— Ничего, — сказал он. — Вирм-Прародитель знал, что делает, когда запечатал собой Подземные Палаты. Если бы в нем имелась пускай даже крохотная трещина, бесформенные демоны огня сумели бы спастись. Однако в течение тысяч лет ни одному из них не удавалось выбраться оттуда, пока Спящее Дитя не упала на Землю и не разбила их тюрьму. Создается впечатление, что Ллаурон, пытаясь нас защитить, обрек всех троих на смерть от удушья.
— Скоро вернется Эши с каретой, — напомнила Рапсодия, и ее глаза сверкнули, она отчаянно боролась с подступающей паникой. — Он сумеет помочь нам выбраться отсюда.
— Как? Какой властью может обладать Эши над оболочкой принявшего Завершение дракона, которой бы не было у Элинсинос?
Ребенок зашевелился на руках у Рапсодии и послышался его недовольный голос. Акмед видел, как мгновенно изменилось лицо Рапсодии — печаль уступила место ужасу. Она подползла к стене, с трудом поднялась на ноги и принялась колотить кулаком по каменной стене.
— Элинсинос! Помоги нам! Элинсинос! — кричала она. Она вновь и вновь колотила по стене, а ребенок продолжал плакать.
Акмед схватил ее за запястье, и у него неожиданно закружилась голова. Мир на мгновение качнулся, и он вдруг вспомнил, как в первый раз схватил ее за руку и потащил за собой, заставив покинуть родину, чтобы долгие годы скитаться во чреве Земли.
Он ослабил хватку, не желая причинить Рапсодии боль, и отметил, какими хрупкими у нее стали запястья и какой тонкой, почти прозрачной, кожа. Побледневшая Рапсодия обратила на него полные паники глаза.
— Тихо, тихо, — он словно опять пытался успокоить крошечного ребенка. — Береги воздух. Если Элинсинос жива, она знает, что мы здесь. Звать ее не имеет никакого смысла.
Рапсодия опустилась на пол пещеры, прижимая к себе плачущего ребенка, и ее глаза наполнились слезами отчаяния. Она погладила ребенка и вдруг резко подняла голову.
— Нет, есть, — медленно проговорила она, прислонившись спиной к стене. — Это поможет, если меня услышит Кузен — Анборн или Грунтор. Если бы ветер донес до них мой голос…
— Какой ветер, Рапсодия? — тихо спросил Акмед. Она вздохнула, и ему показалось, что надежда ее покидает.
— Иди сюда, — предложил он и оперся о стену. — Вы, лирины, слишком легко расходуете воздух, поскольку привыкли, что его всегда много, — бери пример с обитателя пещер. А сейчас лучше всего заняться медитацией. Тогда мы продержимся дольше. — Он посмотрел ей в глаза, малыш понемногу успокаивался. — Покой — вот последний дар для твоего ребенка.
Он слегка улыбнулся, пытаясь смягчить горечь своих слов.
Рапсодия долго смотрела на него. Потом в ее глазах появилось понимание. Она на коленях подползла к нему и устроилась рядом, опираясь о каменную стену застывшего тела Ллаурона. Акмед вздохнул, а когда ребенок окончательно успокоился, обнял Рапсодию, и она положила голову ему на плечо.
— Медитируй, — с трудом прошептал он. — Попытайся… вспомнить… все самое хорошее. У нас… не осталось… воздуха ни на что… другое.
— Ты… одно… из самых лучших… воспоминаний, — едва слышно откликнулась она, чувствуя, как тяжелеет голова. — Даже… когда мы спорили, я… я любила…
— Ш-ш-ш, — шепнул он. — Не будь… Ветром… Смерти.
Он кожей чувствовал, как биение ее сердца стало замедляться и вскоре было уже едва заметно.
В голове у Найлэша Моусы гудело от непривычных и непонятных слов Запирания, острая боль сверлила голову над левой бровью, на лбу выступил холодный пот. Однако он упрямо продолжал, и наконец основание Лестницы Истинно Верующих задрожало, а затем рухнуло, навечно отделив верхнюю часть горы с гробницами, украшенными разноцветными окнами, от бесценного Терреанфора.
У него закружилась голова, и он в кромешной темноте опустился на пол. Он долго сидел на холодных камнях, постепенно приходя в себя, сосредоточившись на песне Земли, которая теперь звучала немного громче.
