Лесли вмиг стал серьезным, посмотрел иначе, с какой-то потаенной тоской, и на миг Арман засомневался, что увиденное в зеркале было правдой. Не может быть правдой. Не может Лесли быть таким....

— Спасибо, что приехали, — спокойно продолжал Эдлай, до боли сжимая плечо Армана. — Но моему воспитаннику теперь гораздо более полезно уединение и отрешенность. Траур по близким обязывает.

Арман ненавидел в последнее время уединение, но возражать не стал, до хруста сжав зубы. Он мысленно поклялся научиться говорить вот так — вежливо, спокойно — и в то же время бить словами, смыслом, понятным лишь немногим.

Ничего ведь Эдлай не сказал, а Паучиха побледнела, испуганно посмотрела на опекуна, будто увидела его в первый раз, что-то шепнула Лесли и вывела сына из кабинета.

Боги, ну почему? Пальцы сомкнулись на дорогой статуэтке. Разбить! Раздавить... Может, хоть на миг станет легче?

— Арман…

Запястье прошило болью — хватка опекуна не была ласковой, зато голос оказался неожиданно теплым:

— Не смей портить чужих вещей. Никогда. Не смей впадать в гнев из-за какого-то недоумка.

Недоумка? Лучшего друга. Бывшего друга… Арман позволил отобрать у себя статуэтку, послушно опустился на стул и вздрогнул, услышав:

— Я понимаю. Больно, да?

— Больно, — выдохнул Арман.

— Ты никому не можешь верить, мой мальчик. Даже мне. Доверие… оно делает слабее, понимаешь?

— Понимаю…

— Ты молодец. Хорошо держался. Будешь отличным главой рода. Но пока ты им не станешь, я буду с тобой.

Арман до крови прикусил губу и гордо выпрямился на стуле.

Позднее они с Лесли встретились лишь раз — когда „друг” уезжал из замка. Слушая его глупую болтовню, Арман большей частью молчал. Он отлично усвоил и второй урок: высший свет это притворство, притворство и еще раз притворство. И есть в этом мире лишь один человек, перед которым он может быть самим собой.

Лиин. Мальчик с внимательным взглядом, так похожий на брата, тень Эрра. Как жаль, что Лиину пришлось так быстро уехать, как жаль, что Арман не смог найти в себе силы возразить опекуну и оставить Лиина рядом с собой. Да и может ли он? В магической школе Лиин станет сильным, а с Арманом?

Он резко выпрямился. Боли, которая вечно клубилась в груди, показывать нельзя. Снисходительная улыбка, прямая спина, высоко поднятый подбородок. Спокойный, холодный взгляд, скупость слов и жестов. Слушать. Надо слушать, не говорить. Каждое лишнее слово — предатель. Каждый лишний жест — непростительная слабость. Но больно же. Больно, до спертого дыхания! Дышать больно!

Арман слушал. В кабинете, спиной чувствуя стоявшего за стулом опекуна, он внимал мерному голосу худощавого секретаря с неприятно вытянутым лицом. Он ничего не понимал ни в присланных письмах, ни в отчетах. Он с ужасом смотрел на каждую новую бумагу, и перо дрожало в руке, когда приходилось что-то подписывать. Но лучше так, чем сидеть одному в комнате и думать... и ожидать с ужасом вечера, когда придется удалиться в свои покои, лечь в кровать и остаться одному.

— Почему я? — спросил он, понимая, что буквы расплываются перед глазами, а ровные столбики цифр пугают кажущейся безликостью.

Секретарь ровным голосом объяснял второй раз. Третий. Четвертый. Пока не становилось понятнее. Сеен все так же стоял за спиной и слушал. Почему Сеен? Арман терпеть не мог этого человека, потому что не понимал. Но опекун приказал слушаться, а Эдлаю Арман пока доверял. Да и Эдлай сейчас был рядом. Временами опускал ладонь на плечо воспитанника, подбадривая, временами прерывал секретаря и начинал объяснять сам, более доходчиво.

Тихо скрипело перо, все ровнее выходили закорючки подписи, все чаще плавился белый воск и устремлялись ввысь острые вершины гор на остывавшей печати, а горевшие на запястьях магические татуировки сыпали на воск синие искры, скрепляя его магией.

С цифрами было легче.

С просьбами — гораздо сложнее. Особенно сложно — с приказом повелителя, завуалированным под просьбу.

