- Мой отряд весь вооружен пятизарядными карабинами Маузера, обозники берданками, сибирскими штуцерами и ижевскими двустволками, бодро отвечал я.

     - И откуда у вашего отряда такое вооружение. Это же новейшие карабины?

     - Удалось приобрести по случаю, - опустив глаза к столу, ответил я.

     - Александр Николаевич, - есаул повернул голову в сторону Некрасова, - а в моей сотне есть казаки, вооружённые таким карабинами?

     - Насколько мне известно, около десятка есть, - ответил штабс-ротмистр. - Корейцы везут с той стороны. Говорят, пятизарядки Маузера на вооружение корейской армии Германия поставила.

     Дальнейший разговор, часто прерываемый тостом и возлиянием очередной порции водки, вертелся вокруг оружия, повадок волков и других зверей. Не смотря на то, что я только пригублял водку и на сытый желудок, через пару часов я почувствовал себя с непривычки хорошо выпившим, точнее пьяным. Корнет и Арсений ещё сидели за столом, пьяно улыбаясь окружающим, а Некрасов и Кононович, были хоть и остекленевшими, но речь их лилась без задержек и логично.

     'Вот это опыт, - пьяно подумал я, глядя на штабс-ротмистра и есаула. - Пожалуй, они и в моём времени всех моих знакомых перепили бы'.

     В этот момент есаул потребовал гитару, а когда её принесли, взяв несколько аккордов, запел хорошо поставленным голосом:

     Где друзья минувших лет,

     Где гусары коренные,

     Председатели бесед,

     Собутыльники седые?

     Деды, помню вас и я,

     Испивающих ковшами,

     И, сидящих вкруг огня,

     С красно-сизыми носами.

     Закончив романс и переждав аплодисменты, собравшейся в трактире в значительном количестве публики, есаул Кононович поинтересовался у меня:

     - Казак, знаешь, чей это романс?

     - Дениса Давыдова, ваше благородие, - я пьяно улыбнулся есаулу. - 'Песня старого гусара' называется.

     - Хмм! Молодец! Следующий романс.

     Следующим прозвучал романс также Дениса Давыдова 'Не пробуждай, не пробуждай', потом ещё пару романсов, авторов которых я не знал и слышал впервые. После исполнения последнего, есаул положил гитару на стол и у него завязался какой-то спор с Некрасовым. Я же взяв в руки гитару, попытался взять несколько аккордов. В том времени, я хорошо играл на шестиструнной гитаре. Курсов, школ не завершал, начал с дворового обучения, а потом по жизни попадались хорошие учителя. Голос и манеру исполнения слушатели тоже хвалили, иногда сравнивая с Александром Малининым. В этом же мире, куда я попал более полтора лет назад, гитару в руках держал первый раз, да и пел только про себя, чтобы никто не слышал.

     Увидев мои потуги с гитарой, есаул с ухмылкой поинтересовался:

     - Умеешь музицировать, казак?

     Я с пьяной бесшабашностью кивнул головой, ударил по струнам и, подражая голосу Розенбаума, затянул:

     Под ольхой задремал есаул на роздыхе,

        Приклонил голову к доброму седлу.

        Не буди казака Ваше благородие,

     Он во сне видит дом, мамку, да ветлу.

     А на окне наличники,

        Гуляй да пой станичники.

        Черны глаза в окошке том,

        Гуляй да пой Амур и Дон.

            Он во сне видит дом, да лампасы дедовы,

        Да братьев-баловней оседлавших тын,

        Да сестрицу свою девку дюже вредную,

        От которой мальцом удирал в кусты.

     После второго куплета, припев стал подпевать Кононович, а в конце песни припев пели все, находящиеся в трактире, причём пару казаков пустились в пляс.

     - Ээээхх! - есаул от избытка чувств жахнул кулаком по столешнице. - Любо! Чья песня, казак?

     - Моя.

      Извини, Александр Яковлевич, но такая песня нужна казачеству и в это время. Никак я не мог понять в том мире, как еврей смог написать такие замечательные казачьи песни. Видимо, кто-то по материнской линии Розенбаума точно согрешил когда-то с казаком.

