Выбравшись из кровати, я проверяю карманы вчерашних джинсов. Найдя ключи, я достаю и отдаю их Паксу.

Он пытается улыбнуться, но это у него плохо получается.

— Спасибо, Гас.

— Всегда пожалуйста. — В этот момент я кое-что вспоминаю и, порывшись в прикроватной тумбочке, достаю пригоршню пакетиков из фольги и бросаю ему.

Пакс ловит их, но когда понимает, что у него в руках, то роняет на пол, а потом нагибается и начинает их собирать. Без сомнения, он сбит с толку и смущен.

— Никогда не забывай о защите, чувак, — смеюсь я, пытаясь успокоить его.

Он мотает головой, не отводя взгляд от презервативов.

— Они мне не нужны.

Наивность этого ребенка просто убивает меня.

Он никогда не был на свиданиях и, определенно, все еще девственник. Это все равно, что обнаружить золотого единорога.

— Никогда нельзя предугадать, чувак. Может не сегодня…

— Определенно не сегодня, — обрывает меня он, чуть не трясясь от страха.

Я киваю, пытаясь сдержать смех

— Хорошо. Не сегодня, но в будущем тебе придется заняться сексом. Ты же человек, в конце концов. Возьми их. Положи куда-нибудь. И воспользуйся, когда будешь готов. Если забоишься покупать новые, приходи ко мне. Я не стану совать нос в твои дела, просто дам еще.

Его глаза становятся как блюдца, но он все-таки засовывает презервативы в карман.

— Хорошо. И еще раз, спасибо Гас.

Он направляется к двери, но я окликаю его:

— Пакс?

— Да? — разворачиваясь, спрашивает он.

— У тебя все получится. Просто будь собой. Ты — замечательный.

Впервые за то время, что он находится в комнате, на его лице расцветает искренняя улыбка.

— Спасибо.

Когда дверь за ним закрывается, я начинаю смеяться. Да, последние несколько минут были такими же неловкими, как тест на рак простаты. Обожаю этого засранца.

Понедельник, 4 декабря (Гас)

Сегодня утром я впервые за много недель взял в руки гитару, но она почему-то ощущалась как тяжкая ноша в моих руках. Как будто не хотела в них быть. Поэтому я вернул ее на место в угол комнаты и спустился в подвал.

А теперь сижу за маминым фортепьяно. Я редко пишу музыку за ним, потому что предпочитаю гитару. Но иногда на меня находит вдохновение. Надеюсь, это сработает. Мне нужна музыка. Без нее я чувствую себя пустым.

Клавиши цвета слоновой кости кажутся такими холодными и… заброшенными.

Ма теперь тоже не часто играет.

Я провожу по ним пальцами, а потом начинаю играть первое, что приходит на ум. Моцарт. В детстве я брал уроки игры на фортепьяно и выучил несколько концертов. Ма настояла. Она хорошо играет и это определенно ее инструмент.

Музыка льется из меня нескончаемым потоком, а пальцы вспоминают клавиши, интервалы, тональность. В доме тихо и спокойно; лишь музыка наполняет помещение как дух или какая-то сущность. Я больше не чувствую себя таким одиноким.

Одиночество. Думаю, именно это беспокоит меня больше всего после «ухода» Опти. С ней я никогда не был одинок, даже когда она жила в нескольких сотнях миль от меня.

Я всегда чувствовал ее. Она наполняла меня, как музыка, которая сейчас наполняет эту комнату.

Я играю одну из ее любимых мелодий. Дебюсси. Опти говорила, что его музыка очень сексуальная, а я смеялся над ней. Но она была права. Она постоянно просила меня сыграть ее снова и снова.

Вот и сейчас я делаю это для нее.

— Надеюсь, ты слушаешь, Опти, — громко говорю я. Я знаю, что она где-то рядом. Это прозвучит странно, но иногда я просто знаю, что это так. Я ощущаю ее присутствие в виде мимолетного чувства спокойствия, которое, бывает, охватывает меня. А потом я моргаю, и оно… исчезает.

Я безумно по ней скучаю.

Неожиданно я замечаю краем глаза какое-то движение. Поворачиваюсь и вижу, что на последней ступеньке стоит и смотрит на меня Нетерпюха.

— Привет, — немного удивленно говорю я. — И как давно ты подсматриваешь за мной?

Она пожимает плечами и улыбается. Мне нравится эта улыбка, потому что я очень редко вижу ее.

— Довольно давно. — В этих двух словах, таких простых и ласковых, ощущается то чувство комфорта, о котором я упоминал ранее. Я не один.

— Тебе нравится Дебюсси?

— Если это он и есть, то да, — кивнув, отвечает она. — Это было красиво. Я не знала, что ты играл.

— Когда я был ребенком, Ма заставила меня научится играть на фортепьяно. Кстати говоря, разве ты не должна быть на работе?

Она мотает головой, словно пытается прийти в себя.

