Благая цель может сообщить ценность только таким средствам, которые действительно ведут к цели.

Группу людей, следующих одному и тому же мнению и ссылающихся на тот же авторитет, ведущий их за собой и с мнением которого они все согласны, можно рассматривать как один разум, а один разум может заблуждаться…

Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.

Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы.

Не следует надеяться, что нелепость большей части социалистических теорий может помешать их торжеству. Химеры, заключенные в этих теориях, в конце концов ничуть не менее правдоподобны, чем религиозные верования, столь давно управляющие душой народов. Нелогичность верования никогда не мешала его распространению. А социализм гораздо и более религиозное верование, чем рассудочная теория. Ему подчиняются, но его не оспаривают…

Какую бы услугу человечеству оказало бы божество, уничтожив гибельную расу филантропов и уж заодно не менее гибельное поколение болтунов!

Люди готовы, чтобы немного развлечься, послушать философов, как они слушали бы скрипача или фигляра. Но чтобы поступать так, как советует разумный человек, — никогда. Когда бы ни приходилось делать выбор между разумным и безумцем, человечество без колебаний шло за безумцем. Ибо безумец обращается к самой сущности человека — к его страсти и инстинктам. Философы же обращаются к внешнему и второстепенному — рассудку.

Вся мыслящая Россия, тоскуя о мужике, пьет, не просыпаясь! Бей во все колокола, по всему Лондону — никто в России головы не поднимет, все в блевотине и всем тяжело!..

Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время родиться и время умирать… время разрушать и время строить… время разбрасывать камни и время складывать камни… время молчать и время говорить…

Культура — это итог всех достижений отдельных лиц и всего человечества во всех областях и по всем аспектам в той мере, в какой эти достижения способствуют духовному совершенствованию личности и общему прогрессу.

Кто уяснил себе проблему культуры, тот страдает от чувства, сходного с тем, которое испытывает человек, унаследовавший богатство, добытое неправомерными средствами, или правитель, властвующий благодаря насильственным действиям своих предков. Он с печалью думает о своем происхождении и часто испытывает стыд и раздражение. Вся сумма силы, жизненной воли, радости, которую он обращает на свое достояние, часто уравновешивается глубокой усталостью: он не может забыть своего прошлого. Скорбно смотрит он на будущее: он знает наперед, что его потомки, подобно ему, будут страдать от прошлого.

Исторические ренессансы древних культур еще никогда не создавали новой культуры, и глубоко ошибаются те, которые соприкосновению с кругами прошлых культур приписывают магическую силу полного возрождения. Культура остается идеалом, а к идеалу может приближаться только единичный ищущий человек, а не компания, каким бы маршем она ни двигалась.

Ее (массы) бестолковость по отношению ко всякой традиции, означающая борьбу против культуры (дворянства, церкви, привилегий, династий, конвенции в искусстве, границ познавательных возможностей в науке), ее превосходящий крестьянскую смышленость острый и холодный ум, ее натурализм совершенно иного пошиба, в своем стремлении назад далеко опережающий Сократа и Руссо и опирающийся во всем, что касается сексуального и социального, на первобытно-человеческие инстинкты и состояния, то самое panem et circenses[4], которое нынче снова всплывает под видом борьбы за увеличение заработной платы и спортивной площадки, — все это знаменует… некую исключительно новую, позднюю и бесперспективную форму человеческой экзистенции.

Культура наций должна предшествовать культуре индивидуумов, и поэтому смешны опасения людей, которые культурное превосходство народа видят в большом количестве массовых продуктов, которые они производят.

Род человеческий, дрянной уже по своей натуре, стал еще хуже под влиянием цивилизованной жизни.

— Что и говорить, хитро все это придумано! Ездить стали быстрее, да и учености прибавилось… Но звери, как были зверьми, так ими и остались, и пусть даже придумают машины еще хитроумнее, зверей от того меньше не станет.

Культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.

От образованных и от людей духовного труда для культуры нет большой угрозы. Замещение религиозных мотивов культурного поведения другими, мирскими прошло бы у них без сучка и задоринки, а кроме того, они большей частью сами носители культуры.

Иначе обстоит дело с огромной массой необразованных, угнетенных, которые имеют все основания быть врагами культуры. Пока они не знают, что в Бога больше не мерят, все хорошо. Но они это непременно узнают… И они готовы принять результаты научной мысли, оставаясь незатронутыми тем изменением, которое производится в человеке научной мыслью. Нет ли опасности, что Враждебность этих масс к культуре обрушится на слабый пункт, который они обнаружат в своей строгой властительнице?

Если я не смею убивать своего ближнего только потому, что Господь Бог запретил бы это и тяжко покарает за преступление в этой или другой жизни, но мне становится известно, что его наказания нечего бояться, то я, разумеется, убью ближнего без рассуждений, и удержать меня от этого сумеет только темная власть.