Как всё это странно. Ощущение реальности утрачено абсолютно. Я пришла в этот дом, чтобы говорить о смерти. Да, именно за этим я и пришла. Смерть стоит и в центре моей жизни — и от этого уже никуда не денешься.

— Нет смысла делать вид, что это просто дружеский визит «из вежливости». Мы обе знаем, зачем встретились. У нас на двоих одна рана. Поэтому я спрошу только одно: Ника, как ты живёшь? — Лэр смотрела прямо, голос её был спокоен.

— Как я живу?.. — мне показалось, что я сама себя не слышу. — Хочется ответить — никак. Или, вернее, с трудом. Я живу со скрипом и без понятия, как это исправить, — я сжала руки в кулаки. Но посмотреть в глаза Лэр не решилась. Так и продолжала, уставившись в пол: — За своим прошлым я не вижу настоящего. Я не могу ни примириться с ним, ни повлиять на него. Вокруг меня призраки. По ночам мне снятся кошмары. А недавно… — я ухмыльнулась. — Да, недавно! Мне пришло письмо с угрозой от Кёрга.

Лэр слушала молча, с напряженным вниманием, глядя на меня пристально, но в то же время мягко. Глаза её будто безмолвно подбадривали: «да, я понимаю все твои чувства, продолжай, всё это мне знакомо, меня ты можешь не стесняться».

— Недавно я видела его. Иногда мне кажется, что я могу встретить любого из них. Самое грустное — я ведь знаю, что они все мертвы. Одиннадцать трупов. Их было одиннадцать. В этом нет никаких сомнений. Но мне так сильно хотелось в этом сомневаться, что я была готова каждый день встретить в толпе одного из них. Любого. Пусть даже Кёрга.

И однажды так и случилось. Я мысленно вернулась в тот день, в тот миг в книжном магазине. «Девушка, у вас всё в порядке?» — это спросил незнакомец, который оказался Кёргом. Но это мог быть любой из них. Я почти обрадовалась этому вопросу.

Лэр продолжала молчать, выжидательно глядя на меня. И я продолжала:

— Иногда я благодарила небеса за то, что в тот день всё случилась именно так, как случилось. Что я убежала, не застав самого страшного. Я не видела их мёртвыми. Не была на похоронах… Я бы… Не пережила такого зрелища. А когда твой разум убеждён в чём-то, чего не видели глаза — легко обманывать себя и делать вид, что подсознание сыграло с тобой злую шутку. Легко представлять, что твои друзья живы и, может быть, в этот самый момент сидят на задворках и смеются над твоими дурными снами….

Мне захотелось плакать, но я пыталась сдержаться. Второй день подряд я посыпаю солью свою рану, но есть ли в этом смысл? Разговоры закончатся, а что останется?

— Зачем ты позвала меня? — я вдруг задала этот очевидный вопрос, пришедший на ум.

— Чтобы узнать, как ты живёшь, — произнесла Лэр с расстановкой. — И чтобы ты узнала, как живу я.

— И как же?

— Хорошо, — Лэр улыбнулась. — Я живу хорошо. Не хуже, чем остальные.

— Почему?! — вырвалось у меня. — Или… как тебе это удаётся?

— Ты не знаешь… — пробормотала Лэр, опустив глаза. — Значит, он всё сделал так, как я просила. Твой отец. Спасибо ему.

— Что? О чём ты?

— Пять лет назад, в тот день, о котором нет смысла тебе напоминать, когда в новостях передали о случившемся, я сразу подумала о тебе. Чувство несправедливости просто захлестнуло волной… Я решилась набрать твой номер и узнать всё наверняка. Трубку поднял твой отец. О, как было приятно слышать его беспечный, беспечальный голос! Я спросила, дома ли ты — он уже был готов позвать тебя к телефону, но я попросила его сделать вид, что ошиблись номером. Не говорить, что я звонила тебе. Я знала, что твоя рана слишком глубока и свежа, чтобы я бередила её. Стало бы только хуже.

— Но, я была бы рада поговорить с тобой, узнать, что у тебя всё хорошо! Мне был нужен хоть кто-то, кто понял бы меня…. Я же не знала, что и думать. Вдруг ты тогда не просто ушла, а с тобой случилось что-то… Что-то вроде того, что было с Гунтом… — я прикусила губу, чтобы не расплакаться.

