Ризи хотел идти, но не смог. Его люди подхватили его на руки и подняли на лошадь. Так же поступили они и с другими ранеными, и пони осторожно повезли их.

А Граги шел впереди, пританцовывая по дороге, все вверх и вверх по долине, а вокруг разворачивались холмы. Они шли из последних сил, в надежде на встречу.

Все тот же хутор лежал перед ними, разве что дом еще больше покосился.

Они двигались так быстро, как могли, в конце некоторые даже побежали, ибо с холма к ним неслись люди Кер Велла, а впереди всех двое рыжеволосых детей.

— Мев! Келли! — вскричала Бранвин и бросилась, чтобы заключить их в свои объятия. Мурна подбежала, и Шон, и кухарка, Шамара, Кован, и кузнец, и родня Донала — и не было недостатка в слезах, и смех мешался со слезами — они радовались тому, что удалось спасти.

— Нас привели эльфы, — сказала Мев. — Они здесь.

Последними подошли хуторяне со своим высоким рыжеволосым хозяином и его золотокосой женой.

— Проходите, — сказал этот Барк, столь похожий на их родного. — Милости прошу сюда и еще раз трижды милости прошу. Тут вам понравится больше, чем там, где вы были прежде, и оставайтесь столько, сколько пожелаете.

Пришла осень, а затем и зима, и Ши, проезжавшие мимо хутора, стали появляться реже и уже не приближались, мелькая на расстоянии, и чаще по ночам среди ветра и раскатов грома, налетавших, как зимняя буря.

Но как бы ни был глубок снег на полях, на хуторе было тепло и уютно, здесь всем нашлось место и занятие. Амбар с западной стороны дома был теплым и чистым; кое-кто устроился на сеновале — он обосновался повсюду, этот народ Кер Велла, словно птицы, и снова начал смеяться, когда ужасы миновали, а раны стали залечиваться. Дети играли с детьми хуторян и строили снежные крепости, а крестьяне уже поговаривали о весне.

И весна пришла. Снег растаял под неярким нежным солнцем, ночи стали теплее, подули ласковые ветра, и луна зазеленела необычным светом.

— Пора сеять, — сказали хуторяне, и на следующий день на крыльце лежали наточенные плуги и прочий инвентарь.

— Кто это сделал? — спрашивал люд Кер Велла.

И Граги отворачивался с умным видом.

А как-то вечером в ручье, протекавшем мимо хутора, появились фиатас в виде двух черных лошадей, кормившихся у берега; а в другой вечер черный конь, резвясь, начал скакать через изгороди и носиться по полям.

— Это, верно, Ши, — сказал Келли, и сердце его заныло от какой-то тоски.

И Мев посетила эта тоска, и она ощущала беспокойство под открытым небом; по ночам она слушала, как поет лес, и думала о Вина Ши — они навсегда поселились в ее сердце. Впрочем, эльфийские дары теперь ни на мгновение не умолкали, и она постоянно ощущала их присутствие. «Еще не пора, еще не пора», — звенели они.

Здесь еще оставалось много дел с людом Кер Велла, с их матерью, Мурной и Доналом, с поправляющимся Ризи. Им надо было еще осмотреть все владения хутора, и они снова начали ездить на Фланне и Флойне. И зачастую Граги составлял им компанию на пегой кобыле или коричневом пони, всегда появляясь по собственной прихоти. Они узнали от него имя цапли и каковы на вид совы, охотившиеся в амбаре, они выучили истинные имена лошадей и узнали, откуда течет ручей — с верховьев холмов и куда он втекает — а нес он свои воды в море, до которого можно было дойти, если спуститься вниз по течению.

«Когда-нибудь мы отправимся туда», — думала Мев, размышляя о будущем. И всегда она чувствовала сердцем, что мир живой вокруг них: она знала, когда приближались Ши, хотя никто их не видел, и что ближе всех подходили двое, когда зажили их сердца.

И Ризи, поправившись, начал гулять вокруг, и часто его можно было застать на крыльце, где он сидел, устремив взгляд на лес. И как-то вечером он сказал:

— Я поеду на юг. Ши говорили, что там все в порядке, но я и мои люди слишком долго не были дома. А путь теперь безопасен.

— Я поеду с тобой, — сказал Донал. — Хочу посмотреть твои горы, — и Мурна, оторвавшись от пряжи, взглянула на них с тревогой, но промолчала.