— Подпиши, мой мальчик, — ровным голосом просил Сеен.

Арман не отвечал и мял перо между пальцев. Строки вновь плавились перед глазами, к горлу накатывала горькая волна отчаянного упрямства. Арман боялся ослушаться, но не мог подчиниться.

Только как же отказать, если он даже глаза боится поднять на главу семейства? Гэрри, казалось, как только в эту комнату вошел, так даже дышать стало больно. До тошноты. И ничего же он не делал, просто встал в стороне, сложил на груди руки и смотрел остро, с легким презрением. Будто взглядом говорил, что Арман не справится, и ничего не сделает правильно. Будто одним видом предупреждал, что не примет такого главы рода.

— Не упрямься, подпиши, — повторил Сеен. — Ты глава его рода, ты должен подписать.

Арман смотрел на разбросанные по столу листы доклада, взгляд безошибочно выхватывал нужные строки:

«…три погибших деревни, пятьдесят сгоревших домов, из местных жителей не выжил практически никто…»

«…огонь уничтожил заповедную дубовую рощу...»

«…от знаменитого храма Радона остался лишь пепел…»

«…убытки составляют…»

«…прошу прибыть на церемонию погребения, мой архан…»

«…в окрестных деревнях разгораются беспорядки. Старейшинам с огромным трудом удается сдерживать гнев жителей…»

«…прошу прислать людей. Дозорных слишком мало, если рожанам не выдадут виновного, может подняться бунт…»

И тут же выведенные неровным почерком, с ошибками, на дешевой бумаге, одной и той же рукой, наверняка рукой деревенского старейшины:

«… прошу, мой архан, мой сын…»

«… больше не у кого просить защиты…»

«… понимаю, мы простые рожане, но…»

«… дочка была такой красавицей, а ее детки… мой архан, почему?»

«… мои предки всегда служили северному роду. Неужели хотя бы этого мы не заслужили?»

«… защити… прошу…»

«… даже могилки не осталось… моя девочка…»

— Арман, — Сеен подошел к столу и решительно собрал разбросанные листки в одну аккуратную стопку. — Ты уже не маленький, ты обязан понять.

— Он должен умереть, — выдохнул Арман.

— Он не может умереть, — мягко уговаривал Сеен, подсовывая нужную бумагу. — Он станет телохранителем повелителя. Человека с таким даром…

— Плевать на его дар! — взорвался Арман, стукнув кулаком по столу. — Убил, так пусть сам сдохнет!

Секретарь, подчиняясь чуть заметному жесту Сеена, стрелой вылетел из кабинета. Боится, горько усмехнулся Арман. Слуги трусливые. Арман не такой. Арман выхватил из рук Сеена листки и швырнул их на пол. И посмотрел на придворного с всей яростью, со всей злостью, на какую был способен. И все равно же не подействовало — проклятый придворный даже не шелохнулся. Лишь серые глаза его слегка потемнели, а губ коснулась насмешливая улыбка:

— Противишься повелителю?

Арман старался не обращать взгляда на насмешливый взгляд Гэрри и гордо выпрямился:

— Ты его спасаешь… когда… когда найдут убийцу брата, его тоже спасешь? Потому что «дар»?

— Арман… ты… — побледнел Сеен. — Ты действительно сын своего отца, смотришь теперь, как Алан. Говоришь, как он, и так же не понимаешь…

— Потому он умер? Потому что не понимал? — тихо спросил Арман. — Потому они все умерли?

— Мой мальчик…

— Я еще мал, ты прав, но я их понимаю, — Арман бросил взгляд на разбросанные по темному ковру бумаги. — И я не могу… понимаешь… не могу его отпустить…

— Я понимаю. — Сеен безошибочно нашел среди разбросанных бумаг приговор к смерти и протянул его Арману. Неподписанный. Пока неподписанный. — Я позволю убить Виреса и даже защищу тебя перед повелителем… по старой дружбе с твоим отцом.

Арман потянулся, чтобы взять листок, но Сеен отдернул руку, резанув Армана жестким взглядом:

— … через три дня. После того, как ты поговоришь с Виресом.

— Пусть так, — смирился Арман, направившись к выходу.

Ему уже было все равно, сил сопротивляться и спорить не осталось. Но еще не доходя до высоких, обманчиво хрупких дверей, он услышал смешок опекуна: