Элизар не мог отпустить Ира… не сейчас.

— Прекрати! — кричал Эррэмиэль.

Раздраженно оттолкнув мальчишку, Элизар на миг замер, поняв, что-то все же не так… и плавно, стараясь не навредить разуму Ира, выскользнул из магического забытья.

Мир взорвался запахами и звуками. От яркого солнца глазам стало больно. Где-то вдалеке хрустнуло, тяжело посыпались на пол книги. Еще не понимая до конца, что натворил, Элизар рывком выдернул Ира из объятий боли, и когда хранитель дара упал у его ног, медленно повернулся к Эррэмиэлю. Полуоглушенный племянник сломанной куклой лежал под сыпавшимися на него книгами, шкаф постанывал, наклоняясь все ниже.

Элизар дернулся к мальчику, но очнувшийся Ир был быстрее — он поднялся на ноги и молнией вынес ребенка с опасного места. Упал стеллаж, поднимая туман пыли, стало вдруг совсем тихо… Ир аккуратно опустил Рэми в кресло, вновь встал на колени, на этот раз от слабости, с уголка рта его побежала дорожка крови, пачкая золотые одежды.

— Мой архан, — успокаивающе прошептал он, стараясь не прикасаться к набухавшему кровью рукаву Рэми. — Постарайся не двигаться, я позову целителей.

— Эррэмиэль! — очнулся наконец-то Элизар.

— Не подходи! — закричал мальчик.

— Пойми, я…

— Ему было больно! Мне больно!

— Я прошу тебя!

— Не подходи! — кричал мальчик, и глаза его вспыхнули синим пламенем.

Ударила по стенам волна магии, взлетели вверх и посыпались на пол книги, загорелись фиолетовым огнем густо исписанные страницы. Поняв, что обезумевший от боли ребенок уничтожит и библиотеку, и себя вместе с ней, Элизар в прыжке подлетел к племяннику и, прижав к себе мальчика, бросился к окну.

Вспыхнули брызгами разбитые стекла, стало холодно. Осень, которой так восхищался Эррэмиэль, ударила в нос горьким ароматом свежесброшенных листьев и сладковатым — гниющих плодов. Мягко покачнулись ветви яблонь, поднявшийся вихрь крутанул по дорожкам ворохи листьев и ветвей.

— Пусти меня! — закричал Эррэмиэль. — Больно, пусти!

Ковер листьев, в который опустился Элизар, оказался необычно мягким, золотой нитью блеснула в воздухе паутина. И все же это в какой-то степени красиво… И спокойно как-то...

Осторожно посадив ребенка на землю, вождь одним усилием воли погасил новую волну, летящую от мальчика, в очередной раз удивившись дару племянника. И все же жаль его оставлять Кассии, тем более, что Кассия, как оказалось, сама не понимает сокровища, которым обладает. Столь огромная сила, столь чистая душа, а ей отвечают… страхом? В Виссавии все было бы иначе.

— Дай, я исцелю твою руку, — как можно мягче сказал вождь, опускаясь перед безвольно сидящим на листьях мальчиком на корточки. — Перестань противиться, знаешь же, что я все равно сильнее.

— Так ли?

Вокруг потемнело, стихли вдруг звуки, вошла в сердце неведомая ранее тоска: взгляд мальчика в одно мгновение стал серьезным, взрослым. Элизар вздрогнул: из темного омута глаз Эррэмиэля смотрела сама судьба, смотрела с издевкой, осуждающе, одурманивая немыслимыми высотами власти. Мало что в этом взгляде осталось от шестилетнего мальчика, гораздо больше — неведомой Элизару вековой мудрости… и горечи разочарования. И нагрелся внезапно, до одуряющего жара, тонкий серебряный браслет на руке, и поднялась в душе волна тревоги.

— Боишься?

Голос мальчишеский, тон — обиженного жизнью старца. Столь знакомо… И мальчишеские пальцы проходят по серебру браслета целителя судеб, и дорогая, не отзывающаяся со дня смерти родителей, вещичка сама падает с запястья, мелькает в пальцах Эррэмиэля и застывает на его тонкой руке.

— Прости, но это мое, — темный омут глаз Эррэмиэля притягивает, взгляд горит синим огнем, на пухлых губах блуждает издевательская улыбка.

— Хватит! — Элизар резким движением резанул ладонью около виска племянника, погружая его в тяжелый сон, и с неожиданной горечью понял, что случись ему сойтись с этим другим, взрослым, Эррэмиэлем в открытой схватке — неизвестно еще, кто бы победил.

