Даже откажи у меня обоняние полностью, это поможет плохо. Лёгкие категорически отказываются этим дышать, а глаза режет так, будто в них толчёного стекла насыпали. Слёзы льются, а это плохо, это смазывает и без того скверную картинку.

Дело в том, что освещения в подземелье нет. Его заменяет фосфоресцирующий налёт на камнях. Он не вездесущ, и происхождение его непонятно, но наводит на плохие мысли. Знаю я микроорганизмы, которым для жизнедеятельности требуется неприглядная органика. Они от неё сияют, как глаза наркоманов-северян, пристрастившихся к южной дури. Но как бы там ни было, хоть капельку мрак разгоняет, что вкупе с ночным зрением позволяет мне относительно сносно ориентироваться.

Спасибо, что ход прямолинеен и без ответвлений. Иначе я бы непременно отстал от провожатой, которая за всё время ни разу не обернулась.

Впереди показался свет. Девочка без остановки подпрыгнула, в своде остались торчать только её худющие ноги, но и те быстро скрылись из виду. Я, подбежав, разглядел над головой узкий колодец, в который пробивались солнечные отблески.

Спасибо высокой Выносливости, небыстрый бег под землёй позволил мне слегка восстановиться. Без труда подпрыгнул, ухватился за мерзко-липкие камни, подтянулся. Протиснулся в узкий лаз, в очередной раз порвав уже изрядно драную рубаху.

И зажмурился от яркого света, ударившего по глазам. Прищурился, привыкая к изменениям, торопливо огляделся. Со всех сторон возвышаются неровные каменные поверхности. Похоже на то, будто я оказался в известняковом кубе с выгрызенной серединой.

Рядом, на уступе, сидела та самая девочка. Разглядев её, наконец, с подробностями, я понял, что первое впечатление меня не обмануло.

На вид лет десять. Болезненно-худое и запущенно-грязное создание, пол которого удалось определить только благодаря голосу. Очень уж характерный, у мальчишек таких не бывает, или встречаются редко. Волосы короткие и причёсаны еле-еле, почти никак, чистых мест на лице раз-два и обчёлся, и все они исцарапаны. Глаза огромные и тёмные, смотрят на меня со сложной смесью недоверия и презрения. В одной руке узелок из драной тряпки, будто из потрёпанной одежды оторванной, в другой короткий бронзовый нож с обломанным и впоследствии грубо заострённым кончиком.

— Опух?! Зачем за мной гонишься?! Может тебя прирезать?! — прошипело жалкое создание.

Я покачал головой:

— Уважаемая, ты случайно ничего не перепутала? Сама меня за собой позвала, а теперь говоришь, что я за тобой гоняюсь. Ох уж эта женская логика.

— Что?! Какая логика?! Хамишь, да?! Совсем опух?!

— Даже не думал хамить. Сказал, как есть. Зачем мне за тобой гоняться?

— Откуда я знаю, зачем?! Я тебе просто лаз показала. За собой не звала. Пожалела дурака. Ты же мимо бежал, а там до самой Вороньей башни под стену ни одного прохода нет. Тебя бы уже клюмсы доедали, если бы не я.

— Клюмсы? Это ты про тех милых крабиков?

— Дурак, ты точно опух! Это клюмсы милые?

— Ну... я видал тварей и похуже.

— Так ты что, даже не знал, как они называются?

— Честно говоря, даже рад, что не знал, — устало ответил я. — Хотелось бы и дальше не знать...

Глаза девочки сузились:

— Получается, ты не наш? Ну да, говоришь как-то странно, и глаза у тебя офигенно синие. Такого я бы точно запомнила. Ну чего молчишь?! Откуда ты вообще там взялся такой незнающий?! А ну говори! Я же зарежу тебя, если не ответишь! Честное слово зарежу.

Я, ничуть не испугавшись угрозы, с удовольствием расселся на удобном камне и с самым честным видом ответил:

— Ты не поверишь, но я с корабля пиратского сбежал.

— Конечно не поверю, от чамуков не сбежишь. Да и они не подходят к берегу.

— Но так и было. Они меня в трюме держали. Продать хотели в рабство, так говорили. Но у них бой какой-то начался, мне под шумок удалось в море прыгнуть, — поведав краткую и весьма приукрашенную художественным вымыслом историю своих недавних злоключений, я, чтобы окончательно прикинуться ничего не понимающим, спросил: — А что это за место? Куда я попал?

— Да в задницу ты попал, неужели не заметил?

— Заметил, конечно. Мне бы поподробнее.

— Это старая стена, — ответила девочка. — Видишь, там, где раствор, её разобрать не смогли. Крепкий он. А середину вытащили, её на новую стену пустили. И получилось вот такое.

