Человек с камерой — теперь я знаю, что это Одри — снова хохочет и говорит:

— Гас, следи за языком.

Она вроде и ругает, и не ругает его одновременно. Судя по всему, ее жизнь всегда крутилась вокруг Густова.

Вторая маленькая девочка примирительно улыбается ему.

— Прости, Гас, — бесхитростно говорит она, а потом поворачивается к Одри, и ее лицо начинает светиться от счастья. Только тогда я замечаю, что у нее синдром Дауна. — Но это было так весело, — озорно улыбаясь, добавляет она.

B это время другая девочка, та, что с непокорными волосами, подбегает сзади и кидает в Густова три шара с водой. Один попадает ему в голову, а два других в спину.

— Черт, Грейси. Это и правда весело.

Она начинает визжать, когда Густов разворачивается и бежит за ней вниз по ступенькам к пляжу. Это видео, должно быть, было сделано прямо здесь, за их домом. Я узнаю и эти ступеньки, и пляж.

Девочка быстра, но длинные ноги Густова быстрее. Наконец, он ловит ее и опрокидывает на песок. Она извивается под ним, отчаянно пытаясь выбраться. Он встает, держа ее на руках. Девочка смеется и одновременно бьет его кулаком по груди.

— Опусти меня, Гас! Клянусь Богом, если ты не сделаешь этого, то пожалеешь. Я знаю, где ты живешь и отомщу, когда ты будешь спать, чувак.

— Только попробуй, Опти. Только попробуй, — говорит он, заходя в воду и окуная ее в нее. После этого он отпускает девочку и с гордым видом выходит на берег.

Она выбирается из воды и бежит за ним. Для него становится неожиданностью, когда она прыгает ему на спину, и он падает на песок.

Несмотря на то, что я пытаюсь оставаться незамеченной, у меня вырывается смех. Просто не могу ничего с этим поделать. Мне хочется поаплодировать ей. Так ему и надо. Отличная девчонка. Мне она нравится.

Одри и Густов поворачиваются на мой смех. Одри ставит DVD на паузу и улыбается мне.

— Простите, — извиняюсь я, чувствуя, что вмешалась во что-то очень личное.

— Ерунда. Садись с нами, — отвечает Одри, хлопая по свободному месту на диване между ними.

Я и раньше смотрела телевизор вместе с Одри, но никогда в присутствии Густова.

— Не хочу навязываться, — качая головой, произношу я.

— Слишком поздно, подруга, — говорит он, бросая диванную подушку-валик на пустующее место. Его слова можно было бы принять за оскорбление, если бы не то, как он их произнес. Дразня. Совсем как на видеозаписи. Или в общении с Франко.

По какой-то непонятной причине я сажусь на диван и прижимаю подушку к груди. Я нервничаю, но в тоже время чувствую какую-то легкость. Может быть, из-за того, что Одри с Густовом улыбаются, что они счастливы, просматривая это старое домашнее видео.

Одри снова нажимает на произведение. Несколько секунд экран остается темным, но его сменяет изображение девочки, которую они зовут Грейси. Она сидит за кухонным столом в доме Одри, а перед ней стоит тарелка с кексами, покрытыми розовой глазурью. В каждом кексе — по свечке. Она выглядит старше. Я пересчитываю свечи и кексы. Семнадцать. Tрое или четверо человек поздравляют ее с днем рождения и поют. Она поет с ними. Когда песня заканчивается, Грейси хлопает в ладоши.

Сзади к ней подходит девушка со светлыми волосами. Та, которую Густов называл Опти, хотя Грейси звала ее Кейт. Она тоже стала старше и если раньше была очаровательной, то теперь превратилась в потрясающую красавицу. Девушка выглядит свободной и счастливой. Она выглядит так, как будто ничто и никогда не угнетало ее.

Она кладет руки на плечи Грейси и шепчет ей в ухо:

— Загадай желание, Грейси.

Грейси закрывает глаза и сжимает губы, полностью сосредоточившись на нем.

— Ты загадала хорошее желание? — спрашивает девушка по имени Кейт, когда лицо именинницы немного расслабляется.

— Хорошее. Я пожелала, чтобы...

— Не рассказывай нам его, иначе не исполнится, — обрывает ее глубокий мужской голос. Готова поспорить, что это Густов.

