О Константине она мне ни разу не говорила. То ли он ничего для нее не значил, то ли это была какая-то безумная тайна. Хотя бессовестное вранье было вовсе не в стиле Эры. Она бы не стала встречаться с двумя сразу. Ну, так я думала. И поэтому выпавшая из букета карточка оказалась для меня неприятным сюрпризом.

В тот день я задержалась в институте и пришла к Эре позже назначенного времени. Едва успела купить цветы и забежать домой за подарком.

— Девушка, вы не в девятую случайно? — окликнул меня парень, стоявший у машины с логотипом курьерской службы.

— Да, — обернулась я. — А что?

— Вы не могли бы выручить? У меня доставка, а тут с машиной проблемы. Заглушу двигатель — потом, боюсь, не заведу. Хотел уже позвонить, чтобы спустились и забрали, но раз вы все равно туда идете…

— Хорошо, давайте, — я расписалась в накладной и взяла букет — три розы, обернутые крафтом поверх прозрачного целлофана.

Как только я зашла в лифт, плохо прикрепленная степлером карточка отвалилась и упала на пол. Надписью вверх. Хочешь не хочешь, а прочитаешь.

Какой-то Константин благодарил Эру за чудесный вчерашний вечер и поздравлял с днем рождения.

Первым моим побуждением было сунуть карточку в карман и отдать Эре потом. Чтобы ее не увидел Водолей… Зная его, я могла предположить, что ничем хорошим это не закончилось бы.

Но, с другой стороны, прикрывать ее мне тоже не очень хотелось. Я это уже делала. И не раз. Когда они ездили куда-то вдвоем или просто оставались на ночь у него, а я врала Эриной мамаше, что та у меня. И ладно бы в школе или на первом курсе, пока Эре не исполнилось восемнадцать. Но потом-то что?

— Ты же знаешь, мать проест плешь, — страдальчески морщилась она в ответ на мое недоумение. — Хватит мне скандалов из-за прыжков.

Я врала, стиснув зубы, но чудесные вечера с Константином — это было уже слишком. Нет, я не собиралась открывать глаза Водолею. Наоборот — собиралась закрыть собственные. Я ничего не видела. Пусть все идет так, как будто я ничего не видела.

Согнув скобку степлера, я прицепила карточку туда, где она была. Не увидит — ну и ладно. Увидит… что ж, значит, так тому и быть.

Эра с Водолеем задержались на кухне. В комнате играла музыка, девчонки расхваливали куклу. Я услышала только, как открылась и с грохотом закрылась входная дверь. Под ложечкой противно засосало.

Эра стояла у окна, запрокинув голову, чтобы не выпустить слезы из глаз.

— Что случилось? — фальшь в собственном голосе скребнула, как вилка по зубам.

— Инструктор из клуба прислал цветы, — она протянула мне карточку. — Андрей увидел.

— Чудесный вечер? — вопрос повис в воздухе.

— Он меня подвез вчера. Выпили кофе, поговорили о соревнованиях. Больше ничего.

Я позволила себе не поверить. Возможно, так оно и было. На уровне событий. Но не эмоций. Иначе не благодарил бы за «чудесный вечер».

И все же, все же…

Чувствовала я себя премерзко. Хотелось пойти домой, долго-долго стоять под душем, а потом лечь спать и не просыпаться минимум полгода.

— Поговори с ним. Объясни, как все было.

— Зачем? — усмехнулась Эра. — Он записал меня в шлюхи априори. Так и сказал. Ну пусть так и будет.

Андрей

Носок ботинка лизнула набежавшая волна. Андрей вздрогнул, вернувшись в настоящее, оглянулся, как будто не сразу понял, где очутился. Сфинкс смотрел куда-то сквозь него — совсем как Эра тогда.

Он поднялся на набережную, перебежал дорогу под носом у автобуса, постоял у входа в Румянцевский сад и все же решился.

Скамейка стояла на том же месте. Может, уже и другая, но неважно. Именно здесь он пятнадцать лет назад в первый раз поцеловал Эру. Было в этом что-то глубоко символичное — вспомнить о конце их отношений именно там, где они начались. Где случилось то, что ясно обозначило: детская дружба перешла в нечто большее.

