Через мгновение на земле среди монет и самоцветов появилась тетрадь, исписанная только наполовину.

— Забирай перевод, — с горечью сказала Рапсодия. — Забирай и уходи. Я больше не хочу тебя видеть.

Акмед схватил дневник.

— Благодарю.

В его голосе явственно слышалось облегчение. Он сразу же открыл тетрадь и принялся просматривать страницы, заполненные аккуратным почерком Рапсодии. В основном это были нотные знаки, но рядом имелись подробные пояснения.

— Уходи, — потребовала Рапсодия. — Я не шучу, Акмед.

Слова эхом прозвенели в пещере, и в них прозвучала истинная сила Дающей Имя.

Король болгов поднял свои разноцветные глаза и посмотрел на Рапсодию.

— Я обещал твоему мужу, что пробуду с тобой два дня, — возразил он, раздираемый противоречивыми чувствами.

— Я освобождаю тебя от данного тобой обещания, хотя ты отказался освободить меня от моего, — качнула головой Рапсодия. — Забирай проклятый перевод и Кринсель, а также все, что ты когда-либо мне давал, в том числе свою дружбу, и уходи. Твое маниакальное стремление любыми средствами настоять на своем положило конец нашим отношениям. Я не в силах спасти тебя от тебя самого, от твоего проклятого упрямства, но я не собираюсь смотреть, как ты будешь использовать магию, в которой ничего не смыслишь. Своими действиями ты в любой момент можешь взорвать весь наш мир, а в него только что вошел мой ребенок. И я не могу тебя простить, Акмед. Уходи.

Король болгов немного подумал и молча кивнул. Развернувшись на каблуках, он махнул рукой Кринсель, которая с тревогой наблюдала за ними, но так ничего и не сказала, лишь быстро собрала свои вещи в сумку, после чего последовала за своим королем. Вскоре они вышли из туннеля и оказались в холодном лесу.

Рапсодия дождалась, пока их шаги стихнут, и только после этого дала волю слезам.

Воздух пещеры замерцал — появилась Элинсинос и обняла свое сокровище.

— Ничего, ничего, Прелестница, — тихонько пропела драконица.

Рапсодия покачала головой.

— Не нужно меня успокаивать, Элинсинос, — едва слышно прошептала она и провела рукой по головке уснувшего сына, — То, что замыслил Акмед, может всех нас надолго лишить покоя.

Северный Ярим

Высохшее русло Кровавой реки представляло собой толстый слой песка поверх красной глины, вдобавок засыпанный снегом. Драконица обнаружила, что эти три слоя дают прекрасную возможность избавиться от вони и остатков испражнений: она проползла сквозь глину, повалялась в песке, а потом выбралась на свежий снег, охладивший ее разгоряченное тело.

Ярость, владевшая ею до нападения на Илорк, была лишь легким раздражением, тенью неудовольствия по сравнению с ревущим вулканом ненависти, кипящей в ней сейчас. Теперь ее гнев превратился в нечто куда более пугающее — холодное бешенство оскорбленного дракона. Именно в таком состоянии она, будучи королевой намерьенов, спланировала гибель половины континента, совершила большую часть своих чудовищных преступлений, неискупимых грехов — ее счастье, что она родилась лишенной души, в противном случае ей бы пришлось за них заплатить.

Но теперь все это не имело значения. Она не помнила своего ужасающего прошлого, ее разум был устремлен к одной цели, в нем не осталось места для других мыслей и желаний.

Она потратила целый день на поиски одного из корней Великого Белого Дерева, о котором рассказала ей сестра. Корень высох и превратился в обычный старый отросток, но сила все еще присутствовала в его волокнистых тканях. Она не помнила самого дерева, но, как ей казалось, с ним у нее должно быть связано множество воспоминаний, она чувствовала, что это дерево когда-то имело для нее огромное значение.

Драконица сконцентрировалась, позволив своему ненавистному телу расстаться с физической формой и стать эфемерным.