Грейси зажимает губы зубами, как будто таким образом хочет удержать его в себе.

— Готова задуть свечи, Грейси? — Это уже Кейт.

Та азартно кивает головой и подпрыгивает на стуле.

Кейт смеется. У нее восхитительный смех — искренний, будто идущий изнутри.

— У тебя получится. Один раз, но так, чтобы задуть все свечи. Хорошо?

Грейси снова кивает. Нахмурив брови и сосредоточившись, она закрывает глаза.

— На счет три, Грейси. Один. Два. Три!

Грейси наклоняется и дует. Гаснут только две свечи, но до того, как она успевает открыть глаза, Кейти и вторая блондинистая голова, которая внезапно появляется на экране, тушат оставшиеся.

Грейси выпрямляется и ошеломленно смотрит на то, что ни одна свеча больше не горит.

— Я сделала это! — хлопает она в ладоши, а потом поворачивается к Кейт c полными надежды глазами. — Мое желание исполнится?

Кейт кладет руки ей на плечи и крепко прижимает к себе.

— Обязательно. Я позабочусь об этом.

Экран вновь погружается в темноту.

— Черт, Грейси любила дни рождения. Правда, Ма? — спрашивает Гас.

— Да, — кивая, отвечает Одри. — Я даже и не знаю, что ей нравилось больше: кексы, свечи или желания?

На экране снова появляется изображение. Судя по всему, это сцена в каком-то зале, в школе или развлекательном центре.

— А теперь я хотел бы представить Кейт Седжвик, — объявляет чей-то голос.

Зрители начинают громко хлопать и свистеть.

На сцене появляется Кейт со скрипкой. Ей, наверное, уже восемнадцать. Она изящна и прекрасна, как и раньше. Ее глаза опущены, как будто она пытается не замечать толпу, сидящую перед ней.

— Вот это моя девочка! — раздается мужской голос из зала. Кажется, это Густов.

На ее лице появляется улыбка, она поднимает голову и, не переставая улыбаться, качает головой. Такое ощущение, что она одновременно говорит ему "Спасибо", и "Прекрати меня смущать".

Кейт прикладывает скрипку к подбородку и следующие десять минут я не могу отвести глаз от экрана. Она невероятно талантлива. Я ходила на симфонический оркестр в Нью-Йорке. Она запросто могла бы там играть.

Когда звуки скрипки затихают, я, не в силах удержаться, говорю:

— Вау.

— Чертовски верно, — повернувшись ко мне, подтверждает Густов с сияющими от гордости глазами.

Одри тихо хлюпает носом, когда экран снова погружается в темноту.

— Она могла музыкой рассказать историю. Это было прекрасно. Мне нужна салфетка, — говорит она, ставя проигрыватель на паузу.

Когда Одри возвращается и включает запись, мы слушаем "Rook", которые играют в подвальном помещении этого дома. Они очень молоды. У Франко еще не так много татуировок. После недолгих уговоров, он убеждает Кейт спеть с ними. Я потрясена ее голосом. Даже несмотря на то, что качество звука оставляет желать лучшего, ее голос нереально сильный, особенно для такой маленькой женщины. Она поет так же хорошо, как и Густов, а вместе они и вовсе великолепны.

Экран вновь погружается в темноту, а потом раздаются первые аккорды скрипки и начинается слайд-шоу. Три минуты душераздирающей песни, которую, должно быть, исполняют "Rook" и Кейт, под аккомпанемент десятков фотографий Густова, Грейси, Кейт и Одри. На некоторых они еще маленькие дети, а другие выглядят недавними. Судя по всему, они охватывают около двадцати лет их жизни. Не знаю, виновата ли в этом песня, но восторг, с которым я рассматриваю снимки, вскоре сменяется странными и неприятными ощущениями в области живота.

Когда музыка затихает, я чувствую себя истощенной. Не знаю, кто такие Кейт и Грейси, но у меня очень плохое предчувствие. Эти девушки явно были близки с этой семьей очень долгое время, но за все те месяцы, что я нахожусь рядом с семьей Хоторнов, их было не видно и не слышно.

Гас поднимается с дивана.

— Спасибо за это, Ма. Я пойду на улицу.

Ему нужно покурить. Или он пытается сбежать. Судя по его голосу, и то, и другое. Он не прячет эмоций. Даже когда Густов молчит, его эмоции говорят сами за себя.