     - Любо! А почему Амур и Дон? - продолжил опрос есаул.

     - Мой дед с семьей пришел на Амур с Дона. И в станице Черняева много семей, чьи корни идут с Дона. Поэтому для меня Амур - батюшка, а Дон, получается, дедушка!

     - Ой, любо! Молодец, казак! Ох, не зря я тебя к нам за стол посадил! Ещё какие у тебя песни есть? - взгляд есаула светился искренним интересом и хмеля в нём не было ни грамма.

     Некрасов, Блинов и Тагала смотрели на меня, как неведомую зверушку, а народ в трактире орал: 'Любо!!!'

     - Ещё одна есть, - ответил я и взял первый аккорд песни Розенбаума 'Казачья'.

     Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,

        Все что было не было знали наперед,

        Только пуля казака во степи догонит,

        Только пуля казака с коня собьет.

        Только пуля казака во степи догонит,

        Только пуля казака с коня собьет.

     На третьем куплете этой песни в пляс пустились пять или шесть казаков, ещё трое или четверо, как опытные ложкари стали отбивать на ложках зажигательный ритм песни и танца. По окончании этой песни от криков 'Любо', казалось, рухнет потолок трактира, потом помню ещё две полные стопки водки, требования петь ещё, а потом наступила тьма.

     Ранее утро следующего дня встретило меня мучительной головной болью, рассказами Ромки и Антипа Верхотурова о том, как я вчера погулял с господами офицерами за одним столом, какие ПЕСНИ пел, как потом пил с господами офицерами на брудершафт, это я понял из описания Ромкой сего действия. Дальше я заснул, прямо за столом у офицеров, и он с Туром ели смогли меня утащить в комнату из трактира. А народ в трактире гулял чуть ли не до утра. Благовещенье! Можно. Совсем недавно, угомонились. Приказчика Тарала они тоже отнесли в его комнату, тот отрубился по времени почти вместе со мной.

     Когда я лечился через десять минут кислыми щами в трактире, ко мне за стол сел помятый Арсений, которого Лис и Тур еле смогли поднять. Глядя на мой потный лоб и идущий пар из моей миски со щами, Арсений заказал того же самого плюс стопку водки, а потом попросил меня срочно написать ему слова 'Есаула' и 'Казачьей'. Оказывается, именно так народ назвал исполненные мною песни. Абсолютно одинаково с названиями в моём мире. Про себя при этом я решил, что больше не буду заниматься плагиатом. Каждому времени свои песни. А эти две песни, надеюсь, скоро станут народными, и никто не вспомнит кто их автор, точнее первый исполнитель.

     Через семь дней обоз под вечер входил в станицу Черняева. Впереди ехал мой десяток, лихо с посвистом и на два голоса распевая 'Казачью'. Потом произошла сдача обоза новой охране, получение причитающейся оплаты и десяток разбежался по домам. Я же двинулся к себе на хутор. Завтра обоз пойдет дальше в Благовещенск, поэтому до утра надо было сделать много дел. Меня ждал экстернат за шесть классов мужской гимназии, и надо было успеть собраться.

     Не успел я доехать до хутора, как меня нагнал Ромка с наказом его отца собрать, что нужно мне в Благовещенске будет, а потом сразу к ним, благо баня натоплена, изба тем более, а всё необходимое из продуктов в дорогу мне соберут. Так что до утра ещё и отдохнуть успею. Я подумал и согласился. Дома из готовой еды шаром покати, да и в избе со слов Ромки топили уже три дня назад. Это часов пять ждать, пока дом прогреется. А на улице уже темнеет. Поэтому собрав в РД и перемётные сумки всё, что мне, на мой взгляд, должно было понадобиться в Благовещенске, отправился с Ромкой к Селевёрстовым.

     После бани, где с Ромкой хорошо попарились и быстро постирались, сытно поужинали всей семьей, а потом дядька Петро позвал меня в дальнюю комнату для разговора с глаза на глаз.

     - Тимофей, сначала вопрос к тебе, - опускаясь на стул, начал Пётр Никодимович. - Ты из Благовещенска в станицу собираешься возвращаться или у Чуриных служить останешься до сборов малолеток. У тебя ещё два года впереди?