«Там должна она быть», — сказал он себе; только там оставалась надежда, если она еще оставалась, если он осмелится пойти туда, несмотря на нежелание Арафели. Как все переменилось: когда-то она заботилась о том, чтобы он был невредим. Теперь он был озабочен ею и всем, что зависело от нее. Он поспешно спустился к берегу, хотя спина его и покрылась мурашками при воспоминании о стрелах и о том, что рядом с этим бродом был Ан Бег.

Опасность. Он вдруг ощутил ее рядом, бредя по темной воде, — какая-то дрожь в воздухе и яд ветров. Он удвоил скорость и, задыхаясь, рванулся к дальнему берегу, вышел на него весь вымокший и уставший от карабканья вверх, но мыслями он уже был в ином мире.

«Ан Бег, — подумал он. — Стережет брод». И он нырнул в Элд, как в сон, вспоминая иной день, когда он встретил в этом месте зло. «Роща», — подумал он, но не мог отыскать путь. Мгла сгустилась. Ветви цеплялись за него. Близость железа пронизывала его как яд, так что он спотыкался, чуть не теряя Элд.

Мрак кружил перед ним холодным и влажным ветром. Он трещал и шушукал, и грязь прилипала к его ногам, засасывая, как ночной кошмар. И твари скакали и цеплялись за его сапоги, стараясь подобраться к рукам, и холод стоял немыслимый. Он метнулся в сторону, отступая, попробовал идти другим путем, но мертвый валежник трещал под его весом, и на этом пути лежал еще более страшный мрак. Воздух был пропитан злом и угрозой — от этого сжимало грудь, и сердце начинало биться быстрее. И все новые и новые твари выходили ему навстречу, раздувшиеся от новой силы: один сидел на мертвом суку и со смехом бросился вниз, всем телом приникнув к рукам и ногам Кирана.

От отшвырнул тварь в сторону вместе с суком, но теперь перед ним что-то плыло — черное и безобразное с длинными белыми волосами, и как он ни старался, ему было не миновать его.

Оно внезапно обернулось, и он увидел бледное эльфийское лицо. «Арафель», — подумал он с облегчением, ибо они так похожи; но этот лик был холодным и с каждым мгновением менялся. Оно протянуло руку еще более жуткую в своей красоте, чем все предшествовавшие уродства.

«Далъет», — догадался Киран.

Оно рассмеялось.

— Ты ошибаешься, человек, и ты бессилен назвать меня по имени, — оно еще больше приблизилось. — Бpocaй камень. Иначе у тебя нет надежды.

— Нет.

— Значит, ты пропал, — и вынырнули новые твари, воздух задрожал от железа. «Киран, Киран, Киран, вернись к своим началам!»

И все закружилось вокруг. Завертелись черные конечности, и земля обрушилась на него, коричневая влажная земля, и липкие листья льнули к его рукам.

Он услышал псов. Он вскочил и увидел солнечный свет, игравший сквозь листья на глади Кербернского брода; он услыхал храп лошадей и движения, рассекающие воздух, и дрожащий полет железа, выпускаемого лучниками из-за деревьев.

Стрелы впивались в него одна за другой. И сердце его разрывалось от боли. После первой же раны все тело его занемело, после второй он упал, ломая впившиеся стрелы, и снова поднялся, ибо ноги его все еще шевелились: он увидел разбойников Ан Бега, их натянутые луки, готовые послать новые стрелы к тем, что уже пронзили его тело.

Он бежал. Он повернулся и нырнул в туман, где боль разыгралась не на шутку, не давая ему вздохнуть.

«Киран, — раздался издали отчаянный крик Лиэслиа, — держись за камень и беги, беги, беги!»

И подул ветер, разрывая мглу, и он услышал гром и завывание бури, несущие с собой запах моря и кораблекрушения. И чем больше нарастал гром, тем отчетливее впереди маячил свет, словно звезда во мгле.

«Аодан!» — вспомнив, воскликнул он. И позвал его трижды. И с конца земли явился эльфийский скакун — пришел Аодан.

Гром оглушил его, и ветер чуть не сбил с ног, когда приблизился Аодан — бледное сияние во мгле — и подставил ему свою шею. Он ухватился за гриву, в которой играли молнии, безопасные для него; сила полилась из камня, наполняя его руки, и он вскочил на Аодана — сам не зная, как оказался на его спине. И эльфийский скакун побежал над землей ровными шагами, не удаляясь в поля, но все глубже и глубже в Элд.

