— Мне когда-то рассказал о нем отец. И я передам историю короля-следопыта своему сыну… если он у меня будет.

— Я… хочу знать. Это можно?

— Отчего ж нельзя? Отец говорил, будто двух сыновей оставил после геройской своей кончины Халбарад Следопыт, прославленный в Пеленнорской битве. Второй звался Халлатан, и о нем довольно известно всем — о Наместнике Северного Королевства, восстановителе Форноста и самого Аннуминаса Королевского. Первым же был Халлакар, и о нем, должно быть, вы знаете гораздо меньше. Ибо о нем, кроме самого имени, может быть, не рассказывается в летописях. А предания передаются лишь тихим шепотком среди тех, кто способен понять их душой.

Когда Серый Отряд, вернее, выжившие из него, вернулся на Север вместе с Митрандиром и принес весть о воцарении Короля, иные дунаданы вздохнули с облегчением, но иные были опечалены, ибо жизнь изменилась и со многим приходилось прощаться. Вскоре Халлатан, сопровождавший отца в походе, а отряд в возвращении, получил от первого же гондорского гонца королевскую грамоту и послал своего брата на Север, обустраивать Форност к приезду Короля. Но Халлакар отказался: «К иной жизни привык я, и не по мне стоять одесную владыки в блистающих палатах, хотя бы и питал я к нему великую любовь». Так он ответил, и многие тогда решили, что он обезумел от смерти отца. Но думается мне, и не мне одному, что вовсе не в том было дело. И когда уже многие дунаданы Севера обрели надежный дом и королевское жалование, Халлакар так и оставался странником-следопытом. Едва ли не один зимовал он в укрытом лесными дебрями отцовском доме. А в остальное время бродил по краю, от Бри до подножий Хитаэглира, добывая еду охотой и сражаясь с уцелевшим его злом. Не все сородичи понимали его — все меньше и меньше было таких, — но все уважали, и Королевство ценило его помощь. Но пришло время, и люди распахали Дикий Край, и города и селения покрыли землю Арнора, и мало места осталось на ней для таких, как Халлакар. Тогда лишь явился он в Фор-ност, — чтоб тепло попрощаться с братом и уйти затем далеко на юг, в леса Минхириата. Там прожил он еще долго — среди тамошнего скрытного племени, не знающего ни письма, ни металла, живущего охотой и не помнящего, есть ли нуменорская кровь в их жилах…

Однако прошли годы — и Халлакар вернулся. Был он стар и сед, и годы уже клонили его к земле. И многие решили, что пришел он, чтобы умереть на родине. Тогда пришел к нему в лес Халлатан, тоже уже состарившийся и не чаявший увидеть брата живым, и передал приглашение Короля: погостить у него в Форносте. «Не будет он неволить тебя службой и житьем за каменными стенами, раз она столь тягостна. Однако всем нам больно от разлуки с тобой. Ему же, быть может, стократ больнее, ибо ты, кажется, единственный, кому не принесло радости его воцарение».

Не было на самом деле в этих словах упрека, но Халлакару они принесли боль, и он склонился перед Наместником и братом, признавая вину. Но ответил так: «Пойми, однако, и ты меня. Не из отвращения не пришел я в сияющие залы королевского города. Просто боюсь я, что соблазны их перевесят память об этих лесах. А потеряв их, зачахну я быстрее, чем старюсь сейчас. Ибо, потеряв леса эти, — потеряю себя. Но ныне времени остается мало, как ни смотри. Поэтому, может, через день ты услышишь иной ответ, если Силы не рассудят иначе».

Но через день не нашел Халлакар брата на прежнем привале, и не было о нем более никаких вестей, и никто не видел его тела или могилы. И Великий Король был опечален. Говорят, однако, что не мог последний из Вольных Следопытов Севера покинуть страну, которую так любил. Не мог, говорят, и через тысячу лет. Для того и вернулся он в наши края, чтобы не покидать их никогда. Ты думаешь, это ручей журчит в ночной тишине? Как знать, может, это его голос напевает нам песнь о древних временах, что позабыты ныне. Прислушайся и внемли словам, не смущаясь! Ты думаешь, это ветерок пригнул траву между дерев? А может, это он прошел по лесу, невидимый неверящим взорам? Но те, кто помнят, — видят и слышат…

— Печальная история, но красивая. Вот и половина нашей смены миновала… Кругом, кажется, мирно, а я уж было забеспокоился из-за того столба… у реки.