— Я узнала об их планах в ту самую ночь, помнишь, в квартире Кёрга, — она прикрыла глаза. — Ты спала, тебя не тревожили странные шорохи и гул голосов. Но я не могла уснуть, когда в соседней комнате творился этот беспредел. Я не видела, но я всё прекрасно понимала. Знала, что и как. Я спрашивала себя: что я здесь делаю, среди этих людей? Этих нелюдей. Мои друзья ведь были совсем не такие! Мои ребята, моя Гильдия… Они были другими… Могли быть другими! Чёрт дёрнул Крома связаться с этим проклятым Кёргом! Чёрт… — Лэр осеклась. — Он всё придумал заранее. Объявил уже в тот вечер, когда они расправились с Гунтом. «Назначим на начало июля — к тому времени уже всё будет готово» — так он сказал. И все согласились. Конечно, с ним всегда соглашались. Не знаю, что за власть он имел над их умами, но я в тот момент, подавляя рыдания, раз и навсегда решила для себя, что не сорвусь в эту бездну с остальными. Но вот мы вернулись домой, я никак не могла привести план в исполнение, но когда мать Гунта пришла на задворки — я просто не выдержала. Это стало последней каплей. Я поняла: если не начну действовать сейчас — уже будет не спастись.

— И ты была права. А я тогда ничего не желала видеть вокруг… — с горечью произнесла я.

— Права… — Лэр усмехнулась. — С какой стороны посмотреть. Может, так: я была просто малодушной трусихой. Я тряслась только за свою несчастную жизнь. Уйти, убежать от кошмара, бросить безумных друзей. Бросить тебя, глупышку, которая и вовсе ни в чём не виновата. И я ведь удрала — меня ничего не остановило. Я рассказала, почти обо всём, родителям, они услали меня из города на несколько месяцев, «помогать» больной бабушке. И я с радостью уехала в глушь, чтобы переждать бурю. А потом вернулась после того репортажа в новостях… Вернулась в город, который уже не был прежним, как и вся жизнь, в сущности. Но там я нашла тебя живой — это главное.

— Тебе было до меня дело… Приятно слышать, что хоть один человек из тех, кого я считала друзьями, не был обманщиком. Жаль, что с остальными вышла такая осечка. Слышала, говорят, что единственный праздник, который всегда с нами — это бал-маскарад человеческого лицемерия. Чертовски верно, тебе не кажется?

— Я знаю, тебе сложнее, чем мне. У тебя сразу два сквозных ранения. Одно от обманутых надежд, другое — от потери. И ещё неясно, что больнее, — Лэр перевела дыхание. — Но, пожалуйста, не называй их предателями. Я не могу говорить за всех, но точно знаю, что я любила тебя по-настоящему. Как Тина. Как остальных. Ребята не были лицемерами. Они были безответственными, запутавшимися, обманутыми людьми… Дураками, наконец, они были! Но не лицемерами. И Мар, ты знаешь сама, кто угодно бы догадался, любила Крома. Так давно любила, но всё же приняла тебя. Она не испытывала ненависти и когда называла тебя «своей девочкой» — она говорила от сердца. И если Кром… Если он говорил, что ты важна для нас — надо думать, это действительно было так.

— Важна! — выкрикнула я сорвавшимся голосом. — Так сильно, что они не хотели умирать без меня — вот награда…

— Это ошибка, — она мотнула головой. — Чудовищная, ненормальная. Они не ведали, что творили. Этот Кёрг запудрил им мозги…

— Этот Кёрг!

— Психопат! Он фанатик, ненормальный. Я не могу сказать иначе. Не знаю, как он действовал на своё окружение, но избавиться от его влияния было практически невозможно. Кром познакомился с ним на одной из сходок фанатов «Сказаний» в Москве, ещё за пару лет до основания Гильдии. Он почему-то был в восторге от Кёрга. После он познакомил с ним и нас. Мы ездили на эти его странные собрания почти каждые выходные. В чёртовы места: в какие-то подмосковные леса, на заброшенные кладбища… Он выдумал собственную философскую систему, но утверждал, что она основана на тайном знании, заложенном автором в «Сказания». Им так нравилась эта сопричастность тайне, эта фантомная «избранность»… Кром мотался к Кёргу почти каждую неделю, на съезды капитулов, а потом передавал распоряжения его нам… И ребята действительно искренне верили ему. Действительно видели абсолютную свободу только в добровольной смерти…

— Добровольной ли?