И Бранвин ничего не сказала, подумав лишь, что эти расставания неизбежны. Этому она училась всю свою жизнь. Она смотрела на Мев и Келли и замечала, как они притихли за зиму, и весна не разогнала их задумчивости. Она замечала, как они стали серьезны, какая мудрость сквозила в их взглядах. «Келли» — называли люди ее сына — так, просто, ибо он все еще был мальчиком; но Барк, говоря о нем, величал его «юный король». Он и был королем, только чего — она не знала; а что представляла из себя ее дочь, она даже не могла догадаться. «Мев» называл ее Барк, просто «Мев», но говорил он это таким же тоном, как слово «король». Мев ездила, куда хотела, и ничто не причиняло ей вреда: пони прибегали на ее зов, и совы откликались ей, когда она к ним обращалась.

Бранвин не надеялась удержать их или на что-нибудь еще, но лишь лелеяла то, что имела — тепло друзей, окружавших ее, очаг и изгороди, сохранявшие все на своих местах… но они не могли удержать тех, кто хотел войти или выйти. Таков был порядок вещей. Пришла весна. Дети ее гуляли, и Леннон уходил в холмы, и порой до них доносилась его игра на арфе — песни стекали с холмов, как чары, и были гораздо нежнее, чем те, что он исполнял для них.

С появлением зелени большинство Ши вернулось. Они появлялись обычно по утрам с юга на своих белых лошадях.

И так однажды утром Бранвин сидела на крыльце, глядя на сборы Донала и Ризи, а кузнец ковал что-то возле амбара. Она перебирала воспоминания и думала о том, сколько ей всего еще хочется.

— Едут, — промолвил Граги, внезапно появляясь на ступеньке и снова исчезая.

И Бранвин встала и взглянула на юг, и сердце ее замерло при виде эльфийских всадников у ручья.

И весь хутор побросал свои дела, когда всадники повернули к двору.

— Несите еду, — закричал Барк, — и питье! К нам едут гости!

Примчались откуда-то Мев и Келли, Донал и задыхающийся Ризи, и Мурна выбежала из дома. И лишь Бранвин стояла неподвижно, сжав руки и пытаясь усмирить биение сердца, ибо то были Арафель и Лиэслиа.

Всадники подъехали к изгороди. Они были все в зеленом, и серые плащи были наброшены на плечи, и свет исходил от них, словно солнце освещало далекие холмы. У них были луки и мечи, но ехали они без поводьев, и когда они спешились у ворот, их кони исчезли, как они всегда исчезали.

Собравшийся люд окружил их кольцом — так было всегда — люди хотели посмотреть, но в то же время боялись их и потому молчали.

— Ризи, — сказал Лиэслиа, протягивая свою руку. — Донал, — он обращался к ним, как к друзьям, с которыми давно не виделся. Он обнял детей и прикоснулся к их лицам; и на левой его руке был виден шрам, как бледная звезда. Они поцеловали его в щеки, а он приник губами поочередно к их лбам.

Бранвин сжала руки. И тогда он взглянул на нее и подошел к крыльцу, где она стояла. Глаза у него были серыми, не такими, как у Кирана — ничто в нем не напоминало человека, которого она любила — кроме нежности, с которой он взял ее руку и поднес ее к губам, кроме взгляда, который говорил: «Я был его другом. Он любил тебя. И до сих пор любит».

— Бранвин, — промолвил он. Он отдавал ей честь, этот князь Вина Ши, который был древнее холмов, окружавших их, и моложе рассвета. Она была прахом и знала это. Но он научился любить этот прах. Ибо он носил сердце Кирана, глубоко затаенное в своем.

— Пойдем, — сказал Барк, — пойдемте, сядем и выпьем. Леннон, где твоя арфа? Милости просим всех.

И они подошли к большому столу во дворе. Граги тут же утащил лепешку и кружку эля и устроился на изгороди наблюдать за всем. Рядом устроилась лиса, ее темные глаза светились мудростью. На столе стояли молоко и мед, лепешки, эль и сидр, и горы желтого масла такого же, как желтые цветы, распустившиеся у ручья. Рядом были дети и ее друзья, и все, что имело смысл в этом мире — и она снова почувствовала себя счастливой.