— Замолчи! Ты, кажется, споришь со мной?

   — Я просто рассказываю о том, что собственными глазами наблюдал в греческих городах.

   — Ты думаешь, я не знаю, что в Сиракузах есть даже квартал, названный именем Тихе!

   — В этом городе греки...

   — Греки меня никогда не интересовали. А теперь я велю тебе, Йадамилк, ехать в Испанию. Только за этим я и призвал тебя домой.

Я вскочил и схватился за голову, но тут же увидел, как старик меряет меня взглядом, и руки мои опустились.

   — Сядь где сидел, — приказал отец.

Я повиновался.

   — Нас ожидают потрясающие события, — заговорщицким шёпотом поведал мне отец. — Они уже на подходе, что, возможно, и к лучшему. Я хочу рассказать тебе не о каких-нибудь новомодных затеях! — выкрикнул он, — Это очень древнее поверье, которое с незапамятных времён жило среди нас, финикийцев, давших название Красному морю и научивших прочий мир, на что годятся пурпурные улитки[61]. Сын мой, Карфагену суждено погибнуть! — И, ещё более пронзительным голосом глашатая: — От этого пострадает весь наш народ!

Затем отец снова резко поменял голос. Продолжение его речи было едва ли не мурлыкающим. Двумя пальцами он теребил бороду.

   — Ну что ж, хорошо, очень даже хорошо! Тогда мы наконец опять объединимся, станем одним организмом, всеми своими членами ощущающим священную боль церемониальной жертвы. Для начала мы, возможно, переселимся в Испанию. Ты поедешь первым. А мы тебя скоро догоним.

   — Неужели все карфагеняне переселятся в Испанию? — спросил я.

   — Ты первый, — повторил он.

   — Что ты хочешь этим сказать? Уж не ухватился ли ты за план, за который в своё время ратовал Гасдрубал, но который ты тогда отказался одобрить?

Гром и молнии. Сильнейшая гроза.

   — Римляне побьют нас. Если мы останемся здесь, мы будем все до единого уничтожены. Карфаген не остров. Нам нужно найти для себя остров, новый Тир.

   — Испания не остров.

   — Нам нужно найти для себя безопасный и плодородный остров. Остров, лежащий за Мелькартовыми Столпами[62], куда римляне заходить не отваживаются. Остров, который будет легко оборонять и на котором бы, как на Ливанских горах, росли чудесные деревья. Там мы сможем снова построить себе большой и могучий флот. Йадамилк, убогий сын мой, тебя непременно нужно послать в Испанию.

   — Я не товар, который можно посылать туда-сюда.

   — Я то и дело посылаю караваны на юго-запад, через пустыню, и всегда прошу своих людей, когда они достигнут края моря, высматривать остров.

   — Я тоже должен искать сей остров?

   — Что ты, что ты! Это не для тебя, Йадамилк! Но ты можешь рассказать нашему молодому кочету Ганнибалу, чего нам не хватает. Кланяйся ему от меня и объясни, что ему следует делать в создавшихся печальных обстоятельствах. Объясни, что, согласно преданию, нам, финикийцам, с самого начала предназначено было двигаться на запад, на запад и на запад. Где-то в Мировом океане есть остров, на котором нам будет спокойно. Он обещан нам Верховными Супругами. От нас требуется только найти этот остров.

   — Да-да, слышу, — хмуро пробормотал я.

Отец опять вошёл в раж.

   — Что же это такое?! — возопил он. — Неужели Карфаген разучился говорить на языке силы? Я не учитываю так называемых завоеваний, которые приписываются Баркидам. Сагунт пока ещё не пал. И этот Ганнибал называется Главнокомандующим! Уверяю тебя, Йадамилк, наше слово — закон на всём пространстве от залива Сирт до Столпов и далее, мимо Дикса и Золотой реки аж до высокой горы, которую мы нарекли Колесницей Богов. Нам знакомы и прибрежные воды. Мы властвуем над ними, ибо все наши морские пути записаны на папирусе, чего нет ни у одного другого народа. Где-нибудь на безграничных просторах этих вод, подальше от берега, и должен найтись наш чудесный остров. Наплюй на то, что Рим бряцает оружием. Попроси Ганнибала собрать войско и направить его на юг.