Затем она проскользнула внутрь корня и поползла по нему — постепенно корень становился толще, она ощутила в нем живую энергию и начала двигаться все быстрее, забирая силу от дерева, за которым ее мать с такой любовью ухаживала. И после нескольких биений ее трехкамерного сердца она переместилась на другой конец континента.

Круг, Гвинвуд

Главного жреца Гэвина пригласили в Сепульварту для встречи с Патриархом, возглавлявшим второе, столь же значимое религиозное течение из принятых в центральной части континента. В его отсутствие жрецы филиды ухаживали за Деревом и священным лесом Гвинвуд, убирали валежник, собирали лекарственные растения, успевшие вырасти за время оттепели. И готовились к возвращению холодов, когда у подножия дерева появился дракон, словно бы сотканный из эфира.

Сначала филиды в ужасе отступили, решив, что видят призрак. Три года назад Гвидион из Маносса, ныне ставший королем намерьенов, в крови которого текла кровь драконов, пришел в лес, чтобы отомстить предателю, главному жрецу Хаддиру, попавшему в рабство к демону ф'дору. Хаддир стал главным жрецом, победив в поединке отца Гвидиона, Ллаурона. Гвидион сжег тогда существенную часть леса, но очищающий огонь уничтожил лишь самих предателей и их дома, пощадив всех остальных.

Одного взгляда в сверкающие безумной яростью глаза чудовища было достаточно, чтобы понять: сейчас на справедливость рассчитывать не приходится.

Зверь втянул в себя воздух и выдохнул огонь — голубой в центре и черный по краям, — в брюхе призрачного вирма пылал нестерпимый жар.

Затем драконица закрыла глаза, чтобы как можно полнее насладиться мучительной агонией людишек, напиться чужой болью и страхом, повисшими в наполненном дымом воздухе, пока огонь превращал живые тела в обугленные кости и пепел.

То было изумительное ощущение.

Драконица открыла глаза. Теперь, когда ее страсть к убийству была на время утолена, она увидела, что находится на заросшей травой поляне, окружающей Дерево, гладкие белые ветви которого поднимались вверх, насколько хватало глаз, а часть ветвей, склонившись над поляной, образовывала своеобразный гигантский шатер. За густым облаком дыма она при помощи драконьего чутья обнаружила поселение — несколько больших домов, вокруг которых разместились маленькие хижины, построенные совсем недавно, каждая с небольшим садиком и загоном для скота, большинство домов были украшены необычным шестиугольным знаком. Энвин этот знак показался знакомым, она мучительно всматривалась в него, но так ничего и не вспомнила.

Воздух был наполнен песней Дерева, представлявшей собой низкий мелодичный гул, отражающийся от живой земли и до боли прекрасный. Драконица ощутила, как сжалось ее сердце, или то, что от него еще осталось. На каком-то подсознательном уровне она знала, что некогда это место было для нее очень важным, что если она постарается, то сумеет обнаружить воспоминания, которые помогут собрать в единое целое ее расколотое сознание, и это возможно только здесь, в этом природном храме, возле одного из пяти мест рождения Времени.

Святость этого места невозможно было отрицать.

Драконица напрягла свою волю.

«Я решила быть нечестивой», — мрачно подумала она.

Ее ужасно рассердило, что кора Дерева совсем не пострадала от ее огненного дыхания, даже листья не почернели от жара, в то время как трава и люди, ухаживавшие за Кругом превратились в прах и пепел. Еще один вызов ее власти, над которой совсем недавно посмеялись болги — жалкие полулюди. И вновь ее ярость не могла найти выхода.

Она склонила голову набок, но не нашла следов женщины, ветер доносил лишь крики разбежавшихся жрецов филидов, которые боялись новых огненных атак.

«В гвинвудском лесу, неподалеку от западного побережья, за рекой Тарафелъ», — сказала Мэнвин.

Драконица вновь закрыла глаза, пытаясь услышать шум реки. Нет, река была слишком далеко, но по уровню грунтовых вод, по направлению русла ручья и по расположению деревьев Энвин поняла, что она должна находиться на севере, поэтому драконица снова зарылась в землю и отправилась на поиски большой воды.