просторной комнате, устланной коврами. Курбаши пришлось немного подождать, прежде чем его провели в кабинет имама. Тагай знал эту комнату с большим письменным столом и книжными шкафами у стен.

Имам Балбак крепко пожал ему руку и жестом показал на диван. Гость почтительно сел на край.

Имам Балбак произнес:

— О военной экспедиции разговор будет позже. Многие уже собрались, но кое кого ещё нет. Теперь же объясните мне следующее: может ли человек, облеченный моим величайшим доверием, — вы понимаете, что это значит? — человек, который возглавит освобожденный от большевиков Туркестан, человек, который за свои заслуги в деле борьбы с большевиками утвержден худжентом — наместником Ага хана на Памире…

— Я утвержден худжентом? — обрадовался Тагай.

— Я спрашиваю, как такой человек, являющийся, кроме того, и командующим нашими отрядами вторжения, мог, забыв дела, увлечься до такой степени, что привез к себе в дом девчонку с Советского Памира и, самое главное, не смог помешать её побегу?

— Я не думал… — начал Тагай.

— Надо всегда думать! — яростным шепотом прервал его имам Балбак. — Она слишком много видела и узнала у вас в доме, в частности от вашей прислуги Курляуш… Я не знаю, что Зейнеб сказала советским пограничникам. Пограничные разъезды усилены. В Алайской долине снуют отряды киргизского кавалерийского дивизиона.

— Она ничего особенного не могла ни видеть, ни слышать.

— Глупая беспечность! Курляуш многое показала…

— Значит, исчезнувшая Курляуш…

— …многое рассказала моим людям на допросе. Курляуш знает о готовящемся вторжении, об английском оружии и прочем…

— В связи с вторжением Ибрагим бека на Советский Памир о наших сборах говорят даже на базаре.

— Это ваши люди все выбалтывают! — сердито сказал имам Балбак. — Мы кое кого задержали. Ваша беспечность с Чжао и… как его… с памирским большевиком непростительна. Вы ведь знали, что Зейнеб хотела их освободить?

— Кипчакбай… — начал было Тагай.

— Он уже имел со мной беседу. Курляуш рассказала со слов своего племянника Саида, как наши враги ловко провели Кипчакбая.

— Я сам допытаюсь у нее! — закричал взбешенный Тагай.

— Она умерла, — сказал имам Балбак. — И если бы не мои люди, мы упустили бы Чжао и этого памирского большевика.

— Они пойманы?! — воскликнул Тагай.

— Они будут пойманы. Сейчас они как караванщики сопровождают один караван к советской границе.

— Нельзя медлить ни секунды! — сказал Тагай вставая. — Я сам готов ехать. Ведь этот Джура убил Артабека, и тайна фирмана Ага — хана в его руках…

— Фирман не попал в руки чекистов. Иначе наши агенты были бы схвачены, а большевики, расшифровав фирман, узнали бы тайну «С». Как вы могли, Тагай, вырвав фирман у Хамида, доверить его Артабеку!

— Мы думали, так будет лучше: передать фирман Ага хана через преданного исмаилита, способного умереть, но не выдать… Он и умер. Когда я остался один и спасался бегством по известным только мне тропинкам…

— …и ещё одному ферганскому купцу, — насмешливо сказал Балбак, — который погиб три года назад при весьма загадочных обстоятельствах…

— Это не я…

— Хорошо, хорошо, я все это уже не раз слышал… Надо было сжечь фирман! — Имам Балбак прошелся по комнате. — Тоже герой! — сказал он громко. — Спасся один из двухсот, не выполнив самых важных дел!

— А Файзула Максум? — вскочив с дивана, закричал Тагай, сразу утратив всю свою сдержанность. — Файзула Максум потерял всех джигитов, еле еле унес ноги в числе двенадцати. Он не только не выполнил задачи, не занял Памира, но и не попал в Бухару, а ведь ему же помогали! И кто!

— Вам помогают те же! — сердито сказал имам Балбак.