— Да. Одри понадобилась папка, которую она оставила на столе дома. Я приехала забрать ее и заодно сделать салат из яиц. Ну и зашла спросить, не хочешь ли ты сэндвич. — Нетерпюха постоянно пытается накормить меня.

— Конечно. Буду через минуту. Спасибо.

Она снова улыбается. Я все чаще замечаю, что проявление заботы о других делает ее счастливой. Даже если это просто сэндвич. Поэтому никогда не отклоняю ее предложения. Даже если не голоден. Мне нравится вызывать на ее лице улыбку.

Перед тем как спуститься, решаю сыграть что-нибудь еще. Ощущение комфорта до сих пор присутствует во мне, и таким образом я стараюсь удержать его как можно дольше.

Неожиданно мой слух цепляется за несколько нот. То, как они сочетаются, просто поражает меня. Я прекращаю играть произведение и снова проигрываю только эти ноты. В голове что-то проскальзывает, но быстро исчезает.

Я опять начинаю играть произведение и, дойдя до этих нот, останавливаюсь. А потом проигрываю лишь их… снова… и снова.

И неожиданно в голове рождается мелодия. Я представляю себе струны гитары и напеваю ее. Черт, это не просто припев, а очень хороший хук[15].

Теперь я улыбаюсь и делаю это все то время, пока в моей голове проигрывается хук. Он как маленький уголек, который стремится разгореться ярче.

Думаю, иногда все, что нам нужно — это немного вдохновения. И иногда вдохновение — это всего лишь улыбка нужного человека в нужное время.

Вторник, 5 декабря (Гас)

Пора.

Я знаю это с тех пор, как мы увидились с Келлером и со Стеллой на прошлой неделе. А также после того, как впервые за многие месяцы у меня появилось музыкальное вдохновение.

Весь день я смотрел на покрытый пылью диск, который оставила мне Опти. Я так ни разу и не касался его.

До сегодняшнего дня.

Сейчас я вставляю его в ноутбук и, задержав дыхание, нажимаю на воспроизведение. И сразу же раздается ее голос.

— Привет, дружок, — говорит Опти и замолкает. Она много лет не называла меня так и сейчас дает время, чтобы я переварил это. А потом раздается ее смех, который разбивает мне сердце. Господи, как я скучал по нему. Она смеется потому, что знает, как я ненавидел это прозвище, когда мы были детьми. Но сегодня мне очень приятно его слышать.

— Я знаю, что ты слушаешь эту запись через много месяцев после моего ухода, — продолжает она. — Может, уже наступил следующий год. — Она знает меня. Она знала, что я буду откладывать этот момент до последнего. — И я знаю, что эти прошедшие месяцы были ужасными. Спросишь, откуда? Я даже не могу представить себе, что было бы со мной, если бы мы поменялись местами. Не могу представить себе, что теряю тебя. Я не знаю, что бы я делала без тебя, Гас. Ты единственный человек, за которого я цеплялась всю свою жизнь. Ты мой спасательный круг. Если жизнь становилась чертовски трудной, единственное, что мне нужно было сделать — это подумать о тебе или поговорить с тобой. И мне сразу же становилось легче. Двадцать лет. Ты. Твое спокойное ко всему отношение. Твое необычайное чувство юмора. Твоя забота и любовь. Они спасали меня. Каждый Божий День. Они напоминали мне о том, что в мире есть и много хорошего. Ты, я и Грейси. Мы вместе противостояли всем невзгодам. Мы были командой. Самой лучшей.

— Я знаю, что бог послал мне некоторых людей, чтобы они научили меня чему-то. Ты научил меня не только плавать, кататься на серфе, играть на гитаре, водить машину и ругаться матом, — она замолкает и в динамиках вновь раздается ее прекрасный смех, — но и показал мне, что такое любовь. Всю свою жизнь я знала, что если понадобится, то ты будешь рядом: чтобы помочь в работе над песней, которая у меня не получалась. Или понаблюдать со мной за закатом. Или просто поговорить. Или обнять меня, потому что мне этого хотелось. Или держать мою руку, когда у меня брали кровь или ставили капельницу. Ты всегда поднимал мне настроение, даже если и не знал, что делаешь это. Между нами была очень тесная связь. Я предугадывала, что ты собираешь сказать еще до того, как ты произносил это, потому что знала, о чем ты думаешь. Я видела это в твоих глазах. В выражении лица. Я слышала это, даже если ты ничего и не говорил. И я знаю, что для тебя все было так же. Ты заканчивал за мной предложения, и они всегда оказывались намного смешнее, чувак. Я буду скучать по тому, как ты отвечал на мои телефонные звонки. И по твоей ленивой красивой улыбке. А еще я буду скучать по тому, как ты называл меня Оптимисткой. Мне нравилось это прозвище. Оно заставляло меня чувствовать себя всесильной. Оно как почетный знак, который я с гордостью носила на груди. Потому что это значило, что я была особенной для тебя. Я могла прожить и тысячу лет, но никогда не встретила бы друга лучшего, чем ты. Ты был чертовым Джедаем дружбы, Гас.