— До сих пор злишься за смерть Алана? — ровно спросил Деммид.

— Я не смею… — ответил Эдлай внезапно осипшим голосом, — на тебя злиться…

— Потому что я повелитель? Или потому что ты меня простил?

Эдлай сглотнул. Что он мог ответить? Что до сих пор помнит? Что не может перестать ненавидеть? Или что в жизни бы не встретился с повелителем, если б не прямой приказ? Зачем облекать в слова очевидное? Деммид это и так знает. По глазам видно. А все равно позвал. И все равно травит душу… Только вот зачем? У Деммида ведь ничего не бывает просто так.

Повелитель окинул дозорного равнодушным взглядом и так же спокойно, будто и не произошло ничего, продолжил:

— Когда Алан ушел за грань, ты был смелее, Эдлай. Не ты ли назвал меня в лицо убийцей?

Эдлай и назвал. А потом долго выслушивал полный страха, укоризненный шепот старшей сестры, читал убивающее сочувствие во взгляде Сеена. Еще дольше ждал дозорных, застенка да плетей за дерзость. Дождался лишь приказа удалиться в провинцию, впрочем, это оказалось именно тем, в чем Эдлай тогда нуждался.

— Прости… я был не в себе, — продолжал врать Эдлай, хотя вовсе не чувствовал себя виноватым.

Деммид заслужил те слова. Эдлай хорошо помнил, как жена повелителя ворвалась в тронный зал во время приема. Помнил, как прилюдно обвиняла мужа в измене, как припадочно кричала, что никогда не простит, что вернется домой, в Ларию, что лишит себя жизни.

Помнил, как Деммид холодно ответил: «Ну что же, сделай это. Только не верю, что решишься». Львина после этих слов будто окаменела. Развернулась резко на каблуках, молча выбежала из залы и тем же вечером бросилась с башни замка. Вместе с ней, согласно дурацкому обычаю, ушли за грань и трое ее телохранителей, одним из которым был Алан — лучший друг и верный соратник. Как глупо... из-за неосторожных слов повелителя, из-за выходки ларийской бабы, боги, как же глупо!

— А мне казалось, — продолжал Деммид, — что именно тогда ты был правдивым, а не теперь. Жаль. Время меняет людей. Впрочем, позвал я тебя не для этого. Ты приготовил, что я просил, Сеен?

— Да, мой повелитель, — оживился стоявший в стороне зять, — хариб ждет в отведенной для тебя спальне. Если желаешь отдохнуть…

— Не желаю. Проводи меня, Сеен, а ты, Эдлай, иди за мной.

Дозорный вновь поклонился, не посмев отказать.

Спальня, убранная в темно-синие цвета повелителя, была для привыкшего к казармам Эдлая излишне роскошной. Огромная кровать с расшитым серебром балдахином, завешанная тонкой полупрозрачной тканью, казалась небольшой из-за размеров самой комнаты. С расписанного под ночное небо высокого потолка поблескивали звезды. Испускали окрашенный синим таинственный свет хрустальные люстры.

А на противоположной от кровати стене, оживленное магией, тихо плескалось море, над которым всходила огромная луна. Эдлай так любил море, возле которого родился, так по нему, оказывается, соскучился. И по соленому запаху, и по упавшим на лицо брызгам, и по разлитому по волнам серебру. Здесь не хотелось ни злиться, ни о чем-то беспокоиться, но опасное раздражение в душе не угасало.

Вздохнув поглубже, Эдлай вернулся с спальню, чтобы успокоиться, огляделся. Мебели в спальне было немного: письменный стол у стены, по которому гуляли отраженные водой блики, пара стульев с украшенными резьбой спинками и обитых нежной, бархатистой тканью. Тут же был и сундук, на котором лежала приготовленная для повелителя одежда богатого рожанина.

— День вновь был нелегким? — начал Сеен, когда хариб Деммида без слов принялся за бесконечные мелкие застежки, заменявшие швы на церемониальном наряде повелителя — арханы, согласно обычаю, никогда не носили сшитую одежду.

— А когда он был легким? — расслабленно отозвался Деммид. — Все хотят одного — власти и золота, и не понимают, что и того, и другого всем я дать не могу. Арханы донимают жалобами друг на друга и на дозорных, которые их плохо охраняют. Дозор жалуется на арханов, что не могут построить им приличные казармы и обеспечить достойной едой и жалованием.

