Тогда я недоумевала: как такое вообще возможно. Водолей с Эрой — тоже была, конечно, клиника, но все-таки не до такой степени. С Алкой мы больше не виделись, и я ничего о ней не слышала. Но сейчас вспомнила. Особенно ее потухший безжизненный взгляд. И поняла, как это бывает.

Наваждение. Морок. Казалось бы — не думай. Забудь. Но как, если каждый вечер о себе напоминает? С психом было проще, он навязывался явно и открыто. Я могла попросить мужа накостылять ему по шее или пойти в полицию. Сейчас — все равно что жаловаться на призрака. Цветочки передает? Через каких-то разных людей? Вы уверены, девушка?

Я была уверена. Но кому я могла об этом рассказать? Водолею?

Может, и смогла бы. Если бы не тот жгучий, отвратительный интерес, от которого никак не могла отделаться. Интерес, шедший в тесной связке со страхом.

В первые месяцы беременности меня пробило на киви, которое терпеть не могла за противное послевкусие. От него было не избавиться, даже почистив зубы. Я покупала его корзинками, съедала несколько штук, умирала от отвращения и клялась, что больше никогда. На следующий день все повторялось.

Мы с Водолеем слишком сильно чувствовали друг друга. Он и так беспокоился, а если б я заикнулась про Федора и про свой страх, сразу понял бы и про интерес. А уж этого мне точно не хотелось.

И все-таки я прокололась. Так, что глупее не придумаешь.

Говорят, страх надо встретить лицом к лицу, иначе его не победить. Меньше всего я хотела встретиться лицом к лицу с Федором. Зато могла представить ситуацию, в которой была бы полностью в его власти.

В постели… Спровоцировав Водолея на грубый секс и представив Федора на его месте.

Нет, и мысли не было о том, чтобы отомстить за прошлое. Но даже так по отношению к нему вышло подло и мерзко. А главное — ничуть не помогло. Получилось отвратительно. И после этого стало еще страшнее. Но хуже всего, что Водолей догадался: мы были не одни.

Андрей

— Андрей Алексеевич, вас сам зовет.

Андрей поморщился, хотя сразу было ясно: раз звонит внутренний телефон, ничего хорошего ждать не приходится. Подорвался и бегом к начальству, прыжками. Белочкой.

Бегом не побежал, конечно, но встал и пошел, прикидывая на ходу, за какой косяк сейчас огребет по полной. Если не свой, то подчиненных. За вип-клиентов драли, как сидорову козу.

— Андрей, проблема у нас, — обрадовал Бортнев, едва он вошел в кабинет. — Котов наш в Москву едет пальцы гнуть, а его главный по тарелочкам в аварию попал, в больнице лежит.

— В смысле, главный по тарелочкам? — уточнил Андрей, оттягивая время, хотя прекрасно понимал, что будет дальше.

— Имиджмейкер. Из его команды. Как там его, вы же с ним в контакте?

— Марков.

— Ну вот. Придется тебе.

Сопротивление было бесполезно. Котов, возглавлявший городскую культуру, без одобрения пиарщиков и пальцем боялся шевельнуть, не говоря уже о том, чтобы слово сказать. Ну как же, а вдруг испортит реноме.

— Когда? — он попытался скрыть недовольство, но все равно прозвучало обреченно.

— Завтра утром. Дня на три-четыре, вряд ли больше. Можешь сейчас домой идти, собираться. Только с Котовым свяжись, обозначься.

Домой Андрей ехал, злясь на весь белый свет. Отказаться не мог — подобное означало написать заявление по собственному. И это еще в лучшем случае. Оставлять Инну одну не хотелось. Когда на гастроли уехала она, ему это как раз пошло на пользу. Но что так лучше будет для нее, он крупно сомневался.

После той ночи все стало еще хуже. Инна совсем ушла в себя. Молчала, о чем-то думала. Если неожиданно к ней обращался, вздрагивала, и снова в глазах пробегал испуг — теперь он уже не сомневался в этом.

Однажды Андрей задержался на работе. Когда оторвался от документов, часы показывали начало десятого. Решил встретить Инну у театра и отвезти куда-нибудь поужинать. Подъехал как раз к окончанию спектакля. Поставил машину на платную стоянку, прошел немного пешком, остановился у служебного выхода, чуть поодаль, в тени.

Заметив Инну, окликнул ее и вышел к свету. И увидел отчетливо на ее лице даже не страх, а ужас, который тут же сменился облегчением и радостью. Инна бросилась к нему, как…

Как тогда, на вокзале.