— О, Аодан, — прошептал Киран, — отнеси меня к ней, отнеси меня к ней скорей.

Эльфийский скакун захрипел, изменил свой шаг, чуть не сбросив Кирана со спины, и заржал, поворачиваясь то туда, то сюда. Они поскакали, и стена тумана расступилась перед ними, обтекая их с обеих сторон. Киран закричал — так жестока была боль от железа, пронзавшего его сердце, и во второй раз он издал крик отчаяния, увидев, что они отступают назад.

— Еще раз, Аодан, — вскричал он, — перенеси меня через мглу!

Конь повернулся и снова попытался вступить в ледяную мглу.

Ледяная боль пронзила Кирана, но он прильнул к гриве и удержался, чувствуя, как борется лошадь под ним. Попытку за попыткой предпринимал эльфийский конь, снова бросаясь вперед, и твари бросались на них из нараставшей тьмы. Киран закричал, заржал Аодан и метнулся в сторону.

Затем все погрузилось во мрак, и Аодан скакал на лай гончих, прочь от преграды, ибо боль начала затихать. Рокотал гром. Слышался стук других копыт, и мелькали мечущиеся тени собак и летучих призраков.

Наездник сравнялся с ними, и конь его был черен, как ночь, и при вспышках молний, бледно мерцал его череп, ибо тем наездником была госпожа Смерть.

— Нет, — прошептал Киран. — Дай мне еще попытаться. Дай попытаться, госпожа Смерть.

— Тогда поворачивай, — донесся до него ответ, и он воззвал к Аодану, но напрасно. Эльфийский скакун несся вперед, не сбавляя шага. Он прижался в отчаянии к его шее, зная, что на большее не способен, и вдруг под ними расстелилась залитая солнцем дорога.

Смерть не покинула его, оставшись тенью. Они выбрались из Элда и теперь скакали прибрежной дорогой, что вела к дому. Эльфийский скакун, как и он, потерпел поражение, и теперь, набирая скорость, летел вперед, потряхивая гривой в мареве освещенной солнцем пыли.

Донал спустился по лестнице, опираясь на палку, ибо все еще чувствовал себя неуверенно на ногах, и пошел вдоль стены в поисках укрытия, небольшой передышки, где никто не будет одолевать его вопросами — спроси госпожу об этом, да спроси госпожу о том, и что делать с амбарами, и всадники вернулись ничего не найдя — без всякой надежды, помощи и удачи.

Он прислонил оружие к стене и склонил голову, ибо она болела; но потом он вспомнил, что надо осмотреться и глянул вокруг — и все показалось ему еще хуже, чем вчера.

Солнце сияло над землей Кер Велла, над зелеными пастбищами и полями и отбрасывало свой ласковый свет на север и запад и даже на деревья у реки. Но за этим кругом солнечного света небо темнело от громоздившихся туч, высящихся крепостей облаков.

Они двигались не так как в грозу, подгоняемые ветром и ударами грома. Они продвигались незаметно, выстраивая свои бастионы — сначала грязно-серая струйка, а потом вокруг нее набухало грозовое облако — и все не спеша, не скорее, чем бег облаков в летний день. Надо было специально всмотреться, чтобы заметить, как смыкается их стена вокруг Кер Велла. Сначала их почти не замечали — всего лишь кромка облаков на дальнем северо-западе, потом она переползла на запад, раскинулась над лесом к югу по мере наступления туч; а потом за одну ночь соединилась с северными форварками, залив мглой и восток, где начала громоздиться новая стена.

Каждый день люд наблюдал за этим, бросая на небо тревожные взгляды с полей и бастионов стен. Днем и ночью нарастал мрак, пока кольцо вокруг них не замкнулось, и тучи со стороны леса подошли к ним так близко, что незамутненным солнечный свет был виден лишь в полдень, и тень отчетливо виднелась над макушками деревьев, нависавших над Керберном, и среди холмов; и над головой, над самыми стенами замка теперь громоздился темный вал — все выше и выше уходил он в темное небо к яркому солнцу — поверхность его была изъедена и комковата, меняясь, но не двигаясь он висел над ними, словно натолкнулся на какое-то препятствие, сохраняющее этот кладезь солнечного света. Донал всего лишь бросил взгляд на небо, но не заметить это было невозможно — словно чья-то рука обхватила холмы и горизонт стал тусклым и темным.