Хариб осторожно расстегнул четыре золотых браслета, собирающих на плечах и запястьях Деммида паутину свободных рукавов верхней туники. Один за другим упали в шкатулку украшенные драгоценными камнями перстни, облегчая ладони повелителя, рядом легли шелковые перчатки.

— Жрецы требуют новых каторжников, не понимая, что я не могу осуждать невинных и отправлять их на рудники только во имя богов, — продолжал повелитель. — Рожане сетуют на голод и на зверство старейшин и арханов. Налоги не устраивают всех. Мою канцелярию засыпают жалобами и криками о помощи. И всем подавай решение не простого секретаря, а самого повелителя. Люди не понимают, что я один, их слишком много, а законы Кассии всех хлопот не решают. Ни одни законы не решают.

Верхняя туника упала на пол. Хариб осторожно поднял ее и положил рядом с приготовленной для повелителя одеждой. Быстро справившись с заменявшими швы застежками, избавил Деммида и от нижней туники из нежного ларийского сукна.

— Но мою просьбу ты услышал, — ответил Сеен, — благодарю тебя, мой повелитель.

— Даже мне иногда надо отдыхать, — чуть улыбнулся Деммид, позволяя харибу натянуть себе через голову тунику. — Да и должок надо было уладить… не так ли, Эдлай?

— Не понимаю тебя, мой повелитель, — осмелился ответить дозорный. Хариб ловко справился со шнуровкой верхней туники.

— Скоро поймешь.

По просьбе своей тени повелитель сел на стул. Хариб опустился перед ним на колени, принявшись натягивать на ноги Деммида приготовленные сапоги.

— Покажи ему, Даар.

Телохранитель поклонился повелителю, подошел к кровати и аккуратно поднял закрывающую ее прозрачную занавеску. Эдлай вздрогнул: на шелковом одеяле, окруженный коконом синего сияния, спал мальчик, зим так девяти-одиннадцати, не больше. Светлые, тонкие волосы его слиплись от пота, на щеках пылал лихорадочный румянец, под глазами застыли тени, обострив еще округлые, мальчишеские черты.

— Не ест, не пьет, не хочет жить, — сказал повелитель. — Сын Алана упрямо жаждет уйти за грань вслед за сводным братишкой.

— И виссавийцы ему позволят? — выдохнул Эдлай.

— Виссавийцев нет в Кассии. Этот мальчик живет благодаря силе Даара.

— Тратишь на него магию своего телохранителя? Если он не хочет жить…

— …то пусть уходит? — оборвал его Деммид. — И после этого меня величаешь убийцей? А сам хочешь оборвать жизнь в последнем потомке лучшего друга? Так просто сдаешься? Так просто отпускаешь за грань?

— Чего ты от меня хочешь?

— Я маг, — ответил Деммид. — Арман — простой мальчик с не очень сильным даром… мне его не понять. Мне не заставить его захотеть жить… ты дело другое.

— Я не нянька, повелитель!

— Вновь упрямишься? — усмехнулся Деммид, кивнув телохранителю. Даар опустил над кроватью занавеску, отрезая спящего мальчишку от застывшего в изумлении Эдлая. — А если я скажу, что Арман не виноват в своих желаниях?

Хариб накинул на плечи повелителя теплый опущенный темным мехом плащ и застегнул его фибулой с крупным бриллиантом — единственной дорогой деталью в наряде Деммида.

— Его братишка не только высший маг, он еще и носил в своих жилах кровь вождя Виссавии, — натягивая перчатки из оленей кожи, продолжил Деммид. — Знаешь, что это такое? Это дар богов вызывать к себе неудержимую любовь… когда весть о смерти Эррэмиэля дошла до столицы, его учителя добровольно ушли за грань. Отравилась присматривающая за мальчишкой служанка. Повесился конюх, что катал его на пони. Утопился повар, который любил его баловать лакомствами. Все, кто знал его чуть больше, чем пару седмиц, начинали его любить без памяти. Лишь его няня захотела жить ради вот того светловолосого мальчишки. Армана, которому ты можешь не позволить уйти. А можешь и позволить...

Повелитель осекся. Дверь в спальню отворилась, тихонько скрипнув, телохранитель вдруг улыбнулся и отошел в тень, чтобы не напугать девчушку лет четырех в ночной сорочке, с распущенными по плечам золотистыми волосами. Племянница… давненько Эдлай ее не видел.