В дальней кибитке беспокойно метался на шкурах Джура. Айше, взглянув на сына, спросила:

— Блохи, что ли, тебя кусают?

Джура не ответил. Ему хотелось попасть за горы, в мир иных людей, и летать высоко в небе на железном ковре самолете. Голодный Кучак у себя в кибитке мечтал о сказочном сытом мире. Старухи и подростки шептались в темноте.

Как только гости заснули и костер погас, к спящим начала подбираться Бабу. Почуяв её, пришлый пес насторожился. Когда Бабу подошла ближе, он оскалился и игриво вильнул хвостом. Бабу, извиваясь всем телом, быстро помчалась из кибитки. Вслед за Бабу к спящим с ножом в руке кралась старуха Айше. Она нагадала себе, что для лечения болезней надо получить пучок волос от даванашти18.

Пес, не оставлявший юношей, услыхав крадущиеся шаги, заворчал. Старуха убежала. Пес бросился за ней, но тотчас же испуганно метнулся назад, заметив за дверью единственный глаз собаки аксакала, по прозвищу Одноглаз. Ощетинившись и оскалив зубы, пес остановился возле спящих и начал рыть задними ногами землю.

Утихомирившись, пес снова улегся, положив голову на вытянутые передние лапы.

За дверью послышался едва уловимый шум. Джура тихо и хищно приближался с топором-тишой — на длинном топорище. Пес заворчал, спящие громко застонали. Смерть была рядом с ними, но юноши крепко спали. Пес ворчал тоскливо и злобно. Боясь, что лай разбудит пришельцев, Джура отступил в темноту и неожиданно столкнулся с матерью, старухой Айше.

Они поспорили. Айше нужен был пучок волос с головы живого, а если начнется борьба за оружие, то всякое может случиться. А ведь Джура не испросил разрешения старшего в роде, и гнев аксакала будет ужасен.

Поладили на том, что прежде всего надо убрать собаку, сторожившую сон пришельцев. Айше отрежет пучок волос, а затем Джура выкрадет винтовки, и лучше, если это обойдется без крови. Но как убрать собаку без шума?

Джура позвал Бабу…

Издалека донесся жалобный вой собак, собравшихся за кишлаком. Старая истеричная собака, принадлежавшая старухе Айше, выла громче всех: раз начав выть, она никак не могла остановиться. Бабу прокралась в кибитку к спящим и направилась прямо к чужой собаке. Почуяв и увидев Бабу, пришелец насторожился. Бабу приближалась тихо. Губы у неё отвисли, и она помахивала обрубком хвоста. Хотя Бабу была самка, тем не менее пес испугался, поджал хвост и прижал уши к голове. Но когда Бабу подошла ближе, он оскалился и игриво вильнул хвостом. Бабу понюхала его в нос и, припав головой к земле, заюлила поднятым хвостом. Пес осмелел и тоже завилял хвостом.

Бабу, почесав передней лапой ухо и глаз, несколько раз прыгнула, припадая грудью к земле.

Пес совсем осмелел. Тогда Бабу, извиваясь всем телом, прыгнула вперед, в темноту. Пес бросился за ней. По следу Бабу он промчался к вырытому в снегу ходу и выскочил наверх, в слепящую искристым снегом лунную ночь.

Пес рванулся догонять Бабу, но наскочил на другую собаку и упал. Пришлый пес испуганно вскочил и прыгнул назад. Но дыру загородил огромный черный одноглазый пес, и все собаки в одно мгновение окружили чужака кольцом.

Он убрал уши подальше назад, поджал хвост и запрятал его под самое брюхо, так что кончик его высунулся около передних ног. Бедняга оскалил зубы, выгнулся дугой и взъерошил шерсть: он хотел казаться больше и страшнее, вертелся во все стороны и грозно щелкал зубами. Но собаки неподвижно сидели вокруг. Пес чувствовал их взгляды и кружился как бешеный, ожидая нападения со всех сторон. Собаки не шевелились и только стали чаще дышать. Чувствуя смертельную опасность, пес завыл. У него дрожали лапы, он выл и просил о пощаде. И если бы они завыли, то, наверно, не тронули бы его. В тишине послышался шорох: это Айше подкрадывалась к аскерам19. Но псу было не до нее.

Огромные собаки, злые и голодные, сидели и ждали сигнала вожака.

Самый молодой пес не выдержал и бросился на чужака, но, сильный, упитанный, тот вовремя отскочил в сторону, разорвал ухо у тощего пса и опрокинул его на снег.

Нападавший с визгом отбежал, но и тогда собаки не пошевелились. Чужой пес растерялся.

Наконец Одноглаз поднялся, шагнул вперед и, выпучив единственный глаз, помахал хвостом. Чужой так обрадовался, что потерял всякую осторожность. Он сам потянулся навстречу, хотя все ещё боялся и поджимал хвост. Одноглаз опять шагнул к нему. Чужой смалодушничал и опрокинулся на спину, подняв ноги вверх. Он без боя сдавался на милость сильнейшего.