— Нет! — закричал Тагай. — Ведь Файзуле помогал сам Шоу, человек, который смог поднять восстание многих арабских племен. Но даже Шоу ничего не сделал там, в Советском Таджикистане и Киргизии.

— Ни слова о Лоуренсе! — прошипел имам Балбак. — Вы забываетесь!

Они замолчали.

— Значит, вы не верите в успех нашей интервенции в этом году? — помолчав, спросил имам Балбак.

— Я этого не говорил, — тихо ответил Тагай, опускаясь на тахту, — но методы ведения войны…

— О них после.

Имам нажал кнопку.

Вошел секретарь. На вопросительный взгляд имама он ответил:

— Все в сборе. Господин Кзицкий только что прибыл и приходит в себя в соседней комнате.

Имам Балбак удивленно поднял брови, пошел к двери, на ходу сказав:

— Проведи господина Тагая к собравшимся.

Тагай облегченно вздохнул и быстро встал. Вся его готовность следовать за секретарем свидетельствовала, что он с величайшей охотой оставляет эту комнату, один вид которой напоминал ему о неприятном разговоре.

У дверей имам Балбак задержался.

— Есть много желающих быть наместниками и правителями, — сказал он, — но я за вас, Тагай, если вы избавитесь от мелких страстишек.

Имам Балбак увидел Кзицкого лежащим на диване. Возле него стоял врач и мокрым бинтом вытирал кровь с его лица.

— Ранен? — подходя, быстро спросил Балбак.

— В меня стреляли. Я же говорил вам, господин имам, что в стране делается черт знает что!

— Одну минутку! — прервал его имам и обратился к врачу: — Серьезное ранение?

— Нет, не очень. Разбит нос, — с легкой усмешкой ответил врач.

— Начали стрелять. Я соскочил. Упал… — Кзицкий встал с дивана и сжался под насмешливым взглядом Балбака.

Имам Балбак отпустил врача.

— Я же просил отправить меня в Индию, — сказал Кзицкий. — В России стало невозможно работать. И здесь нас ненавидят, говорят, что все зло от англичан и тех, кто им служит. Они стреляют в нас, европейских офицеров, помогающих басмачам. Это не жизнь. Я больше не могу так, не могу, понимаете? Не мо гу, не мо гу!

— Прекратите истерику! — крикнул имам Балбак. — Из за вашей оплошности всех бывших белогвардейцев, работавших ранее на границе, большевики выслали в глубь страны. Несколько наших агентов арестовано. А выстрелы в нас? Мы приняли меры. Выловлено много агитаторов. Мы помогаем уничтожать подпольные народно — революционные организации страны. Близость Советской страны возбуждает умы, и крестьяне хотят получить земли помещиков… Это соседство влияет и на положение в Индии. Оно и там нам вредит. Я пошлю вас, Кзицкий, но не в Индию, а на Памир. И вы, Кзицкий, после захвата Советской Киргизии, Таджикистана, Узбекистана и Туркмении будете военным министром Среднеазиатского халифата. Но это будет зависеть от вашей энергии. Вы будете моими глазами и ушами. Я не слишком доверяю другим. Пойдемте.

В большой комнате на коврах сидело много людей. Шараф, получивший большое повышение, сидел рядом с Кипчакбаем. Тагай держался несколько в стороне.

Когда приветствия смолкли, имам Балбак сказал:

— Ибрагим бек, после того как ему удалось прорваться со своими джигитами на Памир, встретил некоторые затруднения в своем продвижении… — Имам замолк, стараясь своим единственным глазом уловить впечатление, произведенное его словами на собравшихся. — Слухи относительно частичных поражений сильно преувеличены. Правда, сопротивление пограничных и внутренних войск на Советском Памире возросло, но… — Балбак поднял вверх указательный палец правой руки, — никогда ещё не было такого удобного момента для нападения. Наши единомышленники, баи, за нас. Все отряды вторжения подготовлены. Ибрагим бек отвлек на себя силы. Наше дело — ударить в тыл, но как? — Указательный палец Балбака поднялся ещё выше. — Открытого боя не принимать!