Разумеется, мне нечего было сказать по этому поводу. Я ждал знака, когда можно будет откланяться. И тут отец, вновь переменившись, произнёс:

   — Как бы то ни было, Ганнибал хочет тебя видеть.

Я поднял взгляд. Отец сидел зажмурившись. Я выждал.

Отец продолжал молчать.

   — Что ты сказал? — осторожно переспросил я.

   — Может, прикажешь повторять каждое моё слово?

   — Ты это, случаем, не выдумал?

   — Конечно, это выдумка, только не моя, а Ганнибалова. Мне она вовсе не понятна. И всё же он хочет видеть тебя при своём дворе.

Слово «двор» он проговорил с такой миной, точно у него заболело сразу несколько зубов.

   — Неужели это правда?! — воскликнул я, вскакивая с места.

   — Правда, но совершенно бессмысленная, — сказал старик, тряся головой и содрогаясь всем туловищем. — Твоя поездка будет разумна, только если ты сумеешь уговорить Ганнибала прислушаться к важному обещанию Верховных Супругов. Нам, карфагенянам, нужен остров, непобедимый и плодородный. Я, конечно, и сам напишу письмо, а ты передашь его нашему Достославному Господину и Повелителю, молодому кочету Ганнибалу. Сядь, Йадамилк, туда, где сидел, и перестань бегать вокруг и пищать, как цыплёнок. Твоя мамочка далеко и не слышит.

   — Может, прикажешь у других выспрашивать, чего от меня хочет Ганнибал?

Садиться я не стал. Я топнул ногой и сжал кулаки.

Отец же воздел руки кверху, обратив ко мне бледные ладони.

   — Сокровище моё, алмаз моей души, единственный мой сын, моя самая большая драгоценность. Увидевший тебя да поймёт, что я нищ, что я гол как сокол. Конечно, это правда: Ганнибал сам обратился ко мне с нижайшей просьбой доставить ему такое удовольствие, позволив на время позаимствовать мой золотой самородок. Сам он, видишь ли, застрял под Сагунтом, и время идёт, а нам всё не дано лицезреть ни Победителя, ни Проигравшего. При его отчаянной головушке да неопытности Ганнибал подверг себя опасности, из-за чего и был ранен то ли в ногу, то ли в палец. Что мне известно? Только то, что ни один умный полководец не лезет в схватку: ему нельзя терять из поля зрения всё войско. Так вот, теперь Ганнибал лежит в своём шатре, где ему удобно... и тоскливо. И что ты думаешь, он начинает делать, дабы разогнать скуку? Представь себе, читать, он ведь у нас книгочей. И ему попадаешься под руку ты, после чего он, по его собственным словам, приходит в изумление и восхищение.

   — Удивление и восхищение! И ты до сих пор молчал об этом!

   — Может быть, слова были другие. Я точно не помню. Более сильные или более слабые...

   — Так более сильные или более слабые?!

   — Во всяком случае, наш молодой кочет даже не поблагодарил меня. А я уже давно отослал Ганнибалу — как бы это получше выразиться — ну, сочинения моего единственного сына.

   — Ты, не спросив разрешения, послал Ганнибалу...

   — Именно. Благодарности я, как известно, не дождался. Впрочем, что взять с Ганнибала, которого не видели в Карфагене с девятилетнего возраста? Был бы он здесь, уж мы, старейшины, позаботились бы о превращении юного кочета в жирного каплуна, со всеми вытекающими последствиями. Но довольно об этом! Ты, Йадамилк, с первой же оказией отправляешься в Испанию и передаёшь от меня письмо. Тогда, как уже было сказано, твоё путешествие приобретает смысл. Кстати, одновременно я посылаю туда и двух своих людей, из самых верных и преданных.

Он натянуто улыбнулся.

   — Я хочу распространить торговые связи на наши испанские владения, поскольку, можно сказать, упустил из виду Испанию, сей Дикий Запад. Впрочем, у меня не было полномочий самому наложить лапу на какой-нибудь богатый рудник в Сьерра-Морене. Пришлось довольствоваться кроличьими шкурками, благо кроликов на побережье хоть пруд пруди.

   — Позволь мне прочитать Ганнибалово письмо.

   — Я разбил эти черепки.

   — Не выдумывай. Ганнибал не мог прислать черепков. Дай мне письмо. Я хочу прочесть его слово за словом.