Академик Тьебо получил от него задание отыскать в библиотеке Сан-Суси древнюю хронику Виттельсбахов – владельцев Пфальца и Баварии. Король запил паштет минеральной водой.

– Прочтите вслух то место, где говорится о проклятии, которое наложила на род Виттельсбахов сказочная фея в горах Тироля, после чего и начались все эти несчастья…

Тьебо прочел: в Х веке Арнульф Злой провел ночь в горах, застигнутый бурей, а когда вернулся в замок, родные поразились его мрачному виду; Арнульф Злой сказал, что общался с прекрасной феей, посулившей ему корону баварских герцогов, но за эту услугу Виттельсбахи тысячу лет будут безумны.

– И огонь безумия, – заключил Тьебо, захлопывая старинный фолиант, – передался роду Габсбургов, которые с упорством ненормальных веками роднились с баварскими Виттельсбахами.

Фридрих кивнул. Гогенцоллерны – не сумасшедшие.

– Вот за что я люблю историю! – сказал он ученому. – Человек, проживший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе говоря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует в себе опыт множества поколений… Все мои победы – на полях битв и в политике – это не мои личные победы, а лишь основательный результат опыта былых поколений, собранного в одной моей голове.

Тьебо вернулся домой и в свою книгу, которую он сочинял для потомства, аккуратно записал, что король Пруссии «отличается скрытностью, бдительной внимательностью. Спокойный с виду, король, в сущности, неустанно-деятелен; непроницаемый для других, он умеет разгадывать всех. И ему всегда удается застигнуть других врасплох…»

Очень хорошая характеристика для политика!

…Несмотря на огонь безумия в глазах, Виттельсбахи были красивы, особенно женщины, талантливы в искусствах, они много меценатствовали, но гены душевной болезни, заложенные в их крови, поражали всех подряд, с кем они роднились, и в первую очередь – австрийских Габсбургов, у которых не все в головах было нормально. Ибо нормальные люди не станут репетировать свои похороны еще при жизни, а Габсбурги это делали, и не раз… Сейчас, после смерти Максимилиана, император Иосиф II пожелал увеличить австрийские владения за счет «выморочных» баварских земель.

Фридрих не мечтал о мировой гегемонии. Но гегемония Австрии в германском мире была ему несносна. Сколько он жил, столько и боролся за то, чтобы австрийские немцы не получали первенства в делах германских (имперских). Фридрих выжидал, что скажет другой Виттельсбах – герцог Пфальц-Цвейбрюкенский, родственный курфюрстам баварским. А тот молчал. Пришлось подсказать олуху в Пфальце, о чем следует в таких случаях кричать. И герцог поднял голос протеста, заявляя о своих правах на Баварию со столицей в богатом Мюнхене.

– Первый плюс нам, – сказал прусский король.

После свидания в Нейссе он уже никогда не выпускал из виду Иосифа II, изучал его, прикидывал, на что тот способен, и пришел к выводу:

– Эпоха просвещенного абсолютизма не миновала его прически! Иосиф настолько мудрец, что умным людям не стоит его бояться… Сейчас я стану указывать ему место, в какой ложе сидеть, и пусть в Вене не думают, что имперские князья Германии состоят из одних верных вассалов Габсбургов…

Войны пока не было. Но войска под командою императора уже заняли Нижнюю Баварию и Оберпфальц, Иосиф держал полки наготове в Венгрии и Фландрии. Напрасно его мать, уже поникшая, просила оставить Баварию в покое, ибо «старый Фриц» хотя и одряхлел телесно, но армия его еще способна потрясти мир:

– Ты вызовешь новую Семилетнюю войну.

– Пусть. Но Баварией вознагражу себя за потерю Силезии.

– На стороне Пруссии, сын мой, выступит и Франция.

– Франция не выступит, ибо ее король женат на вашей дочери и моей родной сестре – Марии-Антуанетте, а она уже как-нибудь сумеет устроить мужу истерику, чтобы не вмешивался.

– Но подумал ли ты о России?