В тот же момент Одноглаз неожиданно схватил гостя за горло. Через секунду на него набросилась вся стая. Даже предсмертный визг не успел вырваться из его горла. Над тесной кучей собачьих тел поднялся пар и, замерзая в воздухе, заиндевел на их шерсти. Бабу подняла к луне голову и жалобно завыла. И все собаки, усевшись вокруг, тоже завыли. Сильные голоса, полные тоски, таяли в необъятном заоблачном пространстве, не повторяемые ни одним отголоском.

Джура осторожно прошел в кибитку и после непродолжительной борьбы связал полусонных юношей, приговаривая:

— Не раскрывайте глаз — я выколю их! Не говорите ни слова — я отрежу вам языки!

Это была традиционная угроза.

Он взял винтовки и начал их внимательно рассматривать. — Я мусульманин! — кричал Муса. — Развяжи меня! Я только переводчик!

Но хитрость не помогла.

— Ничего, — отвечал Джура, — и белую и черную овцу привешивают за ноги.

На шум и крики, кряхтя от волнения, в кибитку быстро вошел аксакал.

— Мальчишка! — прошипел он. — Дурак! Какой же правоверный грабит гостей и убивает их в своем доме? Ты их накорми, дай им уехать, а по дороге убей и ограбь.

— Уйди, старик! — злобно сказал Джура. — Я сам нахожу в потемках дорогу. Я отнял у них оружие и, если они не покорятся судьбе, убью их.

— Ты безумец! — продолжал аксакал. — Я много видал и слыхал на своем веку и скажу тебе, что три года назад бывалый проводник, отец Тагая, говорил мне: если убивают одного даванашти, на его место приходят сто.

— Тысяча! — закричал Муса. — Сто тысяч придут! Лучше отпустите! Я обещаю, что мы не тронем Джуру, хотя он и напал на нас.

Юрий катался по полу, стараясь разорвать ремни.

— Я прокляну тебя, мальчишка! — хрипло кричал аксакал. — Знай, что я гадал на «Юй Ся Цзи», священной книге, подаренной мне купцами, и узнал, что гостей надо отпустить, иначе бог страшно накажет и тебя и весь кишлак.

Джура растерялся и положил винтовки. Комсомольцы были спасены.

На рассвете аксакал разбудил гостей. Чай был уже готов. Юрию захотелось задержаться на день два, но Муса решительно воспротивился этому и назвал множество причин: оказалось, что в поисках прошлогодней травы их яки ходили всю ночь, пытались разбить копытами нижнюю ледяную корку и не смогли. Голодные, они и сейчас бродят по склону в поисках корма. Если же якам придется поголодать день два, они совсем ослабеют. Кроме того, снежные мосты на пути могут быть снесены обвалом или обрушиться, а самое главное — после ночного происшествия Муса совсем перестал доверять жителям кишлака и требовал самого срочного отъезда. Больше того: Муса обязательно хотел увезти с собой карамультук Джуры. Несмотря на все случившееся, Юрию все же нравился Джура, этот не по летам сильный и рослый юноша, пусть чрезмерно азартный, самобытный, но человек цельный и искренний. Юрий не хотел лишать Джуру карамультука, Муса же был непреклонен и ссылался на свой опыт.

— Ты не знаешь, — сказал Муса, — а я знаю очень хорошо, на что способен горец охотник, если ему очень понравилось оружие и он очень хочет его добыть. Если на обратном пути не ты и не я, а як получит пулю в бок, тогда и один из нас может не вернуться домой.

Пока Кучак ходил за яками, Юрий Ивашко даже за чаем спешил побольше выведать у аксакала и Джуры о горах, древних рудниках, ископаемых, перевалах и прочем. Переводчику Мусе пришлось прикрикнуть на аксакала за нежелание отвечать. Зато Джура отвечал охотно. Он рассказывал об охотничьих угодьях, о повадках зверей. После чая Юрий осмотрел камни, из которых были сложены хижины, обнажения скал в щели возле кишлака, выходы горного сланца и даже заметил пар горячих источников в ущелье рядом, куда сейчас уже нельзя было спуститься по обледенелой тропинке. Джура повел Юрия и показал небольшую каменную печь для выплавки руды. Как рассказал Джура, печь наполовину заполнялась горючим сланцем, а сверху насыпался слой железной руды в две — две с половиной ладони шириной. Пять женщин посредством мехов из киичьих шкур нагнетали воздух через пять нижних отверстий в печи. За день железо расплавлялось и стекало на дно. Получалось около пяти чэрэк, то есть чуть больше тридцати килограммов. Джура повел Юрия и в крошечную кузницу и показал образец выплавленного железа. Оно было низкого качества, но все же мастерство жителей восхитило молодого геолога.