В общем, Ёситада представлял себе если не реконструкцию сёгунского дворца, то, по крайней мере, грамотную стилизацию. Ведь «воскресший предок» должен производить впечатление, не так ли? Иначе вся эта затея начисто лишена смысла.

Но небоскреб в центре? Двадцать пятый этаж? Ёситада был совершенно сбит с толку. А когда дверцы лифта открылись, впуская его в просторный холл, сверкающий металлом, стеклом и светом неоновых ламп, он понял, что не понимает совершенно ничего.

Пол современный, заливной, но без всех этих модных 3D-картин, нейтральный бежевый с голубым рисунок, кресла из светло-коричневой замши... стены с зеркалами. Несколько современных абстрактных картин.

И свет. Из-за зеркал казалось, что он струится отовсюду, как будто кто-то объявил войну теням — ни одного неосвещенного уголка не осталось, ни одной щели, в которую не приникал бы свет. Даже окно терялось, не привлекало к себе особого внимания, словно одна из картин.

И это как раз радовало. Хотя все равно желания подойти к нему не вызывало.

Ёситада хотел было сесть, ожидая, когда за ним придут и проводят к «великому прародителю», но решил, что раз обстановка так уж сильно смахивает на любимую дедушкой, то и пунктуальность у обитателя апартаментов может быть схожей. А до назначенного времени приема осталось меньше трех минут. Он вынул телефон и посмотрел на входящие сообщения.

«Еду в аэропорт, заказывай столик».

От Сандера. Ёситада усмехнулся, настучал большим пальцем «уже» и нажал «отправить». Он очень надеялся, что встреча не затянется надолго. Конечно, на крайний случай он отправит за Сандером машину — Кимура, секретарь, с утра предупрежден. Но все же хотелось бы встретить друга самому.

Ёситада спрятал телефон, поднял голову и вздрогнул от неожиданности — буквально в паре метров от него, возле выхода из холла в широкий коридор стоял человек. Увидев, что Ёситада его заметил, человек шагнул было вперед, но тоже вздрогнул, и его брови удивленно поползли вверх. А глаза стали круглыми, как чайные блюдца. Потом он нахмурился и слегка наклонил голову.

Секретарь? Интересно, почему он разглядывает гостя вместо того, чтобы проводить куда нужно?

Впрочем, Ёситада тоже в свою очередь сдвинул брови к переносице. Секретарь? Нет, секретарь бы никогда не позволил себе в качестве рабочей одежды джинсы и сиреневую рубашку из мокрого шелка. И уж тем более не вышел бы встречать гостя в носках. В полосатых носках. А странный человек тем временем сердито прищурился:

— Вот как, значит, у вас нынче принято приветствовать своих предков, — он покачал головой. — Я, конечно, понимаю, что тут вряд ли кого-то могли учить придворному этикету и ты только что вернулся из далекой страны, где прожил несколько лет, но ведь существует элементарная вежливость! Или там, где ты учился, принято в качестве приветствия таращиться на собеседника во все глаза?!

Несмотря на грозное выражение лица, этот человек говорил удивительно мягко и на таком махровейшем киотском диалекте, что Ёситада даже не сразу понял все, что было произнесено. Но самое главное было ясно — именно это и есть тот самый Токугава Иэясу, встреча с которым была ему назначена. Предок. Основатель рода. В полосатых носках.

Ёситаду бросило в жар, он спешно отвесил глубокий поклон, попутно маловнятно бормоча извинения. Он был настолько ошарашен, что начисто забыл все слова приветствия, которые учил вчера весь день. Кем бы ни был этот человек, он определенно никак не соответствовал тому образу, который Ёситада себе нарисовал.

Он ожидал разного. Например, увидеть «ряженую куклу» — клона, которого научили ходить, разговаривать и даже подражать манерам того времени, в которое жил Токугава Иэясу. Или же грамотного хорошего актера, блестяще исполняющего роль «сёгуна-в-отставке». Да кого угодно, на самом деле, но не этого молодого мужчину в джинсах, с аккуратной прической и круглым симпатичным лицом. Такого он мог бы встретить в баре вечером или в парке под руку с женой, катящей коляску с малышом.

Постаравшись взять себя в руки, Ёситада медленно выпрямился и наконец-то выдавил из себя:

— Солнце Востока озарило своим ясным светом мою ничтожную тусклую жизнь...

Но закончить фразу он не успел. Токугава Иэясу расхохотался, слегка подавшись вперед, подошел, взял его руку в свои и легонько затряс.

Руки оказались удивительно теплыми и мягкими. И это смутило Ёситаду еще больше. Он замолчал, уставившись вниз, на ноги в полосатых носках.

— Ну что же, мой мальчик, это я должен просить прощения, за то, что так сильно смутил тебя. Ведь, право, ты совершенно другое ожидал увидеть. Но я здесь для того, чтобы жить в этом мире, а не рядиться в старые пыльные тряпки, не находишь?

Ёситада быстро кивнул, не поднимая головы. Это резкое вторжение в личное пространство вкупе с обращением «мой мальчик» его несколько напугало. Но еще более напугало то, что он моментально проникся к этому человеку искренним расположением. Странная симпатия в смеси с неловкостью и страхом?

Ёситада упорно смотрел вниз. А Токугава Иэясу, проследив за его взглядом, выпустил наконец его руку из своих и картинно развел их в стороны:

— Потрясающая вещь эти полы с подогревом. Всегда мечтал, но увы, мои скромные домики всегда почему-то оказывались вдали от теплых источников, а топить печи и греть воду круглый год — это ужасно расточительно. Пойдем ко мне в кабинет, посидим, познакомимся поближе.

Кабинет тоже оказался под стать всей остальной обстановке. Рабочий стол с висящим над ним на стене экраном, кресло, тоже бежевое, большое и удобное даже на вид. Вдоль стен — диванчики и низенький стеклянный столик на круглых металлических ножках. Единственное, что могло как-то напомнить посетителю о Японии, — это большой золоченый веер с моном рода Токугава напротив низкого, до самого пола окна. Свет так падал на него, что казалось: символ рода светится изнутри.

Токугава Иэясу уселся на диван, откинувшись на спинку, и махнул рукой на противоположный:

— Присаживайся, мой мальчик, не стой. Никогда не любил, когда мои дети стесняются.

Ёситада присел на краешек. Он все еще не определился, как именно следует себя вести. Перед ним явно разыгрывали спектакль. Только кто? И зачем? Именно в этом и предстояло разобраться.

Тем временем хозяин кабинета с явным и видимым удовольствием вдавил кнопку, вмонтированную в подлокотник. И громко произнес:

— Можно подавать чай.

Меньше чем через минуту в комнату вошла юная девушка. А вот она как раз была одета в соответствии с модой четырехсотлетней давности, как ее себе представлял Ёситада. Тщательно уложенные длинные волосы, закрепленные блестящими заколками, длинное, почти в пол кимоно, украшенное белыми по голубому цветами. Но в руках она несла хромированный поднос, на котором стояли совершенно современные чайные принадлежности. Чайной церемонии явно не ожидалось. Расставив по столу чашечки, чайник с заваренным чаем и блюдца со сладостями, девушка низко поклонилась и скрылась за дверью.

— Ну... надеюсь, ты любишь черный чай, мой юный друг, — Иэясу улыбнулся и потянулся к чайнику.

И Ёситада не выдержал:

— Прошу меня простить за нескромный вопрос. Девушку вы, выходит, привезли с собой? Она несколько… э… выбивается из общего стиля.

Иэясу расхохотался. Нагнулся над столом и посмотрел Ёситаде прямо в глаза.

Что-то не так с ним было, с этим человеком. Что-то неправильно. Ёситада наморщил лоб, пытаясь понять.

— Верно подметил, верно. Красивые женщины — моя слабость. А что самое красивое в девушке, а? Разумеется, ее одежда! Даже самое милое личико потеряется, если его не подчеркнуть парой метров хорошего шелка. То, как одеваются современные женщины, — это просто невозможно. Они выглядят так, будто все на одно лицо. Но, увы, увы. К моему сожалению, искусство ношения женского платья совершенно утрачено. Вот и эта милая девочка двигается так, будто опаздывает на метро. Резко, порывисто. Женщина не должна ходить, она должна плыть. А руки ее — уподобиться порханию крыльев нежного мотылька.