— Ты мешаешь моей работе, — укоряла ее Смерть.

— Только в своих владениях, — ответила Арафель и снова взглянула на тьму, в которой, казалось, брезжили два слабых огня. — Раз уж я не ушла со всеми, то буду залечивать язвы Элда, причиненные ему людьми. Неужто ты думаешь, госпожа Смерть, что я растрачу всю свою силу? Или этого ты и дожидаешься? Или ты думаешь, мой род может умереть?

— Поживем увидим, — отвечала Смерть спокойным тихим голосом. И что-то, похожее на рукав, всколыхнулось в широком жесте. — Ты все здесь можешь исправить, изгнать людей, взять под свою власть и править.

— А после умереть, как водится.

— И умереть, — еще тише откликнулась Смерть.

Арафель улыбнулась, почувствовав тоску той.

— Девчонка.

— Возьми меня с собой, — попросила Смерть. — Дай мне хоть раз увидеть то, что ты видишь. Дай мне увидеть тебя такой, какая ты есть. Покажи мне… ту, другую землю.

— Нет, — вздрогнув, ответила Арафель и ощутила легкое прикосновение к своей щеке.

— Не надо, не надо ненавидеть меня, — взмолилась Смерть. — К чему меня бояться. А все боятся… кроме тебя.

— Оставь свои надежды. Мой род тает от ран.

— Но разве может что-нибудь ранить тебя! — воскликнула Смерть. — Нет, Арафель. А значит, ты прикована в этому месту и разделишь судьбу Элда.

— Многое может ранить меня, — возразила Арафель, глядя туда, где по ее представлениям у Смерти должно было быть лицо. — Только не ты.

— Разве что когда все деревья умрут. Разве что когда все, питающее тебя силой, исчезнет. Ты будешь долго жить, моя госпожа увядающих деревьев, но не вечно.

— И все равно я обману тебя.

— Возможно, — прошелестел дрожащий шепот. — Знаешь ли ты, куда ушел твой народ? Известно ли тебе, хорошо ли то место? Нет. А со мной ты знакома. Я привычна и проста. Мы старые друзья, ты да я.

— Мы приятели, но не друзья.

— Разве тебе не знакомо одиночество? Его мы делим с тобой.

— Но ты — вся мрак и холод, — сказала Арафель.

— Все видят тебя одинаково?

— Нет, — призналась Арафель.

— Может, ты придешь взглянуть, как выгляжу я.

Арафель ничего не ответила, ибо она была не так жестока, как некоторые ее сородичи, и умела чувствовать боль.

— Я тоже исцеляю, — сказала Смерть.

Но Арафель так ничего и не ответила.

— Пойдем, — позвала Смерть. — Я покажу тебе свое другое обличье.

Арафель замерла при ее прикосновении, ибо та вела ее в другой, третий Элдвуд, бывший в ее власти, и ледяным ветром несло из этого порождения смерти.

— Нет, — ответила Арафель. — Только не туда, моя госпожа, туда — никогда.

— Все, что я беру, я возвращаю, — сказала Смерть. — Все, что падает в котел, снова выходит из него. Я могу быть красивой, Арафель, но ты не можешь этого увидеть, потому что ты не была со мной и не переживала меня. Твое мнение обо мне превратно.

— Ты оказала мне услугу, защищая Элд от людей, — сказала Арафель. — Зачем?

И теперь Смерть замерла, не отвечая.

— Может, я недооцениваю свое время. Может, я задержусь в этом лесу слишком надолго. И ты можешь уповать лишь на это. Но я не стану обнадеживать тебя.

— Мне не нужна надежда, — сказала Смерть. Порыв ветра отодвинул ее. — Но пойдем, если не туда, так в другое место. Я хочу, чтобы ты хорошо думала обо мне. Увидишь… я могу исцелять.

Голос у нее был мягким и не сулящим никакой беды, и вправду она ничего не могла сделать Арафели. И она послушалась на этот раз и подчинилась, и пошла за Смертью, как ходят смертные, по общей их земле.

Но вскоре она заколебалась, ибо поняла, куда ее ведут.

— Верь мне, — просила Смерть, и холодный ветер налетал все сильней и напористей.