— Да нет, я не об этом. Что это за город?

— А ты не знаешь? — собеседница удивилась до такой степени, что даже нож чуть опустила.

— Нет, конечно, — заявил я с ещё более честным видом. — Я же говорю, с корабля сбежал. Увидел сушу и поплыл.

— Я не видела рядом с берегом кораблей.

— Так это далеко было. Я долго плыл. Так что это за город?

— Хлонассис.

— Хлонассис? — делано изумился я. — Ого, как далеко меня занесло.

— А почему тебя акулы не съели? — спросила девочка.

Пожал плечами и попытался отделаться примитивной шуткой:

— Наверное, решили, что я невкусный.

Но девочка попалась недоверчивая, на простенький юмор не клюнула:

— Они всё, что плавает, глотают. Акулы тупые, им плевать, вкусно это или нет. Так почему тебя не сожрали?

— Повезло, — сдался я.

Девочка покачала головой:

— Нет, не может так везти. Акул очень много под берегом в такое время. Никто в воду не полезет, все знают. Почему ты живой?

— Я на них орал и по воде ладонями лупил. Пару раз пинал по бокам. Они отставали.

— Серьёзно?! — поразилась девочка. — Я бы там со страха умерла. Тебя как звать? Меня Сафи.

Что? Неужели поверила? Судя по глазам, не скажешь.

Ну да ладно, может у неё по жизни взгляд такой. Надо развивать успех.

— А меня... Гер, — представился я, чудом успев изменить последнюю букву и проклясть себя за то, что не продумал новое прозвище заранее. То, которое использовал на «Зелёной чайке» больше использовать нельзя.

Ну да ладно, Гер — не Гед. Сойдёт и такое.

— Гер, — нахмурилась Сафи. — Никогда такое имя не слышала. Ты и точно издалека, ты совсем на наших не похож. Что делать теперь будешь?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Думаю, что обычно: сначала посплю, потом поем, потом разбираться с делами начну.

Девочка невесело улыбнулась:

— Во даёшь, опух совсем.

— А что я не так сказал?

— А то. С едой у нас сложно. Война давно, корабли почти перестали приходить, еды мало, всё дорого, люди злые очень. Ты куда клешню девал?

— Какую клешню? — не понял я.

— Какую-какую. Такую, которую у клюмса оторвал.

— А, вот ты о чём. Да бросил где-то по пути. Зачем она мне.

— Как это зачем?! Опух?! Есть хочешь, да? Так клешня, это самое вкусное, что в них есть. А та клешня большая была. В больших клешнях самое вкусное мясо. Я чуть не опухла, когда увидела, как ты его стукнул. Реально здорово получилось. Круто. Я думала, он тебя за руку ухватил, а всё наоборот вышло. Как ты его ухватил? Они ведь клешнями быстрее человека двигают, когда взрослые.

— Не сказал бы. Этот тормозил. Может больной, — с неизменно-честным видом заявил я, надеясь, что Сафи не заподозрит во мне человека с подозрительно-завышенной реакцией.

Сверля меня всё тем же взглядом человека, который не верит ни единому слову, девочка продолжила:

— Я как увидела такое, сразу тебя жалко стало, вот и крикнула. Тебя бы точно съели, ты ведь не наш, ты проходы не знаешь.

— А зачем вы в стене проходы оставляете? — спросил я. — Раз у вас война, это как-то неправильно. Враги могут пролезть.

— Ну ты и смешной. Да кто же их оставляет? Посмотри по сторонам, стена эта еле стоит. Она вообще никому не нужна. И новая стена тоже плохая. Она падала в разных местах уже много раз. Кое-как заделывают, а её снова водой подмывает, когда осенние шторма. Да тут и без штормов везде внизу вода, весь песок на берегу от неё всегда сырой. Старая стена, вот эта, хорошая была, пока разбирать не начали. Это было ещё до Первого Данто. Город расширялся, хан Таббе разрешил поселенцам новую стену сделать, но чтобы не тронули пастбище. Пришлось отнимать землю у берега, чтобы в степь не лезть. Видишь? Старую почти разобрали. Где раствора мало, почти ничего не осталось. Хорошая она была, стояла сама, не надо чинить. Так все говорят. А новая всё падает и падает. Плохое там место, нельзя строить. Но это же ханы, им всегда побольше всего хотелось. Из-за них и пришли Данто. Чтобы разобраться. Ханов Данто победили, но сами не ушли. Вот и страдаем теперь из-за этой фигни. Слушай, а серьёзно, что же ты теперь делать будешь?