— Где моя и где декламация? Моя нерусь. Моя писать, — изобразил крайнюю степень олигофрении на лице Сашка.

— Что ж, музыка была странной. Послушаем. Господа отойдите от пианино, — взяла дело в свои руки княгиня.

Пушкины в этом кусочке дуэли опять выпало выступать первым. Везунчик. Ну, и ладно. Не «Полтаву» же он читать будет. Нет. Не «Полтаву». Читал стих в память годовщине Бородина.

Стихотворение было длинное и пафосное. Наверное, даже неплохое. Народ радостно аплодировал. Всё же, очевидная вещь, все до единого собравшиеся болели за «своего» Пушкина против «чужого» даже чуждого калмыка Дондука. У Пушкина, наверное, полно недоброжелателей, но сейчас и они за него. Просто, против чужака.

Некоторые даже браво кричали и требовали повторить.

Повторять Солнце нашей поэзии не стал. Он прочёл не менее пафосно второе стихотворение. Совпало, может, или он его выбрал специально, но это было стихотворение о том самом «Фельдмаршальском» зале, который вчера разгромила Анька. А так как он открылся буквально с месяц, то выходило, что стихотворение было прямо с пылу с жару. В нём было меньше пафоса и больше чувств. Не плохое чего уж. Всё же Пушкин, есть Пушкин.

И народ оценил. Да. Для Барклая это на самом деле памятник нерукотворный.

Настала очередь Сашки. Дархана. Дондука.

Песни уже пишут, более того, среди них есть те, которые проживут два века и будут пусть и редко, на специальных камерных концертах, исполняться в России. Ну, например тот же самый «Соловей», слова: Антон Дельвиг, музыка: Александр Алябьев.

Это музыка для певиц или певцов с поставленным голосом. Там такие коленца выделывать надо, что и самому соловью не под силу.

Есть Денис Давыдов с его песнями под гитару, например: «Песня старого гусара». Замечательная вещь и Сашкины вояки даже пытались ему напеть.

Но песня из будущего — это другое. Совсем другой ритм, совсем другие слова.

— Господа. Сейчас вы услышите песню на стихи, что написал на калмыцком языке наш гость — дархан Дондук. Песню перевела на русский несравненная Анна Тимофеевна Серёгина. Вы же знаете, что многие азиатские акыны не стихи сочиняют, а сразу песню со своей неподражаемой мелодией. Анна Тимофеевна и дархан напели её нам, и мы с Михаилом Ивановичем Глинкой попробовали подобрать музыку. Времени было мало, и уж что получилось. Будьте снисходительно. Но… — князь Вяземский поднял вверх палец, — я уверен, что завтра первую песню уже будут петь во всех гвардейских полках, и музыканты, подобравшие к ней лучшую музыку, найдутся. Мы с Михаилом Ивановичем в обиде не будем. Песня стоит того чтобы к ней была достойная музыка. Итак, песня называется: «На поле пушки грохотали».

Глинка сыграл проигрыш, по существу, первый куплет и остановился. После чего Вяземский продолжил.

— Там в каждом куплете вторая строчка повторяется дважды, так что, желающие могут нам подпевать. Это сама Анна Тимофеевна предложила. Прошу вас, Мишель!

Народ замер и тут Анна с Ванькой намного громче грянули второй раз:

Может кто и подпевал, но Сашка этого не заметил. И только на четвёртом куплете военные хриплыми голосами подхватили:

И не остановились, а спели и в третий раз.

А когда дошло дело до:

То пели в зале уже все и женщины прижимали вышитые платочки к глазам.

Песня закончилась, но Глинка и Вяземский сыграли последний куплет ещё раз и опять сквозь слёзы в горле его подхватили все.

— Немедленно раздайте всем слова, Пётр Андреевич. Я требую, чтобы песня была исполнена ещё раз, и чтобы у каждого желающего были слова. Несите бумагу и перья! — полковник кавалергард выкрикнул это и полез с Анькой обниматься. 

— Господа! — попытался восстановить порядок хозяин этого шалмана — князь Вяземский, — Господа есть ещё одна песня!

— Петр Андреевич, успеем. А сейчас давай бумагу, перья, чернила, всё что есть, — кавалергарды и прочие гвардейцы обступили бедного внешнеторговца.

— Но, господа, это не уважение к автору…

— Нет, никакого неуважение, наоборот, хотим иметь слова сей волшебной песни и хотим её все вместе сейчас исполнить! — полковник окинул взглядом офицеров, те загалдели.