Затем нетвердой походкой он направился к груде камней, еще недавно бывших Лестницей Истинно Верующих, и осмотрел ее. Как только он убедился, что в базилику невозможно попасть через хрупкие окна склепов, он спустился вниз по широкой лестнице, прошел через святилище и Зал Сестер и вскоре оказался перед главным и единственным входом в базилику. Только здесь можно было попасть внутрь Ночной горы.
Главный вход.
Найлэш Моуса с величайшей осторожностью выглянул наружу, он сделал несколько шагов, чтобы не видеть скучающих стражников. Он хотел без помех проститься с окружающим миром, которого больше никогда не увидит. Его взгляд на мгновение задержался на танцующих в солнечных лучах снежинках. Благословенный мягко улыбнулся и вошел в храм.
Он в последний раз закрыл за собой тяжелые двери базилики и вернулся к алтарю из Живого Камня.
Он вновь начал тихо повторять слова Запирания. «Какая ирония, — подумал он, чувствуя, как судорога перехватывает горло, — эти слова — обратная сторона песни, которая помогла родиться храму, священной молитвы тех, кто создал Терреанфор». Он представил себе момент, когда люди впервые увидели храм во всей его первозданной, неувядаемой красоте, и едва не разрыдался, поскольку отныне никто и никогда ее не увидит и не почувствует величия созидательной силы первородной стихии земли.
«Береги Терреанфор». Патриарх рискнул жизнью и даже собственной душой, развернув Цепь Молитв, чтобы Благословенный Сорболда смог его услышать.
Борясь с тошнотой, мучительной болью и кровью, которая начала сочиться из носа и глаз, Найлэш Моуса продолжал твердить слова Запирания, пока врата базилики не обрушились. Вместе с ними обвалилась и часть Ночной горы, похоронив под обломками стражников и замуровав его самого.
Базилика была запечатана навсегда.
В недрах далеких гор, в королевстве, граничащем с Сорболдом, последнее Дитя Земли вздохнуло. Кризис миновал, лихорадка прекратилась, и на гладком лбу высох болезненный пот.
Дитя вновь погрузилась в сон.
Рапсодия провела дрожащими пальцами по влажным волосам Меридиона. Слишком слабая, чтобы петь, она начала едва слышно произносить собственную ноту, эла, шестую ноту гаммы, Новое Начало, надеясь, что это придаст ей силы или хотя бы подарит облегчение.
Она вспомнила о тех временах, когда ее нота приносила ей утешение, напоминая о звезде, под которой она родилась, и о связи с ней, которая не прерывалась, даже когда она находилась во чреве Земли, двигаясь вдоль Оси Мира. По мере того как воздух в пещере становился все более спертым, у нее все сильнее кружилась голова, и ей вдруг показалось, что она продолжает ползти по Корню, сражаясь с живущими в нем хищниками, пытаясь выжить, обучая Грунтора чтению и получая взамен уроки фехтования, следуя за Акмедом, который вел их по бесконечным темным туннелям, ни разу не усомнившись в своей магии поиска пути.
«Я дала ему это умение, — подумала она, когда Меридион попытался судорожно вдохнуть, по ее щекам катились слезы, но Рапсодия их не чувствовала. — Какое же имя из тех, что я ему дала, позволило ему пройти сквозь огонь в центре Земли? — Тьма вокруг сгущалась. — О да. Следопыт. Находящий Тропу. Фирболг, Дракианин, Убийца, Перворожденный».
«Мой друг».
Ей было трудно даже повернуть голову, но Рапсодия почувствовала его пристальный взгляд: как и все обитатели пещер, он прекрасно видел в темноте. Она подумала о Грунторе, который с удивительной легкостью двигался по туннелям и пещерам, и об имени, которое она ему дала вместе с магией, позволившей и ему пройти сквозь огонь.
«Дитя песка и ясного неба, сын пещер и мрака земли. Бенгард, Фирболг. Старший сержант. Мой учитель, мой защитник. Повелитель смертоносного оружия. Могучая сила, которой все должны подчиняться. Верный друг, сильный и надежный, как сама Земля».
Такие слова она пропела тогда, связав Грунтора с Землей, так что его сердце стало биться в такт с сердцем Земли.
И хотя все вокруг уже плыло, ей пришла новая мысль.