– России не должны касаться дела германского мира. – С большим удовольствием Иосиф сообщил матери, что «старый Фриц» болен. – Он валяется в Сан-Суси, как падаль, и, говорят, уже перестал дуть в свою противную флейту…

Фридрих уважал русского посланника в Берлине, князя Владимира Сергеевича Долгорукова, с которым сжился в той же степени, в какой сжилась Екатерина с его послом графом Сольмсом.

– Как вам нравится этот хаос? – спросил король. – Я слишком немощен для седла, но кое-что из тактики не забыл. Берлин уверен, что Франция, связанная интимными соглашениями с Вашингтоном, точит зубы на Англию, потому она не вмешается. Саксонии трудно остаться в стороне, ибо вслед за Баварией наступит и ее черед… Окажет ли Россия мне помощь?

– Наши войска, – отвечал Долгорукий, – связаны напряжением, которое Блистательная Порта создает возле наших границ на Кубани, а инструкции от графа Панина я еще не получал.

– Вы их получите. В этом не сомневаюсь…

Екатерина равнодушно восприняла отозвание маркиза де Жюинье, который не прижился в России, а поверенным (только поверенным!) в делах Франции оставила атташе Корберона.

– Какие отношения, – спросила она Корберона, – между королевой Франции и ее братом Иосифом австрийским?

– Мне трудно судить об этом. Я не аристократ и при дворе Версаля никогда не бывал, чтобы знать его сплетни. Извещен в одном: Иосиф, навещая сестру, был очень недоволен ее кокетством и умолял избавиться от любовника, принца Шарля де Линя, который, кстати, собирается навестить Петербург.

– Принцу де Линю, молва о котором гремит по свету, я всегда буду рада. Но вы уклонились от прямого ответа.

– По той причине, что не слышал прямого вопроса… К сожалению, – признался Корберон, – все французы недолюбливают королеву-австриячку, но она ловко пользуется красотой и потоками слез для влияния на своего супруга.

– Вмешается ли Франция в эту возню из-за Баварии?

– Смею думать, что французы никогда не пойдут сражаться за венские интересы, которые им всегда были чужды.

– У вас какое-то дело до меня, Корберон?

– Да! В июне я с маркизом де Жюинье подписали брачный контракт между девицей Мари Колло и сыном маэстро Фальконе. Я думаю, старику это было не совсем-то приятно – быть на свадьбе своей воспитанницы, которую он так нежно любил.

– Сын бездарен. Отец гениален. Колло талантлива. Но что нам с того? Главное – памятник Петру готов.

– Фальконе, увы, собирается покинуть Россию.

– Зачем? Кому, как не ему, достанутся все лавры и пушечные салюты? Хорошо, – сказала Екатерина, – я сегодня как раз обедаю у графа Сольмса и навещу мастерскую Фальконе…

Прусское посольство располагалось по соседству с мастерской скульптора. Екатерину встретила заплаканная Колло.

– Вы, сударыня, покидаете нас вместе с мужем?

– Нет, – ответила Колло, – у меня есть учитель, которому я всю жизнь останусь благодарна. Женщине лучше жить с талантливым стариком, нежели с молодым, но бездарным мужем.

– Вас, французов, на голодный желудок не поймешь. Зачем же тогда было устраивать эту комедию с брачным контрактом?

– В жизни, ваше величество, не все так просто.

– А я хотела предложить вам остаться в России…

– Никогда! – послышался голос Фальконе, спускавшегося с антресолей по лесенке. – Я уже изнемог от критики своего творения, которое, я верю, сохранит мое имя в истории. Я это сам понимаю. Ваш Бецкой этого не поймет!

Екатерина уже привыкла к едкости в речах мастера:

– Маэстро, если вы решили стать Прометеем, так пусть Бецкой, вместо орла, клюет вашу печень. Для чего мы все живем на этом паршивом и гнусном свете?

Фальконе задержал шаги на шатких ступенях.

– А вот и ответьте – для чего? – спросил он сверху.

– Преодолевать трудности – не в этом ли смысл жизни? Вы думаете, мне легко? О-о-о, – закатила глаза Екатерина. – Вы все намного счастливее меня, и у вас под рукою постоянно находится молоток, которым и устраняете лишнее в камне.

– А у вас – топор, которым вы рубите лишние головы! – рассвирепел Фальконе. – Так срубите голову Бецкому.