Андрей стряхнул листья, сел, закрыл глаза. Сколько раз он вспоминал этот момент, но никогда здесь. Вообще восемь лет обходил Румянцевский сад стороной, даже ездить мимо него не любил. На этом воспоминании, блеклом, словно размытом, он не задержался. Как будто хотел поскорее поставить на всем точку.

— Это… шутка? — спросил он, прекрасно понимая, что такими вещами не шутят. Что это правда.

— Извини… — Эра опустила глаза.

— Это все, что ты можешь сказать?

Она молчала. Андрей встал и направился к выходу.

Дежавю. Только в прошлый раз он шел с Васьки на юг, а сейчас наоборот — по Лиговскому, по Невскому. К дому. Под Дворцовым мостом пугающе близко чернела Нева. Как будто тянула к себе. Обещая покой.

Глупости! Покоя нет нигде.

От дальнейшего в память осели короткие обрывки. Да и то лишь до того момента, как достал из холодильника начатую бутылку водки.

А ведь он знал, что так будет. С того самого дня рождения. Ну, может, не прямо вот так, но что рано или поздно все равно расстанутся. Что нет у них никакого общего будущего. И все же отталкивал от себя эту мысль. Как будто рядом безнадежно больной. И знаешь ведь, что умрет, но каждое утро просыпаешься с этим: пожалуйста, только не сегодня. Еще немного побыть вместе — хотя они с Эрой так и не вернулись к прежнему. Встречались, разговаривали, занимались любовью. Но словно по инерции. И стена между ними с каждым днем становилась все толще и выше. А то, что их связывало, наоборот — все более непрочным и хрупким. Да и связывало ли их вообще хоть что-то? Хоть когда-нибудь? Кроме детских воспоминаний?

Одного Андрей не мог понять, и от этого выкручивало бессильной яростью. Почему она так поступила с ним? Почему не сказала наедине? Неужели отомстила за ту «шлюху»? Да нет, не может быть. Скорее, ей просто было наплевать. Или боялась, что дрогнет, передумает? Специально сказала так, чтобы сжечь мосты?

Он пил — и сначала не брало. А потом вдруг словно с головой ушел под воду. Ту самую черную воду Невы, которая звала к себе. Решился бы он покончить с собой, если бы не позвонила Инка? Кто знает… Андрей старался не думать об этом. Как и о том, что произошло между ними той ночью. Они никогда не говорили о ней, но по нескольким ее случайным репликам можно было догадаться, что все вышло очень грубо. Как будто срывал на ней свою злость, пытаясь причинить ту боль, которая грызла его самого.

А боль и не думала уходить. Она словно сорвала все тормоза.

Утром Андрей шел на работу, куда его взяли после университета самым младшим подай-принеси. Старательно делал что говорили, и это помогало отвлечься. Боль словно отступала на эти дневные часы, чтобы вечером наброситься с новой силой. Спорт? Нет, не работало. Только выпивка и секс. На короткое время. Если не встречался с Инной, шел в бар, снимал там какую-нибудь девку на ночь. А утром даже имя ее вспомнить не мог. Если вообще спрашивал. Но очень скоро это закончилось. Слишком противно было потом. А вот Инна осталась.

Сначала Андрей не мог понять, что заставляло звонить ей. Может, что-то такое назло Эре: ты ушла, а я трахаю твою подругу? Но если и было, то лишь сначала. И не главное. Не сразу, но все же он понял: в Инне есть то, чего ему так не хватало в Эре. Тепло. То мягкое, обволакивающее тепло, в котором он отогревался, буквально физически чувствуя, как тают ледяные иглы, проросшие сквозь сердце.

Первое время они даже почти не разговаривали. Молча бродили по городу, заходили куда-нибудь поесть, шли к нему, ложились в постель. И за это молчание он был благодарен, потому что на разговоры не хватало ни сил, ни желания. Ему достаточно было того, что она рядом.

Инна уходила — и боль возвращалась. Но каждый раз чуть меньше. Не такая острая. Не такая ледяная. Как будто сквозь черноту начинал проступать свет. И черты той, которая была рядом. Андрей словно увидел ее совсем другой. Для него Инна всегда пряталась в тени Эры. Настолько в тени, что он почти не замечал ее. И даже в первые недели их встреч не видел за образом той, которую все еще любил.