Они медленно брели сквозь заросли и чащобы, и на исходе ночи они вышли к роще, к которой вела ее Смерть, к Новому лесу, к границе Элда, ближе всего подступавшей к человеку. Здесь лежали мертвыми исполинские деревья, израненные топорами, о чем Арафель не забыла. Это бессмысленное разрушение угнетало ее, ибо в день гибели этих деревьев умерла часть ее Элда, рассеялась в серой дымке, что ограждала ее мир и замутняла ей взор.

— Видишь, — сказала Смерть, и тень метнулась к буйным зарослям папоротника-орляка, видневшимся под меркнущими звездами. Прямые и свежие побеги в человеческий рост тянулись вверх. — Взгляни на мое рукоделье. Разве мы можем быть врагами?

Арафель взглянула и содрогнулась, вспомнив, каким было это место, когда поваленные деревья стояли высокими и прекрасными, а их двойники в ее родном Элде цвели звездами и укрывали ее своими белыми ветвями.

— Это всего лишь Новый лес, — промолвила Арафель, — мой же мал для этого. Они не имеют корней в Элде.

— И ты не ощущаешь в этом красоты?

— Это красиво, — согласилась Арафель и прошла дальше и преклонила колена от внезапного укола памяти, ибо под орляком лежали кости и древесная щепа, и она прикоснулась к давно пробитому черепу.

— Деревья ты восстановила. Не можешь ли поправить и это, госпожа Смерть?

— Со временем, — ответила та, надрывая ей сердце. — А что тебе в них?

— У меня есть свои пристрастия, — сказала Арафель, но когда она встала, старое любопытство нахлынуло на нее, и она прошлась немного дальше, к плоской скале, нависавшей над долиной, над темным морем деревьев. Она вспомнила каменную башню на другом конце долины — там, далеко, среди деревень и полей, и ручных животных, и разного прочего, что дорого человеку. Но все это было за пределами видимости. Внизу Керберн катил свои темные воды к морю, как черная змея, разделяющая лес; и этот бег воды к морю напомнил ей о расставании с ее родом, и Арафель загрустила.

— Люди всегда честны. Они зачинаются, рождаются и умирают. И нет этому конца, — сказала Смерть.

— И все же им приходит конец.

— Не навсегда. Такова их природа. Ты не хочешь смотреть на мой Новый лес, он не нравится тебе.

— Нет, пока мой умирает.

— Умирает и не тает?

Арафель бросила на нее холодный взгляд.

— Уходи, — попросила она. — Я устала от тебя.

— Ты обижаешь меня.

— Тебя, разрушительницу всего, к чему ты прикасаешься? Ты не можешь обижаться. Оставь меня.

— Ты ошибаешься, — сказала Смерть. — Ты ошибаешься, так говоря обо мне. Есть одиночество, Арафель, и есть бессердечие; я никогда не была бессердечной. Не дразни меня, Арафель.

— Так уходи же. Я устала от тебя.

И за спиной ее послышалось шуршание теней, дыхание и кашель. Она нахмурилась и приложила руку к самоцвету, висевшему на шее. Звуки затихли.

— Я не боюсь тебя, божок. Никогда не боялась и не буду бояться. Исчезни!

И тень исчезла, прикоснувшись к ней в последний раз и обдав тоскливым холодом. Арафель отмахнулась и, наконец, почувствовала, что та ушла. Остался лишь склон холма, да ветер, да испорченная ночь.

Арафель тронулась вдоль хребта. Темная долина расстилалась перед ней, там спали смертные, избывая эту ночь. Она вспомнила, сколько боли и добра принесли ей люди… но сколько лет прошло с тех пор, она не знала. Она помедлила, и странное томление охватило ее — ей захотелось знать, что с ними стало за это время и как сложились их жизни.

Она пошла другим путем, скользя с такой прытью, с которой не могли тягаться ноги смертных, вдоль троп, где заросли не тревожили ее. Она остановилась в серой мгле рассвета в приятной зелени свежих побегов на берегу реки, куда она давным-давно не приходила. Она была за пределами Элда и все же не совсем, ибо Элд следовал за ней по ее воле, растягиваясь и утончаясь не без усилий.

Утро принесло с собой смертную красоту, легкое прикосновение солнца позолотило черные воды Керберна — красоту контрастов, которых не было в ее мире, ибо он был лишен уродства, и не было в нем мертвых сучьев или поваленных деревьев, или безобразных ветвей. Она взглянула на призрачного оленя, последовавшего за ней из иного мира, на его трепещущие ноздри и огромные глаза, полные рассвета.