Андрей вспомнил отчетливо, мгновенным кадром-вспышкой. Она идет рядом с высоким темноволосым мужчиной в черном пальто, лицо у нее напряженное, словно армированное. Видит его — мгновенно загорается радостью, словно лампочку включили, почти бежит, обнимает за шею.

Как будто он ее от чего-то спас. От чего-то? Или, может, от кого-то? Не от того ли коня в пальто?

Но об этом Андрей подумал только сейчас, встав в пробке на Благовещенском мосту. А тогда просто поцеловал ее, и они пошли в «Мапуче» есть запеченного на углях осьминога. Инна была странно оживленной, пила и говорила больше обычного. Разрумянилась, глаза блестели. Но когда подъезжали к дому, сникла. Сказала, что очень устала, хочет поскорее лечь.

Почему он еще тогда не сопоставил эти два эпизода? Отвлекся на разговор? Купился на ее лихорадочную улыбку, больше похожую на маску «всехорошо»?

Что случилось с ней в той поездке? Она сказала, тот крендель — брат ее однокурсника. Встретила его случайно. Какая-то история из прежней жизни?

Андрей знал, что Инна встречалась с Малышевым, потом еще с кем-то. Собиралась замуж, но раздумала. Но знал без подробностей. Может, это и был один из ее бывших? Несостоявшийся жених, к примеру? Закон парных случаев никто не отменял. Его накрыло прошлым, а что, если и ее — тоже?

Тогда откуда страх? Случилась внезапная вспышка до полного помрачения сознания, а теперь боится, что он узнает? Или, может, этот тип ее шантажирует?

Поставив машину, Андрей поднялся домой, разделся, сварил кофе. Сел с чашкой в кресло. В вечернем спектакле Инна не играла, значит, должна была скоро прийти.

Сейчас он спрашивал себя, что было бы, узнай он об ее измене. Смог бы простить? После Эры?

Именно после Эры — смог бы. Как ни парадоксально. Было бы безумно сложно, безумно больно. Понять, пережить, принять. Не простил бы только одного — вранья. Бессовестного вранья, когда лгут, глядя в глаза.

Щелкнул замо́к.

— Водолей, ты дома?

Поставив чашку на журнальный столик, Андрей вышел в прихожую, прислонился к стене, наблюдая, как Инна снимает пальто и сапоги.

— Ушел раньше. Завтра утром в командировку. В Москву. Дня на четыре, точно не знаю.

Вглядывался в ее лицо, пытаясь поймать тщательно скрываемый отблеск радости. Не увидел. Только огорчение и тревогу. Не могла она так притворяться. Слишком хорошо он знал ее, чтобы не понять.

Подошел, обнял крепко, прижал к себе.

— Инка, милая, что с тобой происходит? Я же вижу. Ты просила дать тебе время, но это ведь не то, правда? Пожалуйста, скажи мне. Что бы там ни было, скажи. Я постараюсь понять и помочь.

Инна посмотрела на него неуверенно, как будто колебалась, говорить или нет. Вздохнула, даже рот приоткрыла, и в этот момент в комнате завопил его телефон.

— Извини…

Наверно, надо было забить, не отвечать, перезвонили бы. То, что происходило сейчас, было важнее. Но он ждал звонка из офиса чертова Котова по поездке. Так и получилось. Поговорив с референтом насчет билетов и скинув ему паспортные данные, Андрей вышел на кухню. Инна доставала из сумки продукты, складывала в холодильник. Взглянув на нее, он понял, что момент упущен.

Эра

Я лежала на раскладушке в комнате Алининой дочки Наташи, которую на выходные забрала бабушка, и вертелась, как пропеллер. Проклятый металлолом отзывался скрипом и звоном на каждое шевеление. Утром надо было ехать на аэродром, я пыталась уснуть, но не получалось. Видела сквозь темноту: его глаза, так близко, и улыбку в них. И как он коснулся губами моих губ — мягко и осторожно.

Мой первый поцелуй с Андреем — вообще самый первый! — получился бестолковым и неуклюжим. Страшно и неловко, люди же мимо ходят, все видят. С Костей — рядом тоже были люди, но об этом я не думала. На адреналине вообще на все наплевать, мир взял и исчез. Тот первый поцелуй был просто бешеным. Как в кино про страсти-мордасти. Жестким и обжигающе горячим.