– Ты все исправишь, детка, я знаю, – еле выговорила она заплетающимся языком. – За Эстер, за всех нас.

Я накрыла ее руку своей ладонью. Грудь Эвелин тяжело поднималась и опускалась, было видно, что каждый вдох дается ей с трудом.

– Не волнуйтесь, я все сделаю. Отдыхайте.

Би вернулась примерно через полчаса, усталая и с коричневым бумажным пакетом.

– Эвелин, вот твой мартини. Сейчас смешаю.

– Ш-ш. Она спит.

Я встала, освобождая место у постели Эвелин, чтобы Би провела последние часы со своей лучшей подругой.

Джек ждал в комнате для посетителей больше часа и, когда я вошла, встревоженно встал мне навстречу.

– Все?

– Пока нет, но ей недолго осталось. С ней сейчас Би.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Он шагнул ко мне, не сводя глаз с моего лица, и обнял. Ни один мужчина не обнимал меня так крепко, как он. Из-за его плеча я бросила взгляд в окно и ничего особенного не увидела: широкие полосы тротуара с пробивающимися кое-где из-под асфальтовой корки одуванчиками. Вдруг мое внимание привлек заколоченный кинотеатр. На афише над входом виднелась надпись «Инопланетянин»[14]. Похоже, здесь ничего не изменилось с восьмидесятых годов прошлого столетия. Я посмотрела на Джека, в этот раз прямо ему в глаза. Он притянул меня ближе и поцеловал. И хотя на душе у меня было неспокойно, в тот миг я почувствовала, что все идет как надо.

Эвелин умерла через несколько часов, но Би успела приготовить ей мартини. За считаные минуты она смешала джин и вермут со льдом, добавила нечетное количество оливок на удачу. Эвелин открыла глаза и в последний раз выпила с подругой. Это прощальное действо было вполне в духе их дружбы, а когда мы вернулись домой, Би сделала коктейль для нас, и мы выпили в память об Эвелин.

Я спросила Би: может, мне посидеть с ней, вдруг ей захочется поплакать у меня на плече? Она сказала, что не нужно, и пошла спать. Я тоже попыталась уснуть, но мне не давали покоя слова Эвелин. Откуда она знала Эстер? Как дневник оказался здесь, в комнате для гостей? И почему Эвелин думала, что кто-то хотел, чтобы дневник нашла именно я?

На следующее утро мне не хотелось вылезать из постели, однако больше спать я не могла и потому снова обратилась к дневнику.

«Бобби спал, когда я вернулась домой от Эллиота. Его храп слышался даже у входной двери, совсем как когда я уходила. Я разделась и осторожно, дюйм за дюймом, приподняла одеяло, молясь, чтобы муж не проснулся. Потом долго лежала, глядя в потолок, и думала, что же я наделала и как теперь жить дальше. Бобби повернулся, обнял меня, притянул поближе и уткнулся носом в мою шею. Я поняла, куда он клонит, но отодвинулась и притворилась, что сплю.

Утром, когда Бобби ушел на работу, мне захотелось позвонить Фрэнсис и все рассказать. Мне нужен был ее голос, ее поддержка. Но я набрала номер Роуз в Сиэтле.

– Мы с ним вчера виделись.

– Ох, Эстер, – вздохнула подруга. – Что ты собираешься делать?

Похоже, она меня не осуждала, однако и не одобряла. В ее голосе слышалась смесь тревоги, смятения и страха. Я испытывала те же чувства, думая о решениях, которые предстояло принять.

– Не знаю.

Она немного помолчала.

– А что говорит твое сердце?

– Оно с Эллиотом. И всегда будет с ним.

– Тогда ты знаешь, что делать, – сказала она просто.

Бобби вернулся вечером домой, и я приготовила его любимые блюда: мясной хлеб, отварной картофель и стручковую фасоль со сливочным маслом и тимьяном. На первый взгляд ничего не изменилось. Счастливая семейная пара за вкусным ужином в честь годовщины свадьбы. Но на моих плечах лежал тяжкий груз вины. От каждого взгляда Бобби, каждого его вопроса или прикосновения мое сердце разрывалось от боли.