Но оставлять Эррэмиэля в Кассии становится не только невозможным — опасным. И ждать более Элизар не имеет права:

— В Виссавию его, — приказал он появившемуся советнику и вздрогнул, когда молчаливый мужчина накинул на его плечи плащ — только сейчас вождь понял, насколько сильно замерз.

Проклятая Кассия. Проклятый, сбрасывающий последние листья и плоды, сад. Проклятая осень, бессмысленное умирание. И влажной землей пахнет невыносимо, как от свежевырытой могилы. И голова кружится от обилия тяжелых, чужих запахов.

Советник осторожно поднял Эррэмиэля на руки и остановился, когда по садовой дорожке подбежала к нему женская фигура в темно-красном плаще.

— Не тронь его! — закричала сестра, подлетая к сыну. — Не смей! Не позволю, слышишь, не позволю забрать Рэми в Виссавию!

— Астрид, — Элизар старался говорить как можно мягче, смотря в суженные, полные гнева глаза сестры.

А ведь они уже одного роста, хотя Элизару всего четырнадцать, а Астрид на десять лет его старше. И не похожа она совсем сейчас на мать. Скорее на их брата — та же сталь, та же гордость, которых в достатке и у Эррэмиэля.

— Я не могу, — осторожно сказал вождь, не желая ранить сестру. — Больше не могу оставить Эррэмиэля в Кассии. Пойми.

— Чем ты ему поможешь? — гордо выпрямилась Астрид.

— Астрид, твой сын не только высший маг. Он маг с двумя душами… ты его потеряешь, если та, другая, душа возьмет вверх.

— Если ты его сломаешь, я его потеряю скорее!

— Я? — искренне удивился Элизар.

— Виссавийские законы, слепое подчинение вождю, строгая система наказаний, бездумность — это нужно моему сыну? Клетка? Красивая клетка?

— Безопасность, — поправил ее Элизар. — Рэми должен научиться контролировать свой дар и вторую душу. Ему нужен покой, как ты не понимаешь? Кассия с ее жестокостью, страхом, безумством покоя не даст.

— Безумством? Ты говоришь о безумстве Кассии, тогда как сам…

Сестра запнулась, но было поздно — она будто землю выбила из-под ног. К горлу подошла тошнота, слова отца, далекие, почти забытые, раскаленной стрелой ударили в сердце: «Безумие будет приходить очень медленно…»

— Элизар! — шагнула к нему сестра и остановилась, опустив голову.

— Откуда ты, — выдохнул Элизар. — Откуда ты знаешь?

— Сны Рэми… они ведь твои? И это ты сводишь его медленно с ума, не так ли?

Сны? С ума? Эррэмиэля?

— Отнеси мальчика в его комнату, — приказал Элизар советнику и обессилено остановил жестом рванувшуюся к нему Астрид. — Я понял, не подходи…

— Эл… — прошептала сестра ласково, как в казавшимся таким далеком детстве. — Прости меня, Эл… Ради Виссавии, прости.

Той ночью вождь долго метался на кровати, боясь засыпать. И вновь пришел этот сон… скольжение в пропасть по покрытому кровью камню, а потом полет… временами короткий, временами похожий на вечность. Дикий страх, когда теряешь себя, и летишь, летишь… охваченный ужасом, и просыпаешься с криком на устах на миг раньше, чем коснешься черного с ярко-алыми прожилками камня.

— Мой вождь!

Элизар медленно открыл глаза. Округлую спальню на вершине башни заливал лунный свет. По стеклу высоких стрельчатых окон стекали, серебрясь, капли недавнего дождя. Мягко поблескивали в полумраке голые стены, гладкий и вечно прохладный каменный пол. Полусферой стекали на круг стен высокие потолки. Приятно холодило разгоряченное тело грубое ложе, с которого так была видна огромная, надкушенная луна, плывущая по усыпанному звездами, бездонному морю неба.

— Мой вождь. Ты вернулся…

Чужой голос был едва слышным и казался занозой, которую никак не удавалось вытащить из пальца. Элизар медленно сел на ложе и удивился, что на нем была не привычная туника до колен, перевязанная широким поясом, а белоснежный, тонкий шелк одеяний, в которые он облачался, выходя из Виссавии.

— Вернулся? — тихонько переспросил вождь. — Разве я выходил?

Советник, седовласый уже старший хранитель смерти, упал на колени и тихо прохрипел: