— Накормите его. И дайте теплую одежду.

Почему именно здесь и сейчас Киёмаса вспомнил об этом человеке? Так ярко и явственно, словно он еще вчера был самоуверенным юнцом, думающим, что для победы достаточно только силы и ярости? Потому что здесь, в тех местах, где прошли его детство и юность, воспоминания особенно сильны? О людях, которые были его учителями в бою, в жизни, в совершенствовании духа? И как тут ни вспомнить того, кто научил его по-настоящему понимать и чувствовать свою стихию? Дав ему то, что не успел дать покинувший их слишком рано наставник Такэнака Хамбэй?

Рассвет отразился в прозрачной голубизне клинка. Удар. Шаг назад, поворот. День за днем, год за годом, движения так же просты и привычны, как шаг или бег. Должны быть просты и привычны....

...Еще шаг назад. Удар. Нет, не так, разворот, снова удар. Палка касается столба с негромким стуком. Снова в стойку.

— Хорошее дело. Без ежедневных тренировок слабеют душа и тело. И нельзя отдыхать даже во время осады. Или в плену. Особенно, когда тебе восемнадцать.

— Мне уже почти двадцать. — Киёмаса сбился со счета и опустил палку. Судя по всему, это была брошенная сломанная стойка от походного тента.

— Подожди. Сейчас тебе принесут боккэн [1].

— Спасибо, не нужно, — Киёмаса буквально выплюнул эти слова и снова отвернулся, сосредотачиваясь.

— Я тебя не спрашивал. Пока ты в моем лагере — приказы отдаю я. Когда ты возьмешь меня в плен, тогда и будешь распоряжаться.

Подбежал мальчик (тот же или другой?) и протянул ему деревянный меч.

— Пойдем со мной.

— Куда?

— На тренировочную площадку. На то, как ты держишь меч, я не могу смотреть без боли в сердце.

Сидеть было больно. Очень больно, а еще больше — обидно. К боли Киёмаса привык еще в самом начале своего пути воина, но сейчас он уже давно не был ребенком, а господин Кобаякава выпорол его, как щенка. Будто нарочно он раз за разом наносил тяжелые хлесткие удары по бедрам и ягодицам. И это при том, что Киёмаса ни разу не поворачивался к нему спиной!

— Ты слишком длинный. И сам себе мешаешь. Твои длинные руки — твоим же длинным ногам, — Кобаякава Такакагэ сам налил чай в его чашку, отправив жестом из шатра мальчишку-косё.

Что же, Киёмаса уже и так находился на самом дне омута позора, чтобы скорбеть о своей отбитой заднице, поэтому он просто взял предложенную чашку и поднес к губам.

Вода в чашке закипела.

Киёмаса сдвинул брови к переносице и отвел руки в стороны. Нет, он не покажет, что ему горячо и больно!

Над чашкой поднялся столб пара, и вода из нее забила ключом, поднялась и выплеснулась прямо ему на ноги. Киёмаса медленно поставил чашку на столик и уставился на «гостеприимного» хозяина шатра взглядом, полным ярости.

— Больно?

— Да! — с вызовом ответил Киёмаса.

— Правильно. Кипяток на ноги — всегда больно, даже через плотную ткань. У тебя было три секунды с момента, когда вода закипела, до того, как она на тебя пролилась. Почему ты ничего не сделал?

Не отвечать было нельзя — он помнил.

— Потому что дурак, — выдохнул он.

— Нет. Потому что ты медленно соображаешь. И именно поэтому ты мне и проиграл. Что нужно было делать, когда погас огонь? Орать от восторга? Отвечай. Быстро.

Киёмаса замер всего на мгновение, а потом выпалил:

— Заморозить водяные стены! — слезы чуть не хлынули у него из глаз от обиды на себя и свою глупость. Но... этот человек... — Почему, почему вы мне объясняете мои ошибки?! Я ваш враг!

— Сегодня враг — завтра союзник. Вечером вассал — а с утра сидишь на месте господина. Такое уж нынче время, — усмехнулся в усы Кобаякава, опять наливая в чашку чай и протягивая ее Киёмасе. — Используй силу для того, чтобы выпить этот чай.

— Силу? Но... я же не могу этого сделать.

— Като Киёмаса. Ты говоришь, что тебе почти двадцать. Нельзя быть настолько наивным. Ты всерьез думаешь, что моему брату больше нечего делать, как ходить за тобой по пятам?

— Вашему... брату?..

— Да, Киккава Мотохару. Слышал?

— Да... конечно. Киккава и Кобаякава. Вас и называют «две реки». Это он лишил меня силы?

— Да. И не смотри на меня с таким ужасом. Во время боя все равно узнаешь секреты вражеской стратегии, так? Ты уже давно свободен. Так что давай, бери чашку.

Киёмаса взял.

— А вы не беспокоитесь, что я могу напасть на вас?

— Конечно, нет, ты же не дурак. Видишь ли, я могу сколько угодно раздавать тебе советы, потому что разница между нами такая же, как между водой в этой чашке и в реке, что шумит у тебя за спиной. И именно это я тебе сейчас и покажу.

Вода в чашке вновь забила ключом. Киёмаса сосредоточился, ощутил знакомое покалывание, чашка с треском разлетелась вдребезги, а на колени Киёмасе упал кусочек льда. Что же, это было куда приятнее кипятка.

— Ты меня плохо расслышал? Задание было выпить этот чай.

— Выпить?.. — Киёмаса посмотрел на собеседника недоуменно.

— Да. Ты что, думал: тренировка была там, на поле, с палками? Нет. Она только начинается.

Киёмаса так и не понял, не узнал ответа на вопрос, почему этот человек стал его учить. Его, чужого воина, мальчишку без роду и племени. Учил так, как отец учит своего сына, все свое свободное время занимая тренировками с ним. А ведь шла война. Война с его господином! А Киёмаса, как щенок, ходил хвостом за вражеским генералом и смотрел на него влюбленными глазами. И с губ не раз было готово сорваться слово «наставник».

Но это было бы уже слишком.

«Сегодня ты враг — завтра союзник. Вечером вассал — а утром сидишь на месте господина».

Может ли быть так, что Кобаякава Такакагэ уже в то время понимал то, о чем не догадывался Киёмаса? Ведь Акэти Мицухидэ ожидал поддержки от Мори. А до событий в храме Хонно оставались считанные месяцы. Никому не известно, когда Акэти пришла в голову его отвратительная идея. Что, если тот, чья рука, по сути, и управляла кланом Мори, уже тогда знал, что скоро мир изменится? И тогда, когда Киёмаса, стараясь скрывать плещущую из него гордость, пригубил наконец чашу с чаем нужной температуры, может быть, именно в тот момент Кобаякава Такакагэ сделал свой выбор в этой игре? И Мори поддержали не Акэти. А Хасибу Хидэёси.

А Киёмаса обрел хорошего друга. Если, конечно, можно было назвать дружбой это почти религиозное поклонение.

Наверняка бедняга младший Асано смотрел на генерала Като Киёмасу такими же восторженными глазами. И так же мечтал биться с ним плечом к плечу.

Болото казалось бесконечным. Впрочем, иногда Чосон [2] вообще казался Киёмасе одним большим болотом. Ноги по колено вязли в грязи, но останавливаться было нельзя. Сейчас от них зависело слишком многое.

Киёмаса видел, что путь дается господину Кобаякаве не легко. Даже сам Киёмаса в свои неполные тридцать шесть изрядно устал и выдохся. Но тот ничем не показывал своей усталости и ни на шаг не отставал. Только капельки блестели на его побелевших усах.

Кобаякава Такакагэ категорически отказался отступать. И согласился лишь на условии, что он останется прикрывать отступление. И задержит врагов, сколько продержится, давая возможность остальной армии уйти подальше.

«Я покажу, как нужно сражаться. Есть кто-нибудь, кто хочет составить мне компанию?»

И Киёмаса просто шагнул вперед.

…Даже если им суждено сгинуть в этой грязи — оно уже того стоило. Войско Мин [3], приняв их за основные отступающие силы, послушно шло в расставленную ловушку.

Наконец — сухой пригорок с редкими, торчащими из земли кривыми деревьями. А внизу расстилалась пелена тумана, из которой вот-вот должны показаться наконечники вражеских копий.

— Ну что, генерал Като, как думаешь, сколько их там? — белые усы вздрагивают, скрывая усмешку.

— Думаю, тысяч семьдесят, не меньше.

— Отлично. Морозь это проклятое болото. Сейчас я тебе покажу, как правильно готовить тэмпуру [4].

Киёмаса остановился, некоторое время постоял, всматриваясь в солнечные блики на своем мече, затем убрал его в ножны. И оглянулся. Иэясу стоял неподалеку и явно внимательно за ним наблюдал.