– Что с тобой? – спросил Бобби за ужином.

– Ничего, – торопливо ответила я, опасаясь, что он обо всем догадался.

– Просто ты выглядишь совсем другой. Еще красивее. Март тебе идет.

Я поняла, что больше не вынесу, и решила исповедаться. Нарядила дочку в праздничное платье, и мы поехали в церковь Пресвятой девы Марии. Стуча каблуками по деревянному полу, я подошла к исповедальням у правой стены, шагнула в самую первую и села, держа на коленях ребенка.

– Святой отец, я согрешила.

– Как, дочь моя?

Наверное, священник ждал признаний в каком-нибудь мелком прегрешении, вроде злословия или зависти к ближнему, но я сказала нечто невообразимое.

– Я изменила мужу.

В исповедальне повисла напряженная тишина.

– Отец, я люблю Эллиота Хартли, а не своего мужа Бобби. Я ужасная женщина.

Мне хотелось, чтобы священник дал знак, что слышит меня. Чтобы отпустил мой грех. Пусть велит мне прочитать тысячу «Радуйся, Мария, благодати полная!» и снимет с моей души груз, который давит все сильнее и сильнее. Но священник откашлялся и сказал:

– Ты совершила прелюбодеяние, церковь не может отпустить этот грех. Иди домой, покайся мужу и молись, чтобы он тебя простил. Если он простит, то и Бог тоже.

Разве не все грехи одинаковы в глазах Господа? Разве не это слышала я в воскресных проповедях с тех пор, как была ребенком? Я почувствовала себя язычницей, которой заказан путь на небеса.

Я кивнула, встала с дочкой в руках и вышла. Мне было очень стыдно. Массивные медные двери захлопнулись за мной с громким стуком.

– Здравствуй, Эстер, – окликнул меня на парковке женский голос.

Я оглянулась и увидела Дженис, которая шла мне навстречу со странной самодовольной улыбкой. Не останавливаясь, я пошла дальше.

Минул еще один день. Бобби вернулся домой, я хотела ему все рассказать, но так и не решилась. Что бы я ни сказала, факт оставался фактом: я отдалась другому мужчине. Бобби всегда был таким милым и веселым, даже когда я злилась. Таким хорошим, что у меня не хватило совести причинить ему боль.

А когда на следующее утро Бобби ушел на работу, мне позвонили, и этот звонок заставил меня усомниться в сделанном выборе и своих чувствах.

– Миссис Литлтон? – спросил меня женский голос на другом конце провода.

– Да.

– Это Сьюзен из больницы имени Гаррисона. Я звоню по поводу вашего мужа. Он попал в больницу.

Выяснилось, что перед посадкой на паром Бобби потерял сознание и его на «Скорой помощи» увезли в Бремертон. Когда я услышала слова «сердечный приступ», мое собственное сердце заныло от стыда и раскаяния. Я обидела человека, которого должна была любить. Бобби этого не заслужил; надо загладить свою вину.

Но что делать с дочуркой? Я не могла взять ее с собой в больницу, тем более при сложившихся обстоятельствах. Пришлось обратиться к Дженис. Я постучала в дверь ее дома и отдала малышку, завернутую в розовое одеяльце. Мне не понравился взгляд Дженис – она смотрела так, словно отняла бы моего ребенка, дом и даже место в кровати Бобби, будь у нее хоть малейшая возможность.

– Куда это ты собралась? – спросила она с привычным неодобрением.

– Непредвиденная ситуация. Несчастный случай.

Я не стала говорить ей, что дело в Бобби. Я бы и глазом моргнуть не успела, как она бы оказалась у его постели.

– Понятно. А когда Бобби приедет домой?

– Он задержится. Спасибо, что согласилась приглядеть за ребенком. Очень тебе признательна.

Я гнала всю дорогу, а на парковке возле больницы задела другую машину, но даже не остановилась посмотреть на повреждения. Какая разница? Я нужна Бобби.

– Где лежит Бобби Литлтон? – почти крикнула я девушке-регистратору.