— Кругом не мирно. Пока я болтал, к Агдалонову кругу подходил сначала орк, потом вооруженный человек. Оба они старались не наделать шума, и оба не сумели пройти магическую стену, друг Беатор. Еще раньше совсем недалеко отсюда медведь точил когти, но прошел стороной и не заинтересовался нами. Зверью-то мажьи заклинания нипочем, этот гость добрался бы до наших коней…

— Но я ничего не слышал!

— Я слышал.

— Следует разбудить капитана…

— Он не спит. Уже давно. И правильно делает.

— Правильно?

— Слишком много желающих навестить нас. И шум. Вон там. И запах псины. Как там твои вертушки? Принеси-ка сюда две пары.

Беатор повиновался. Он вез из Форноста восемь прекрасно отлаженных самострелов с тетивами столь тугими, что натянуть их он мог лишь с помощью специального крючка. Кто-то назвал их вертушками, и название прижилось.

Гондорец уже сунулся в повозку и нащупал одну из вертушек, но тут снаружи послышался жуткий рев.

«Что за зверь такой?»

Он выскочил, лихорадочно пытаясь натянуть тетиву, выронил крючок, поднял крючок, выронил стрелу… У границы, начертанной Агдалоном, видны были пять или шесть человеческих фигур. Ба! Вся компания чужаков стояла голышом. Торн вытащил меч из ножен, Хаддар дунул в писклявую тревожную дудку и тоже встал рядом, обнажив клинок. В повозках заворочались, вскакивая и подбирая оружие. Беатор опустился на корточки, пытаясь нащупать стрелу. Нашел. Вставил в специальный желобок. Поднял глаза. О!

За малиновой линией, порыкивая, по земле катались две твари. Да что за… Шерсть, уши, хвосты. Наконец, из травы поднялись два огромных волка. Остальные оборотни тоже пали на землю, покатились, обрастая шерстью. Все это происходило невероятно быстро, слишком быстро для Беатора. Вожак, матерый волчище, перешагнул линию Агдалона безо всяких для себя неудобств. «Зверью… нипочем…» Гондорец вскинул самострел, прицеливаясь. Шипнула стрела. Дэлагунд. Для него-то нет ничего слишком быстрого… Волк-оборотень взвизгнул, и в этом звуке Беатору почудилась чисто человеческая интонация: «Как же так? Обидно!» Зверь повернул назад и затрусил в чащобу на трех лапах. Беатор выстрелил ему вслед, но, кажется, промахнулся. Оборотни, сбившись в стаю, устремились за вожаком.

— …ни одна тварь, говоришь…

— …бывают… исключения…

— …вот задрал бы лошадь…

— …не предусмотришь… мелочей…

До рассвета больше никто не пытался попробовать их на зуб.

Минула ночь, а потом еще день. Развиднелось. Выглянуло солнышко.

— …Время покатилось под гору, — завел обычную волынку Беатор. Гондорцы, видя, как утекает из их королевства древняя слава, склонны брюзжать о худых временах, наставших после ухода Арагорна. Скоро десять лет, как государем гондорским стал его сын Элдарион, и все эти десять лет гондорцы брюзжат.

Впрочем, дела и впрямь не ладятся у добрых людей.

— Даже погода испортилась. Разве раньше когда-нибудь шли такие ливни в осеннюю пору? Разве зимы бывали такими холодными? Когда мне шла шестая весна, выпал снег. Я думал, так и должно быть, но отец мой испугался, и дед мой испугался еще того пуще. Откуда, говорили они, такая напасть? Прежде не шел в Гондоре снег…

— А дерево? — ласковым голосом спросил его Акайн.

— Что — дерево? В каком смысле — дерево? Отпрыск Древнейшего из Дерев цел и невредим. Посреди Фонтанного двора, в величайшей цитадели Средиземья, оно…

— Я говорю, — перебил его арнорец, — дерево, наверное, было деревяннее, когда тебе шла шестая весна?

Выдержав обидное хихиканье гнома и хоббита, сидевших здесь же, рядышком, Беатор с укоризной произнес:

— Откуда тебе знать историю нашей державы, грубый северянин? Зачем тебе ее тонкости и ее потаенный смысл?

— Ну, вершину успехов светлых сил не то что в твоем Гондоре, а и по всему Средиземью я знаю очень хорошо. Этого мне, поверь, достаточно.